Майкл Роботэм - Пропавшая
– Это была просто забава.
– Где она переодевалась?
– В комнате для гостей.
– Ты фотографировал, как она переодевалась?
– Нет.
– Микки оставалась у тебя на ночь?
– Нет.
– Ты оставлял ее одну в квартире?
– Нет.
– И не уводил ее из дома без разрешения?
– Нет.
– Ты не водил ее в зоопарк или на экскурсии?
Он покачал головой.
– Это хорошо. То есть я о том, что было бы безответственно оставить без присмотра такого маленького ребенка или разрешить ей играть с химикатами и острыми инструментами, так?
Он кивнул.
– А если бы она порезалась, тебе пришлось объясняться с ее матерью. Уверен, миссис Карлайл поняла бы. Несчастные случаи иногда происходят. Но, с другой стороны, ты не захотел бы, чтобы она рассердилась и запретила Микки встречаться с тобой. Значит, возможно, ты и не сказал бы, а сохранил бы это в тайне.
– Нет, я ей сказал бы.
– Конечно сказал бы. Если бы Микки поранилась, тебе пришлось бы сообщить об этом ее матери.
– Да.
Взяв синюю папку, я извлек из нее лист бумаги, пробежал глазами по строчкам и постучал по нужной указательным пальцем.
– Очень хорошо, Говард, но я вот чего не могу понять. Видишь ли, в твоей гостиной обнаружили следы крови Микки, а также у тебя в ванной и на полотенцах.
Говард открывал и закрывал рот, его голос напрягся.
– Вы думаете, я это сделал, но я не делал.
– Тогда расскажи мне, откуда взялась кровь.
– Она порезала палец. Они с Сарой мастерили телефон из консервных банок, и у одной был острый край. Я должен был проверить. Но порез был неглубоким. Я заклеил его пластырем. Она была очень смелой. Даже не плакала…
– И ты сказал ее матери?
Он смотрит вниз, на свои руки.
– Я попросил Микки не говорить. Я боялся, что миссис Карлайл прекратит наше общение, если решит, что я за ней не слежу.
– Там было слишком много крови для царапины на пальце. Ты пытался прибраться, но ковер все равно был весь в пятнах. Поэтому ты его и выбросил.
– Это была не кровь. Это была земля из цветочных горшков.
– Земля?
Он с энтузиазмом закивал.
– Ты сказал, что никогда не брал Микки на экскурсии. Но в твоем фургоне мы нашли волокна ее одежды.
– Нет. Нет.
Я позволил паузе затянуться. В глазах Говарда отражались страх и сожаление. Внезапно он удивил меня, заговорив первым.
– Вы помните миссис Касл… из школы? Она водила нас на уроки танцев.
Я ее помнил. Она была похожа на Джулию Эндрюс в «Звуках музыки»[45] (сразу после того, как она уходит из монастыря) и фигурировала в эротических снах каждого мальчика, кроме разве что Найджела Брайанта и Ричарда Койла, у которых были иные интересы.
– При чем здесь она?
– Однажды я видел ее в душе.
– Иди ты!
– Нет, правда. Она принимала душ у директора, а старый Арчи, наш физрук, послал меня в помещение руководства за стартовым пистолетом. Она вышла из душа, вытирая волосы, и заметила меня слишком поздно. Она разрешила мне посмотреть. Стояла там и позволяла наблюдать, как вытирает груди и бедра. А потом взяла с меня слово, что я никому не скажу. Я мог бы стать самым знаменитым ребенком в школе. Мне нужно было только рассказать об этом. Я избежал бы десятка побоев и всех этих издевок и подколов. Я мог бы стать легендой.
– Так почему же ты не сказал?
Он грустно посмотрел на меня.
– Потому что я был в нее влюблен. И не имело значения, что она в меня не влюблена. Я ее любил. Это была моя любовь. Я не надеюсь, что вы поймете, но это правда. Не обязательно, чтобы тебя любили. Можно любить и без этого.
– При чем здесь Микки?
– Я и Микки любил. Я никогда не причинил бы ей боль… нарочно, никогда.
Его светло-зеленые глаза наполнились слезами. Когда он больше не мог смаргивать их, он принялся вытирать их руками. Я чувствовал жалость к нему. Я всегда ее чувствовал.
– Говард, теперь ты должен меня выслушать. Ты сможешь высказаться позже. – Я придвинул стул ближе, так, что наши колени соприкоснулись. – Ты человек средних лет, ты никогда не был женат, живешь один, проводишь все свободное время с детьми, фотографируешь их, покупаешь им мороженое, вывозишь их на прогулки…
Его щеки еще больше покраснели, но сжатые губы оставались бледными.
– У меня есть племянники и племянницы. Я их тоже фотографирую. В этом нет ничего плохого.
– И ты собираешь детские журналы и каталоги детской одежды?
– Это законно. Они не порнографические. Я хочу стать фотографом, детским фотографом…
Я встал со стула и переместился так, чтобы оказаться у него за спиной.
– Говард, я только одного не понимаю. Что ты находишь в маленьких девочках? Ни бедер, ни груди, ни опыта. Они же плоские вдоль и поперек. Нет, я понимаю: «из конфет и пирожных и сластей всевозможных»[43], и все дела – девочки пахнут лучше, чем мальчишки, но у Микки не было даже намека на какие-то формы. Добрая фея отрочества еще не посыпала волшебным порошком ее глаза, отчего у нее затрепетали бы веки, а тело стало бы развиваться. Что ты находишь в маленьких девочках?
– Они невинны.
– И ты хочешь отнять это у них?
– Нет. Ни за что.
– Ты хочешь их обнять… прикоснуться к ним.
– Не так. Не в дурном смысле.
– Наверное, Микки смеялась над тобой. Неуклюжий старик-сосед.
На этот раз его голос звучит громче:
– Я не прикасался к ней!
– Ты помнишь «Убить пересмешника»[46]?
Он промолчал, с недоумением глядя на меня.
– Страшила Рэдли, живший через дорогу, был жутким типом с изуродованным лицом. Его боялись все дети. Они кидали камни в крышу его дома и подбивали друг друга залезть к нему во двор. Но в конце именно Страшила спасает Глазастика и Джима от настоящего злодея. Он становится героем. Ты этого ждал, Говард, – возможности спасти Микки?
– Вы меня не знаете. Вы ничего обо мне не знаете.
– Да нет, знаю. Я точно знаю, кто ты такой. Для таких, как ты, есть название: преступник-педофил. Ты выбираешь жертву. Выделяешь ее из толпы. Знакомишься с родителями. Постепенно проникаешь в ее жизнь, пока она не начинает тебе доверять…
– Нет.
– Что ты сделал с Микки?
– Ничего. Я к ней не прикасался.
– Но хотел.
– Я просто делал снимки. Я никогда бы не обидел ее.
Он хотел сказать что-то еще, но я поднял руку и перебил его:
– Знаю, ты не из тех парней, которые подобные вещи планируют. Ты не такой. Но иногда случается непредвиденное. К такому не готовятся. Просто ситуация выходит из-под контроля. Ты видел ее в тот день?
– Нет. Я не прикасался к ней.
– Мы нашли отпечатки пальцев и волокна одежды.
Он отчаянно трясет головой.
– Они были у тебя в фургоне, Говард. И в твоей спальне.
Перегнувшись через его плечо, я тычу пальцами в разные фотографии.
– Мы обязательно найдем твоих «моделей», Говард, эту, и эту, и эту. И мы спросим всех этих девочек, что ты с ними сделал. Мы узнаем, прикасался ли ты к ним и какие еще фотографии делал…
Мой голос стал низким и хриплым. Я наклоняюсь и, упершись в плечо Горварда, выталкиваю его со стула.
– Я не оставлю тебя, Говард. Мы оказались здесь вместе – как сиамские близнецы, у которых одно бедро на двоих, но только вот здесь разное. – Я стучу себя по голове. – Помоги мне понять.
Он медленно повернулся, ища сочувствия в моих глазах. И вдруг попятился, забился угол и упал на колени, прикрывая голову руками.
– Не бейте меня! Не бейте меня! – закричал он. – Я скажу вам все, что вы хотите…
– Что ты устраиваешь? – прошипел я.
– Только не по лицу! Не бейте меня по лицу!
– Поднимайся. Прекрати это!
– Пожалуйста! Не надо! А-а-а!..
Я открыл дверь, чтобы позвать дежурных. Двое уже бежали по коридору.
– Поднимите его. Усадите его обратно.
Говард словно растекся по полу. Это было все равно что собирать желе. Едва его поднимали и усаживали на стул, он тут же соскальзывал обратно, дрожа и стеная. Дежурные переглянулись, потом посмотрели на меня. Я знал, о чем они думали.
В конце концов мы оставили его лежать под столом. В дверях я обернулся. Я хотел кое-что сказать. Хотел предупредить его, что это только начало.
– Вы меня не запугаете, – тихо произнес он. – Я специалист. Меня запугивали всю жизнь.
Я сижу в той самой комнате спустя три года, но история еще не закончена. Звонит мобильный. В голосе профессора сквозит облегчение:
– Как ваши дела?
– Нормально, но мне нужно, чтобы вы приехали за мной. Меня хотят опять отправить в больницу.
– Может, это неплохая мысль?
– Вы поможете мне или нет?
В участке пересменка. На дежурство заступают новые группы. Кэмпбелл сидит где-то наверху, перебирая бумажки или другим сходным образом отрабатывая свою зарплату. Проскользнув по коридору мимо гардероба, я добираюсь до выхода на парковку. Порыв ветра выносит меня на улицу.
