Наталья Андреева - Угол падения
— Вы?!
— Да вот, сижу, пью отвратительный кофе, чего вам категорически не советую.
— Да? А я как раз ужасно хочу пить. Ходила по магазинам. Леночка заболела, купила еду, лекарства. А сегодня такое солнце.
— Да, сегодня солнце, — ответил Алексей, глядя в необыкновенные глаза и чувствуя, что тонет в них, будто в холодном бездонном озере. — Но кофе пить все же не советую. Возьмите лучше стакан сока и присаживайтесь ко мне. Я буду вас защищать от навязчивых кавалеров.
Она засмеялась, но купила сок и присела рядом с ним.
— Вы не на работе?
— Сегодня первое сентября. Занятий в школе нет, только линейка.
— Так вы учительница?
— Да, русский и литература в старших классах.
— Цветов надарили вам сегодня, наверное?
— Цветов много. В школе оставила целое ведро, и дома как в цветочном магазине. Первое сентября — мой любимый праздник. Но не в этом году, — добавила она тихо.
— Да, я вас понимаю. А что с Леной?
— Не знаю. Лежит, молчит. На похоронах держалась, а теперь слегла.
«Хорошо, что не зашел», — подумал Леонидов. От предчувствия удачного дня даже начали прорезаться невидимые крылья. Бывают такие дни, когда все плохое тебя как бы избегает, а все ситуации складываются в твою пользу. Сегодня судьба явно улыбалась Алексею, и он ждал от нее приятного сюрприза.
— А вы давно замужем, Александра Викторовна?
Она покраснела. Леонидов от неожиданности смутился сам. «Господи, не перевелись еще женщины, которые не разучились краснеть. Это просто чудо какое-то», — подумал он.
— Я замужем шесть лет. И у меня есть сын.
— Что ж, наверняка у вас все хорошо. Вы хороший человек, Александра. — Почему-то он опустил ее отчество.
— Я, пожалуй, пойду. Леночка ждет, и Сережу хотелось бы из садика пораньше забрать. Этот праздник мы всегда отмечаем. До свидания, Алексей Алексеевич.
Она ушла, оставив недопитый сок и запах ландышей.
«Сбежала, — вздохнул Леонидов. — Эх, нет в жизни счастья. Ну почему мужчинам всегда нравятся женщины, которых ни за что нельзя заполучить?»
Дом, в котором купил квартиру Александр Сергеевич Серебряков, был построен недавно. Возле подъезда еще остались следы от тяжелого строительного транспорта, тоненькие прутики недавно посаженных деревьев слегка подрагивали на слабом ветерке. Возле дома было пусто. Народу, видимо, заселилось еще мало, да и место для прогулок люди наверняка старались выбрать поприятнее.
«До чего же неуютно в этих новых районах», — подумал Леонидов и вдруг заметил мужчину с собакой, похожей на бульдога, но почему-то в полоску. Поскольку никаких бабушек на горизонте не наблюдалось и прочего праздного люда тоже, Алексей решил подойти к собачнику.
— Закурить не найдется, друг? — Ради дела можно было и отраву заглотать.
— Не курю, — ответил мужчина вполне миролюбиво.
— А чего так? Болезнь какая?
— Ага. Бедность называется.
— С работы, что ли, поперли?
— Поперли. Теперь вот с Тигрой гуляю, на лавочке сижу, греюсь на солнышке и переосмысливаю сущность бытия. А ты чего здесь бродишь?
— Тоже переосмысливаю. Правда, в другом ракурсе. Хожу, вопросы людям задаю.
— Журналист, что ли?
— Не совсем,
— Неужели милиция?
— Она. Ничего, если я вас тоже поспрашиваю?
— Валяй. А то я без общения погибаю. Ввиду временного бездействия.
— Интересует меня один день, двадцать девятое августа. Вы свое полосатое сокровище ежедневно выгуливаете?
— А как же. Только ты мне числа не называй, скажи лучше, какой был день недели.
— А был это понедельник.
— А, ну как же, как раз в это время мы и совершали здесь свой моцион.
Леонидов почувствовал, что это и есть сегодняшний шанс судьбы.
— А не видели вы, случайно, в это время большую черную машину? Вообще-то она называется «сааб» — я вам на песочке могу нарисовать, что эта штуковина из себя представляет.
— Это я и сам тебе запросто нарисую. Друг, я любую машину темной ночью опознаю, без применения электроэнергии. Обожаю я машины. «Сааб» — это ж песня! Сиденье с подогревом, движок мощный, в северной стране сделана, значит, зимой заводится с пол-оборота. Песня!
— И была здесь эта песня в понедельник?
— Да, было зрелище. Я тот день потому и запомнил, что было на что посмотреть.
— Что ж такого случилось в тот день необыкновенного?
— Парад машин, вот что. И все я у этого дома видел первый раз. Дело было так: гуляли мы с Тигрой возле нашей любимой песочницы, когда подъехал этот самый «сааб». Вышел из него соответствующий мужик: костюм, галстук, сотовый — все при нем. И лицо такое, министерское. Вышел — и шасть в подъезд. И тут сразу же подъезжает «пассат», вполне свеженький, цвет — темно-зеленый металлик, движок один и. восемь. Подъехала машина тихо-тихо, и за кустами остановилась, вроде как чтоб незаметно было. Это в нашем-то районе, где вся растительность разовьется не раньше чем в следующем тысячелетии. Самое странное, что никто из этого «пассата» не вышел. Пока я «пассат» рассматривал, гляжу — подъезжает «гольф», темно-голубой, металлик. Красивая такая машинка, бабская. И вышла из нее женщина, шикарная такая брюнетка. И — бегом в подъезд.
И тут подъезжает «вольво», семьсот сороковая, да еще универсал. Это я тебе, друг, скажу — тачка! И цвет такой модный, жемчужно-серый. Это уже не песня, а целая поэма. Самое смешное, что водитель попытался прижаться за теми же чахлыми кустами. А «пассат»-то как увидел, что туда эта «вольво» прет, так и рванулся с места. И не жалко такую тачку! Даже крыло придурок поцарапал о железный заборчик. Тот скрежет мне до сих пор как ножом по сердцу.
Эх, почему на таких тачках такие свиньи передвигаются, а? Я бы с нее пылинки сдувал, тряпочкой каждый день полировал бы, стеклышки вылизывал. А он ее с размаху о забор! И главное, по дури. Накупят себе прав всякие уроды и давай хорошие машины разбивать! Эх!
Леонидов, уже не шевелившийся несколько минут, боясь спугнуть неожиданную удачу, решился наконец прервать патетический монолог несостоявшегося автовладельца:
— А из «вольво» вышел кто-нибудь?
— В том-то и дело, что нет. Мужик там сидел, я его видел. В руль вцепился и замер. Ну, мы с Тигрой посмотрели на эти дела да и дальше пошли. Пока гуляли, все так и было: тот тип в «вольво» сидел, а «сааб» и «гольф» рядышком стояли.
— Когда они уехали, не знаете?
— Нет, я домой пошел, телевизор смотреть.
— Ну, спасибо. Очень вы интересно все рассказали. А если мы все это сейчас запишем?
— Да за-ради бога. Мне от милиции скрывать нечего, а в будущем — кто знает — может, и зачтется.
Когда с формальностями было покончено, Леонидов еще раз поблагодарил ценного свидетеля за показания:
— Еще раз спасибо. И желаю вам приобрести наконец свою мечту.
— Разве мечту купишь?
Мужик посвистел своему полосатому бульдогу и пошел к жиденькой деревянной скамейке наслаждаться солнышком и покоем.
А Леонидов спрятал ценные показания и направился с визитом к Ирине Сергеевне Серебряковой, припрятав в рукаве не просто козырную карту, а целого туза. С его помощью он надеялся здорово отыграться.
В квартире Серебряковых было тихо: не работал телевизор, молчал телефон. Дверь открыл худой сонный подросток, несколько минут спустя из темной кухни, кутаясь в теплую вязаную шаль, вышла Ирина Сергеевна Серебрякова. Сейчас, с растрепанными темными волосами, в старом махровом халате и пушистых розовых тапочках, она была похожа на тетку с рынка, торгующую продуктами с переносного лотка. Но чувствовала она себя в таком виде комфортно, как будто вернулась наконец к тому, что ей было предназначено с самого рождения. Выглядела Серебрякова, правда, неважно: под глазами круги, лицо несвежее и покрытое красными пятнами.
— Здравствуйте, Ирина Сергеевна. Мне очень неловко вас беспокоить, но необходимо уточнить некоторые факты, которые появились в ходе следствия. Не возражаете? Вы в состоянии давать показания?
— Да, со мной все в порядке. Проходите. — Она, как тень, скользнула в свое кухонное гнездо, где в полумраке Леонидов с трудом различил брошенное на диван одеяло и небольшую подушку.
Этот маленький мирок был ее панцирем, защитой от бед и исчезающих иллюзий. Проходя к плите, Ирина Сергеевна машинально поправила несколько кружевных салфеток, провела рукой по листьям стоящих на столе цветов. Казалось, она проверяла реальность этого мира, сомневаясь в том, что он не ушел в небытие вместе с ее покойным мужем.
— Я сварю вам кофе, Алексей Алексеевич? Или, если хотите, есть борщ и какое-то мясо. Вы голодны?
«А ведь она не намного старше меня. Сколько ей: тридцать пять, тридцать шесть? Но не сорок, это уж точно. А ведет себя по отношению ко мне как мать», — подумал Леонидов, с трудом найдя в себе силы отказаться от тарелки борща.
