Джой Филдинг - Не делись со мной секретами
– А теперь закрой глаза и попытайся вздремнуть.
– Я не смогу заснуть. – Она сделала слабую попытку подняться. – Мне действительно надо съездить к миссис Гамбала.
– Миссис Гамбала сама позвонит тебе, когда что-нибудь узнает о Конни. – Он прижал ее голову к своему плечу. – Т-сс, усни.
– А как же твоя подружка?
– Триш взрослая. Она поймет.
– Да, она очень понятливая. – До Джесс донеслась пустота ее голоса, она чувствовала, что ее сознание тупеет, глаза смыкаются. Она с усилием открыла отяжелевшие веки. – Возможно, потому, что она работает в больнице.
– Ш-ш.
– Похоже, она неплохой человек.
– Она славная.
– Но мне она не нравится, – сказала Джесс, закрывая глаза.
– Знаю, что не нравится.
– Сама я не очень хороший человек.
– И никогда не была хорошим человеком, – продолжил он ее мысль, и Джесс почувствовала, что он улыбнулся.
Она могла ответить тоже улыбкой, но мышцы лица не повиновались ей. Они находились в покое.
* * *В следующее мгновение она заснула, и зазвонил телефон.
Она открыла глаза и увидела себя в стерильно чистом кабинете врача.
– Звонят вам, – сказал доктор, вынимая из сумки черный телефонный аппарат. – Это ваша мать.
Джесс взяла трубку.
– Мама, ты где находишься?
– Произошел несчастный случай, – ответила ей мать. – Я нахожусь в больнице.
– В больнице?
– В отделении мозговых заболеваний. Меня подключили ко всем этим аппаратам.
– Я сейчас же приеду.
– Поторопись. Долго я не смогу ждать.
Джесс оказалась вдруг перед нортвестернской больницей Мемориал, дорогу ей преградили шеренги разгневанных пикетчиков.
– Против чего вы протестуете? – спросила Джесс медсестер, в частности молодую женщину с короткими светлыми волосами и глубокими ямочками на щеках, которые очень сильно выделялись на лице.
– Против двуличия, – ответила просто женщина.
– Не понимаю, – пробормотала Джесс, перенесясь в следующую секунду в оживленную комнату для медсестер. Полдюжины молодых женщин в накрахмаленных белых шапочках, в поясах для чулок стояли возле стойки, увлеченно разговаривая. На Джесс никто даже не взглянул.
– Я пришла сюда к матери, – крикнула Джесс.
– Вы разминулись с ней, – ответила одна из медсестер, хотя губы ее не шевелились.
– Куда она отправилась? – Джесс повернулась и схватила за рукав проходившего мимо санитара.
Перед ней возникло лицо Грега Оливера.
– Ваша мать ушла, – ответил он ей. – Она пропала.
В следующее мгновение Джесс уже была на улице, где был родительский дом. На углу стоял длинный белый лимузин, мотор работал на холостых оборотах. Джесс наблюдала, как открылась дверца машины, и из нее на тротуар вышел мужчина. Было темно, и Джесс не могла толком разглядеть его лицо. Но она чувствовала, что он медленно приближается к ней большими шагами, чувствовала, что он поднимается по парадной лестнице за ней, протягивает к ней руку. Тогда она открыла дверь и захлопнула ее за собой. Он сильно надавил лицом на сетчатую дверь, его отвратительная ухмылка проступала через ячейки решетки.
Она издала вопль, ее крики пронзили границу между сном и явью, разбудив ее с резкостью будильника. Она вскочила на ноги, как сумасшедшая, размахивая в темноте руками. Где она находилась?
Дон тут же подскочил к ней.
– Джесс, все в порядке, все в порядке! Тебе приснился дурной сон.
Она все вспомнила: вечеринка, вино, Триш, миссис Гамбала, Дон.
– Ты все еще здесь, – с благодарностью произнесла она, опять падая в его объятия, вытирая с лица слезы, перемешанные с испариной, пытаясь успокоить отчаянно колотившееся сердце.
– Глубоко дыши, – посоветовал он. Его голос звучал неровно, сонно: – Хорошо, деточка. Вдох. Теперь выдох. Полнее. Правильно. Получается.
– Мне приснился старый сон, – прошептала она. – Помнишь? Сон, в котором меня поджидает смерть.
– Ты же знаешь, что я не позволю никому причинить тебе зло, – успокоил он ее более твердым голосом. – Обещаю, что все будет в порядке.
Совсем как мать, думала она, уютно чувствуя себя в его руках.
Примерно полчаса ее голова покоилась у него на плече, потом он проводил ее в спальню.
– Думаю, время ложиться спать. Ничего, если я оставлю тебя одну?
Джесс слабо улыбнулась, когда Дон уложил ее, одетую, под одеяло ее двуспальной кровати. С одной стороны, ей хотелось, чтобы он остался, а с другой – чтобы ушел, такие же противоречивые желания раздирали ее, и когда они жили вместе. Будет ли она когда-нибудь знать с полной определенностью, чего же она хочет? Повзрослеет ли она наконец?
Но разве это возможно без матери?
– Со мной будет все в порядке, – заверила она его, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб. – Дон?..
Он замер.
– Ты славный человек, – сказала она ему.
Он засмеялся.
– Как ты думаешь, ты вспомнишь об этом через несколько дней?
Она слишком устала, чтобы спрашивать его, что он имеет в виду.
* * *– Ты – ублюдок! – кричала она всего через двое суток. – Кусок дерьма!
– Джесс, успокойся! – Дон, пятясь, обходил овальный деревянный стол, пытаясь оставаться от своей бывшей жены на расстоянии вытянутой руки.
– Не думала, что ты выкинешь такой трюк!
– Можешь ты хотя бы не кричать?
– Дерьмо! Подхалим! Ты... дерьмо собачье!
– Понял вас, коллега. А теперь, не считаешь ли ты, что тебе надо успокоиться и мирно обсудить этот вопрос, как и положено двум разумным адвокатам?
Джесс сложила на груди руки и смотрела на цементный пол красного цвета. Она находились в маленькой, без окон, комнате полицейского участка, который обслуживал самый центр Чикаго. Сверху светили утопленные в потолок светильники большого напряжения. У одной стены протянулась лавка. Стол с твердым пластиковым покрытием привернут к полу на другой стороне, рядом несколько неудобных стульев. В следующей комнате, меньшей по размеру, настоящем каменном мешке, сидел Рик Фергюсон, угрюмый и молчаливый. Он не произнес ни слова с тех пор, как полицейские ранним утром привели его сюда для допроса. Когда Джесс стала задавать ему вопросы, он сначала зевал, потом закрыл глаза. Он не открыл их даже тогда, когда наручниками его приковали к стенке. Он изображал полную индифферентность, потом возмущение, когда его спросили, что он сделал с Конни Девуоно. Он проявил интерес к тому, что происходит, только тогда, когда появился его адвокат, Дон Шоу. Шоу был явно раздражен тем, что он воспринял как умышленное нарушение прав своего клиента, и даже пригрозил выломать дверь, если ему не разрешат с ним побеседовать.
– Ты не имеешь права здесь находиться, – заявила ему Джесс ровным твердым голосом. – Я могу сообщить об этом в Комитет по юридической этике.
– Если уж кто-то и обратится с жалобой в Комитет по юридической этике, – огрызнулся он, – то это буду я.
– Ты? – Джесс от изумления раскрыла рот.
– Именно ты нарушила каноны этики, – добавил он.
– Что?
– Джесс, ты нарушила каноны этики, – повторил Дон. – Ты не имела права арестовывать моего клиента. И уж, конечно, ты не имела права допрашивать его в отсутствии его адвоката.
Джесс пыталась не повышать голоса.
– Твой клиент не арестован.
– Понимаю. Он сидит под замком в наручниках, прикованный к стене потому, что ему так нравится. Ты это хочешь мне сказать?
– Я ничего не обязана говорить тебе. Здесь я действую в соответствии с законом.
– А как относительно прав Рика Фергюсона? Или, может быть, ты решила, что поскольку он тебе не нравится, то и прав у него никаких нет?
Джесс сжала, потом разжала свой кулачок, ухватившись за спинку стула, чтобы чувствовать себя увереннее, подождала, пока в голове прояснится, пока она соберется с мыслями. Джесс смотрела на своего бывшего мужа с еле скрываемым бешенством. Он продолжал поучать ее, невзирая на выражение ее глаз.
– Ты заставила полицию задержать моего клиента. Не предупредила его о его правах. Не позволила ему пригласить своего адвоката. И непохоже, что ты не знаешь, что у него есть адвокат. Адвокат, который уже предупредил тебя, что ему нечего сообщить тебе, что в силу своих законных прав он будет хранить молчание. Ты уже знаешь, что мы решили действовать именно так. Это записано в протоколе. Но это не помешало вам поставить его в затруднительное положение в отношении его работы, доставить его сюда, приковать его наручниками к стене... Джесс, ради Христа, неужели все это было нужно?
– Я думала обо всем этом. Но твой клиент – опасный человек. Он совершенно несговорчив.
– Сговорчивость не входит в его обязанности. Но в мои обязанности входит то, чтобы к нему относились справедливо.
– Разве он справедливо обошелся с Конни Девуоно?
– Вопрос не в этом, Джесс, – напомнил он ей.
– А разве ты справедливо относишься ко мне?
Наступило недолгое молчание.
