Вильям Кобб - Клуб Мертвых
Маркиза встала и устремила взгляд на портрет Жака де Котбеля.
Пятеро мужчин шепотом обменялись несколькими словами, потом Арман де Бернэ встал.
— Маркиза, — сказал он, — мы полагаем, что нам надо выслушать Марсиаля… Затем мы объявим, какое решение следует принять относительно его.
Маркиза наклонила голову в знак согласия, затем позвонила. Явился Ламалу
— Молодой человек проснулся?
— Да, маркиза.
— Он спокоен9
— Более, чем я ожидал
— Приведите его сюда с обычными формальностями.
Ламалу вышел.
— Теперь, де Бернэ, садитесь на это место. Вы будете руководить допросом.
Когда Арман занял председательское место, все надели черные бархатные маски, затем дверь снова отворилась, и в комнату вошел Марсиаль с завязанными глазами.
8
ВОЗРОЖДЕНИЕ
Сон, овладевший Марсиалем после испытанных им нравственных и физических потрясений, скорее походил на обморок, но мало-помалу он перешел в настоящий сон. Сколько времени продолжалось это состояние, он не мог определить… Вдруг он открыл глаза. Его голова еще не была вполне свежа, но через несколько мгновений, он был уже в состоянии рассуждать… Он был один. Оглядевшись вокруг, он подумал было, что еще спит. Он снова закрыл глаза, но почти тотчас же снова открыл их. В это время в комнату вошел Ламалу. Он караулил у дверей момент пробуждения Марсиаля, который почти с испугом глядел на улыбающееся лицо бывшего тюремщика.
— Где я?
Казалось, Ламалу не слыхал этого вопрос, так как отвечал на него тоже вопросом.
— Как вы себя чувствуете?
— Я не знаю,— прошептал Марсиаль.— Я испытываю какую-то слабость…
— Которая скоро пройдет. Да! Вы проделали большое путешествие…
— Я?
— Ба! Разве вы забыли?
— Что вы хотите сказать?
— Разве вы забыли, что делали в эту ночь, несколько часов тому назад?
Марсиаль схватился руками за голову. Странно… Ему трудно было припомнить, что с ним было. Вдруг он вздрогнул.
— Умереть! — вскрикнул он. — Да, я хотел умереть!
Он поспешно выпрямился.
— По какому праву меня принуждают жить?! — спросил он с гневом.
— Вы это сейчас узнаете! — отвечал Ламалу.
Спокойствие этого человека еще более усиливало раздражение Марсиаля. В эту минуту к нему вернулось все его прошлое со своими горестями и мучениями. Он вскочил с постели.
— Я должен идти! — сказал он. — Пустите меня!
Ламалу, улыбаясь, загородил ему дорогу.
— Послушайте сударь, — сказал он со своим обычным спокойствием, — вы задали два вопроса: где вы и по какому праву вас спасли… А теперь собираетесь уходить, не дожидаясь ответа?
Марсиаль оглянулся вокруг. Он увидел лишь голые стены Комната отличалась монастырской простотой. Ничто не указывало на то, где он, а между тем им все более и более овладевало любопытство. Молодость так же скоро начинает надеяться, как скоро приходит в отчаяние. Последние слова Ламалудали совершенно другое направление мыслям Марсиаля. Его охватило желание проникнуть в окружавшую его тайну.
— Ну, хорошо, отвечайте же мне! — отрывисто сказал он.
— О! Это не мое дело.
— Кто же вы такой?
— Я? Я — ничто и никто.
— Разве не вы спасли меня?
— Нет. Вас привезли сюда, а я вас принял и ухаживал за вами, вот и все.
— Но кто же спас меня?
— Вы хотите это знать?
— Конечно!
— В таком случае, вместо того, чтобы бежать снова топиться, вы должны выслушать меня.
— Я жду…
— Во-первых, оденьтесь. Вот ваше платье, оно высохло. Я помогу вам.
Погруженный в свои мысли, Марсиаль покорно дал одеть себя.
— Теперь, — сказал Ламалу, — отвечайте мне откровенно. — Есть ли у вас мужество?
— Вы сомневаетесь? Когда я хотел…
— О! То, что вы хотели утопиться, еще не доказательство!
И он добавил печально:
— Я знал таких, которые имели мужество жить. Это было пострашнее…
— Ну, — сказал Марсиаль, которого начинала раздражать эта мораль, — объясните же наконец, я не боюсь ничего…
— Предположите, однако, что вы более не живете…
— Что?
— Предположите, что, желая лишить себя жизни, вы достигли успеха.
— Вы с ума сошли! Я жив!
— Может быть, через несколько мгновений вы будете сомневаться в этом. Во всяком случае, если бы это было так, если бы, считая себя живым, вы были действительно мертвым?
Марсиаль невольно улыбнулся.
— Ну, мой друг, вы, верно, думаете, что говорите с ребенком.
— Посмотрим… Я должен был сказать вам это… Итак, если бы вы умерли и очутились лицом к лицу с другими мертвецами, то и тогда вы не испугались бы?
— Конечно, нет!
— В таком случае, повинуйтесь…
Ламалу взял черный шелковый платок и подошел к нему.
— Что вы хотите делать?
— Завязать вам глаза.
— Вот странное желание…
— Вы боитесь?
Марсиаль не знал, что и думать. Он был озадачен, почти смущен, но тем не менее не показал этого.
— Хорошо! — твердо сказал он.
Ламалу завязал ему глаза и, взяв за руку, вывел из комнаты. Выйдя в коридор, он нажал кнопку, и в стене открылась потайная дверь, выходившая на каменную лестницу, куда он тихонько толкнул Марсиаля. Ощущение смертельного холода охватило молодого человека, который невольно остановился.
— Еще есть время вернуться, — сказал Ламалу, голос которого звучал как-то особенно глухо под каменными сводами.
Марсиаль постарался преодолеть овладевшее им странное чувство и начал опускаться по лестнице. Пройдя ступеней двадцать, Ламалу открыл другую дверь, и Марсиаль, по-прежнему с завязанными глазами, очутился в траурном зале.
Там царило молчание. Марсиаль подумал, что он один. Стоя неподвижно, он чувствовал, что им овладевает смутное волнение, нарастающее с каждой минутой.
Наконец раздался чей-то голос: Это говорил де Бернэ.
— Марсиаль, — сказал он, — снимите повязку!
Молодой человек, казалось, не слышал его. Арман повторил свои слова. Марсиаль вздрогнул, как бы пробудясь ото сна, и сорвал повязку. В то же мгновение с губ его сорвался крик удивления, почти ужаса.
Мы уже сказали, что комната, в которой он был, носила на себе странный, почти фантастический отпечаток. С того места, где стоял Марсиаль, стол и сидевшие за ним видны были только среди неопределенного полумрака, придававшего им жуткий вид. Марсиаль, в ушах которого еще звучали странные слова Ламалу, спрашивал себя, действительно ли он жив?… Тогда снова раздался голос Армана.
— Марсиаль, — сказал он, — вы вольны отвечать или не отвечать на наши вопросы. Слушайте… В эту ночь вы хотели умереть и в припадке отчаяния сами пошли навстречу спокойствию, которое дает могила. Скажите, было ли это отчаяние результатом горя, ошибки или, может быть, преступления?
При последнем слове Марсиаль вздрогнул.
— Преступления? Нет! Нет!
— Можете ли вы поклясться честью, что не совершили ни одного из тех поступков, после которых для человека нет другого исхода, кроме позора или смерти?
Вся кровь прилила к голове Марсиаля, и это чисто нравственное потрясение возвратило ему самообладание. Он гордо поднял голову и скрестил руки на груди.
— Я не знаю, где я и кто вы, а также по какому праву вы допрашиваете меня… Но тот, кто обращается к чести человека, этим самым уже принуждает его отвечать… Я даю честное слово, что я хотел умереть только для того, чтобы не уступить различным соблазнам, которые роковая судьба постоянно ставит мне на пути… Я хотел умереть потому, что среди нашего эгоистичного и жестокого общества такие понятия, как достоинство и честь, — одни только пустые слова… И тот, кто хочет своими силами пробить себе дорогу, падает от равнодушия, презрения, а, может быть, и ненависти своих ближних…
Арман поспешно остановил его.
— Не говорите так… Кто бы вы ни были, каковы бы ни были препятствия, вставшие перед вами, не обвиняйте все общество… Неужели вы считаете себя настолько безупречным, что решаетесь стать обвинителем…
Марсиаль вздохнул и замолчал. Он опустил голову и несколько мгновений стоял погруженный в задумчивость. Странно было то, что Марсиаль, до известной степени овладев собой, в то же время не мог преодолеть влияния окружавшей его обстановки. Он уже не сопротивлялся тем, кто его допрашивал. Почему он отвечал? Почему не оспаривал попытки этих незнакомцев проникать в глубочайшие недра его совести?
— Марсиаль, — сказал тогда Арман, голос которого из сурового сделался взволнованным и полным сострадания, — вы хотели умереть… И сегодня, так же, как и вчера, вы проклинаете жизнь, общество, все человечество… А между тем те, которые спасли вас, рисковали для этого жизнью…
— Это правда? — прошептал Марсиаль.
