С. Тремейн - Холодные близнецы
Другая Кирсти?
Ее слова сбивают с толку, они ранят, поэтому я и не позволила себе заострять на них внимание. Я надеюсь, что Келлавей прав, и школа расставит все на места: новые друзья, новые игры.
И мы идем в школу.
Мы замешкались в дверях, и другие дети бегут в классы – болтают, смеются, дерутся рюкзаками из синтетики. На рюкзаках – герои мультиков «История игрушек», «Мыши-монстры». Женщина в круглых очках на большом носу и в практичной юбке в клетку одаривает меня подбадривающей улыбкой, придерживая перед нами стеклянную дверь.
– Миссис Муркрофт?
– Да, а…?
– Я видела вас в Фейсбуке. Прошу прощения! Просто любопытно было узнать про новичков-родителей. – Она снисходительно кивает Кирсти. – Здравствуй, маленькая Кирсти! Кирсти Муркрофт?
Она вводит нас внутрь:
– Выглядишь точь-в-точь, как на фото! Меня зовут Салли Фергюсон. Рада видеть тебя в нашей школе. Зови меня, пожалуйста, Салли.
Она поворачивается ко мне:
– Я школьный секретарь.
Она ждет, что я отвечу, но я не могу. Потому что меня опережает Кирсти:
– Я не Кирсти.
Салли смеется. Вероятно, она думает, что это обычная детская шутка, вроде той, когда ребенок прячется за диваном, высовывая оттуда куклу в руке.
– Кирсти Муркрофт, мы же видели твои фотографии! Тебе здесь понравится, мы учим гэльский язык…
– Я НЕ Кирсти, меня зовут Лидия.
– Ох…
– Кирсти мертва, а я – Лидия.
– К-ки? – женщина замолкает и изумленно глазеет на меня.
Моя дочь громко повторяет:
– Лидия. Я – Лидия. Мы – Лидия. Лидия!
Тишину школьного коридора нарушают только сумасшедшие вопли моей дочери. Улыбка Салли Фергюсон меркнет, она испуганно хмурит брови. По стенам развешаны приколотые кнопками жизнерадостные гэльские фразы. Школьный секретарь делает вторую попытку:
– Э… хм… Кирс…
Моя дочь отмахивается от Салли Фергюсон, как от осы:
– Лидия! Вы обязаны звать меня Лидия! Лидия! Лидия! Лидия! Лидия! ЛИДИЯ!
Женщина пятится назад, но моя девочка уже полностью неуправляема и выдает полноценный истерический припадок, как годовалый малыш в супермаркете, который хочет, чтобы ему купили именно ту самую игрушку. Разница лишь в том, что мы не в магазине, а в школе, а ей – семь лет, и она выдает себя за свою умершую сестренку.
– Она умерла, Незабудка умерла. Я ЛИДИЯ! Я Лидия! Она тут! Лидия!
Что я делаю? Нелепо, но я пытаюсь поддерживать беседу:
– О, это у нее пунктик, бзик. Я заберу ее через…
Но моей попытки почти не слышно – дочь опять заходится в крике:
– ЛИДИЯ ЛИДИЯ ЛИДИЯ ЛИДИЯ! Кирсти УМЕРЛА-А-А, я ее НЕНАВИЖУ, я Лидия!
– Пожалуйста, – говорю я Кирсти, оставив попытки обмана. – Прошу тебя, милая, пожалуйста.
– КИРСТИ УМЕРЛА-А-А. Кирсти мертвая, ее убили, ее убили. Я ЛИ-ДИ-ЯЯЯАААА!
И затем припадок утих – столь быстро, как начался. Кирсти встряхнула головой, побрела к дальней стене и села на низкий стульчик под фотографией школьников, работающих в саду с подписью фломастером.
«Ag obair sa gharrad».[12]
Немного посопев, дочка шепчет:
– Пожалуйста, зовите меня Лидией. Мам, почему ты не можешь называть меня Лидией, ведь я же Лидия.
Она подняла заплаканные голубые глаза:
– Мам, пожалуйста. Я не пойду в школу, если ты не будешь звать меня Лидией.
Я остолбенела. Ее мольба звучала мучительно искренне. У меня не оставалось выбора.
Молчание сделалось совсем невыносимым. Теперь мне надо объяснить все школьному секретарю – в абсолютно неподходящий момент – и умудриться куда-нибудь тихонько спровадить Кирсти. Мне необходимо, чтобы она училась в этой школе.
– М-м-м, – ко мне вернулось детское заикание, – миссис Фергюсон, это Лидия. Лидия Муркрофт.
От страха моя речь сделалась невнятной:
– На самом деле я записывала в школу Лидию Мэй Танеру Муркрофт.
Долгое молчание. Салли Фергюсон в глубоком замешательстве. Она моргнула через свои круглые очки с толстыми стеклами.
– Простите? Лидия? Но… – она залилась ярким румянцем, подошла к столу под раздвижным открытым окном и взяла лист бумаги. Когда она заговорила, ее голос упал до драматического шепота:
– Но здесь же ясно сказано, что вы записываете Кирсти Муркрофт. Вот заявление, здесь написано «Кирсти». Да, «Кирсти Муркрофт».
Я судорожно вздохнула, собираясь открыть рот, но дочь вновь опередила меня. Будто подслушивала.
– Я Лидия, – сказала она. – Кирсти умерла, потом она опять стала живая, а потом опять умерла. Я Лидия.
Салли Фергюсон побагровела и промолчала. Мне было трудно ответить – я оказалась слишком ошеломлена и балансировала на краю темной бездны абсурда. Но я собралась с силами и произнесла:
– Можно отвести Лидию в класс? И тогда я вам все объясню.
Снова жуткое молчание. Я слышу, как в коридоре дети поют нестройными голосами:
«На эвкалипте высоком и старомВеселая птица живет – кукабарра,Громко смеется она —ХА! ХА! ХА!»
Меня тошнит от песенки – настолько она не вяжется с обстановкой.
Салли Фергюсон кивнула и пододвинулась ко мне поближе.
– Да. Так, конечно, будет разумно, – согласилась она.
Затем Салли обратилась к симпатичному молодому человеку в узких джинсах, который как раз входил в кабинет через стеклянную дверь.
– Дэн, Дэниел, будь добр, проводи в класс новенькую, э-э-э, Лидию Муркрофт. Во второй класс к Джейн Раулендсон, в конце коридора.
«ХА! ХА! ХА!»
– Ага, – дружелюбно ответил Дэн.
Он присел рядом с Лидией на корточки, как сверхисполнительная прислуга:
– Привет, Лидия. Пойдем со мной?«На эвкалипте высоком и старомСчитает мартышек вокруг кукабарра».
– Я Лидия, – Кирсти яростно заламывает руки. Она смотрит исподлобья, оттопырив нижнюю губу – самое упрямое выражение, на которое она способна. – Зовите меня только Лидией.
– Конечно, Лидия. У них первый урок пения, тебе понравится.
«Стой, кукабарра, стой, кукабарра,Я не мартышка, я человек!»
Наконец хоть что-то сработало. Она медленно разжала кулаки и, взяв Дэна за руку, пошла с ним к очередной стеклянной двери. Она казалась крошечной, а дверь – огромной и зловещей, как пасть чудовища.
На миг она замерла и повернулась с грустной испуганной улыбкой, но Дэн легонько потянул ее за собой в длинный коридор.
Школа проглатывает мою дочь. Теперь я вынуждена бросить ее здесь, оставив наедине с ее судьбой.
Я смотрю на Салли Фергюсон.
– Итак…
Салли сурово кивает.
– Да, пожалуйста. Пройдемте в мой кабинет, где нам никто не помешает.
Пятьдесят минут спустя я выложила Салли Фергюсон чудовищные подробности нашей истории: нелепая гибель близняшки, длящийся четырнадцать месяцев кризис идентичности. Она слушала мой рассказ, в ее глазах читался приличествующий случаю неподдельный шок, а также сочувствие, но я заметила кое-что еще: лукавую искорку неподдельного интереса. Я внесла оживление в скучный школьный день, и вечером она сообщит мужу и подругам кое-что любопытное.
Вы не поверите, кто к нам сегодня приходил – мамаша, которая не знает, которая из ее дочек осталась жива! Она думает, что, возможно, ее дочь, которая по общему признанию умерла, все эти четырнадцать месяцев была жива.
– Поразительно, – говорит Салли Фергюсон. – Я вам глубоко сочувствую…
Она снимает очки, надевает снова:
– Странно, что не существует… научного метода, чтобы…
– Доказать?
– Да.
– Нам лишь известно, и это мое мнение, что если она хочет быть Лидией, нам не надо ей противиться. По крайней мере, сейчас. Не возражаете?
– Естественно, нет. А что касается документов о приеме, то… – Салли мнется и продолжает: – Что ж, они были одного возраста, значит… Я изменю записи, так что вам не о чем беспокоиться.
Я поднимаюсь, чтобы убраться восвояси. Мне страшно хочется поскорее удрать отсюда.
– Мне жаль, миссис Муркрофт. Но я уверена, что все будет хорошо, и Кирсти – в смысле, Лидии, вашей дочери – понравится здесь.
Я пронеслась через парковку, села в машину, опустила стекла и помчалась обратно на побережье. Ледяной ветер, как лезвие ножа, бьет в окно – западный, с Куллинз, с мыса Батт-оф-Льюис, с Сент-мать-ее-Килды, но мне наплевать. Мне по нраву обжигающий холод. Под визг тормозов я пролетела Орнсей и направилась в Бродфорд, который после глуши полуострова Слейт кажется Лондоном. Здесь есть магазины, почта, люди на улицах. Я захожу в уютное кафе с отличным вай-фаем и четким сотовым сигналом.
Мне хотелось водки, но и кофе сгодится.
Я сижу в удобном деревянном кресле за столом с огромной кружкой капучино. Я достаю телефон.
Позвонить маме.
Надо позвонить маме. Немедленно.
– Сара, дорогая, я догадалась, что это ты! Отец в саду, у нас бабье лето вовсю.
– Мама?
