Эдуард Тополь - Римский период, или Охота на вампира
66 шиллингов – это семь куриц по 9 шиллингов за кило!
66 шиллингов – это такая мелочь за огонь, который обжег меня и согрел в морозной Вене…
18Полковнику Иванову П.И. от Елены Козаковой, сотрудницы Главной редакции иновещания Госкомитета СССР по телевидению и радиовещанию, внештатной переводчицы КГБ СССР
В связи с Вашим поручением сопровождать по Москве профессора Винсента Корелли и помогать ему в работе сообщаю:
Вчера профессор Корелли побывал в Институте психиатрии имени Сербского, где на протяжении всего рабочего дня знакомился с материалами судебно-психиатрических экспертиз…
Елена смотрела на Иванова. Чем дольше он читал ее рапорт, тем страшнее ей становилось. Хотя по дороге сюда, на Лубянку, она восторженно изумлялась самой себе – в ней, в каждой клеточке ее тела, еще жили экстаз и невесомость прошедшей ночи, и она, ей казалось, ничего не боялась – даже КГБ! Шла ли она по улице, ехала ли в метро – радость, кайф и полное обновление всей ее плоти светились, словно огоньки под лапами новогодней елки, в ее глазах, походке, взмахе ресниц, поднятом подбородке, дерзком повороте плеча и в летящем шелке ее завитых волос, – светились с такой вызывающей и притягивающей силой, что все встречные мужики сворачивали головы ей вслед. Так вот, оказывается, что делает с женщиной настоящий секс! Вот его божественное предназначение! Еще вчера она была полной замухрышкой, одной из миллионов московских баб, замызганных остервенелой погоней за рублем, колготками, сосисками по рупь двадцать и поливитаминами по восемьдесят семь копеек. Еще вчера она горбилась под тяжестью авоськи с грязной картошкой и луком, еще вчера ее сапоги разъезжались в месиве снега на тротуарах, и взгляд не отрывался от земли, и очки съезжали с носа, и ни один мужчина не обращал на нее никакого внимания, их взгляды скользили по ней не останавливаясь, как по пустому месту или по лозунгу «Партия и народ едины!». Но стоило ей провести полночи с мужчиной – с настоящим мужчиной! – стоило ей испытать то, что она испытала с Винсентом, и словно кто-то наполнил ее кровь хмельными шампанскими пузырьками, выпрямил спину и зажег в ней светильник женственности и соблазна. И все мужики разом – глазами, ноздрями и даже животом – заметили и опознали в ней это волшебное волнение гона и эротизма…
Господи, ну сколько можно читать ее короткий рапорт? Этот Иванов перечитывает его, наверное, в десятый раз!
«…Из Института Сербского мы, согласно Вашей инструкции, поехали на такси в Дом журналиста на Суворовском бульваре, где поужинали. Счет за ужин на 12 р. 53 коп. и квитанцию за такси на 1 р. 50 коп. прилагаю. За ужином профессор Корелли говорил на научные и исторические темы и хвалил кухню ресторана Дома журналиста…»
Черт возьми, за то время, что он читает и перечитывает ее писанину, можно прочесть Большую Советскую Энциклопедию!..
В затянувшейся паузе пузырьки отваги выветрились из ее тела, и Елена вдруг почувствовала себя опустошенной и усталой от бесконечного молчания этого полковника, и весь его кабинет – большой, с тяжелой мебелью, с тремя правительственными телефонами, с портретом Дзержинского на стене, массивной гранитной скульптурой этого же Дзержинского за широким окном и многозначительной дубовой дверью в соседний андроповский кабинет – вдруг навалился на нее сверху. А внутрь, в ее разом сжавшиеся печень, сердце и легкие, вошел противный холодный страх. Идиотка! Как она могла забыть, выбросить из головы, исключить из вида и стереть из памяти, что КГБ не может вот так запросто и без слежки выпустить на московские улицы своего иностранного гостя – один на один с внештатной переводчицей и простой дикторшей Московского иновещания. Конечно, они вели их, вели все время – и в ресторане ДЖ, и на Тверском бульваре, и на улице Горького, и на Второй Миусской… Елена почувствовала, как от ужаса у нее непроизвольно свело колени – она вдруг отчетливо вспомнила серую «Волгу», которая торчала напротив подъезда ее дома в два часа ночи, когда они с Винсентом вышли искать такси, – в этой «Волге» тотчас погас свет, но Елена успела заметить в ней две мужские фигуры и удивиться – бандиты, что ли? Дура, какие, к черту, бандиты! Наружка то была, вот кто! Этот Иванов с точностью до минуты знает, сколько времени Винсент провел в ее постели и когда он вернулся на дачу! А она написала…
Поужинав, мы по просьбе профессора Корелли совершили пешую прогулку по Тверскому бульвару и улице Горького, после чего я на такси отвезла профессора Корелли на дачу в Горки-2 (квитанцию за проезд туда и обратно на сумму 7 р. 50 коп. прилагаю).
Подпись: Козакова Е.В.Москва, 5 февраля 1979 г.
Иванов в третий раз перечел рапорт и поднял наконец взгляд от стола. Молодая женщина, которая сидела перед ним, была сегодня совершенно не той, какую он выбрал три недели назад из двух десятков кандидаток и инструктировал здесь же, в этом кабинете, всего десять дней назад. Тогда это была стандартная серая мышка с испуганными глазами за стеклами дешевых очков, с впалой грудкой, как у синих цыплят, которых продают в буфете, и с такой же тонкой цыплячьей шеей, болтающейся в вытянутом воротнике ее старенького свитерка-водолазки. То есть именно то, что нужно для операции, а точнее, чем не жалко пожертвовать. Потому что все остальные переводчицы с итальянского – и штатные, комитетские, и внештатные, с радио и из МИДа – были чьи-то дети: дочки послов, кремлевских аппаратчиков и партийных бонз. Если в ходе операции с такой что-то случится (а случиться должно обязательно!), то потом не оберешься шума и бед. А эта Козакова казалась просто находкой – родители какие-то трудяги бог знает где, в Ижевске, она сама в семнадцать лет прикатила в Москву и – серебряная медалистка! – пробилась сквозь блатной конкурс в Иняз, а затем и на радио, где, как он выяснил, ее буквально «схватили» за ее голос. Честно говоря, ничего особого, кроме глухой хрипотцы, он в ее голосе не услышал, но им, специалистам, конечно, виднее – они считают ее звездой эфира и утверждают, что на Западе слушают только дикторов и ведущих именно с таким тембром голоса и что, когда эта Козакова выходит в эфир, итальянская аудитория советского радио увеличивается вдвое. Но поди проверь!..
Впрочем, теперь он, кажется, начинает верить этому. Теперь перед ним сидела совершенно иная Козакова – напуганная, конечно, и съежившаяся от страха за содеянный грех, но чертовски соблазнительная – с приоткрытыми полными губками, с неизвестно откуда взявшимися упругими грудками под белой блузкой, с локонами волос над маленьким розовым ушком и дразнящей кремово-байковой шейкой. Так серый и невидный средь листвы стручок открывается ярким бутоном, так гадкий утенок вдруг превращается в царевну-лебедь. Блин, сука этот Корелли! Сволочь итальянская! Только позавчера прилетел и уже трахнул эту Козакову, да так, что она вся светится изнутри его итальянской спермой, даже губы еще не обсохли!
– Н-да… – произнес Иванов, барабаня пальцами по столу, на котором лежал ее рапорт, и стараясь не смотреть на ее влажные кремовые приоткрытые губы. – А что за документы он изучал в Институте психиатрии?
Елена смущенно потерла пальцами висок:
– Знаете, со мной что-то случилось. Я переводила ему эти документы, но потом у меня вдруг закружилась голова – может быть, от переутомления, я до этого ночь дежурила на радио. И я не буду вам врать – вы ведь все равно все знаете, – она вдруг открыто улыбнулась, глядя ему прямо в глаза, – я на какое-то время отключилась. А когда очнулась, то оказалось, что я совершенно забыла все, что переводила. Но там не было никаких военных секретов, честное слово!
Иванов молча пожевал губами. Потом встал из-за стола и прошел к окну, уставился на площадь Дзержинского. Там, внизу, вокруг памятника основателю КГБ катил поток машин и завихрялась новая московская метель, и полу серой гранитной шинели Феликса Эдмундовича словно приподнимало этой метелью. В минуты стресса или гнева Иванов всегда прибегал к этому успокаивающему пейзажу. Но из-за чего, черт побери, он вздрючил себя сейчас? Ну трахнул Корелли эту Козакову, ну и что? Разве не о том же они договаривались с Разлоговым, когда обсуждали операцию? Итальянцу нужна ассистентка, полностью, как робот, подчиненная его власти. Вот он ее и получил – теперь эта Елена будет его рабыней, партнером, любовницей и… Ладно, что с ней будет потом – это вопрос десятый, профессиональный, и его решит тот же Разлогов. А сейчас важно другое – Корелли выполнил первую часть операции, он на практике доказал свое умение не то загипнотизировать, не то заворожить человека, да так, что эта Козакова забыла не только содержание документов, которые сама же переводила ему в Институте психиатрии, но даже элементарный страх в обращении с иностранцами, табу на личные, а тем более интимные контакты с ними без прямого указания КГБ! И следовательно, все прекрасно, все идет по плану и даже с некоторым, прямо скажем, опережением графика.
