Замерзшее мгновение - Камилла Седер
Молодежный центр — альтернатива, предлагавшаяся тем, кто бросил учебу, — оказался совершенно неинтересным местом. Два дня в неделю обязательное присутствие на занятиях в классе, а три дня — на черной работе без оплаты. Это Мю констатировала уже через неделю, чувствуя свою привилегированность по сравнению с одноклассниками — парнями с пробивающимися усами, воровавшими машины. На самом деле этот факт задевал ее не так сильно, как то, что они не могли написать собственную фамилию. Она не чувствовала никакой близости и с их жующими жвачку, крашеными и восторженными девками.
Корни отвращения Мю к учебе в гимназии, а также ненависти к злополучным «трудным подросткам» скрывались прежде всего в ее нежелании приспосабливаться. Школа классифицировалась как наиболее явная форма давления. Что касается матери Мю, то она не довольствовалась тем, чтобы путем подачек, угроз и призывов к чувству долга убедить своих детей учиться дальше. Помимо этого она ограничивала их, заставляя выбирать только те предметы, которые хотела бы изучать сама, но не могла сделать этого в детстве. И вообще матери всегда было сложно осознать, где кончается она сама и начинаются другие люди.
Мю никогда раньше не понимала, что учиться может быть здорово. Ей не приходило в голову, что она способна воспринимать знания, а сейчас вдруг в полной мере ощутила это. Ее хвалили за письменный шведский, она погрузилась в изучение литературы и совершенно неожиданно увлеклась природоведением, которое для подобного ей человека было как непаханое поле. Мир знаний вдруг раскрылся перед ней. Она листала университетские каталоги и, не смущаясь, выбирала совершенно разные профессии: архитектор, биолог, психолог, учитель гимназии. Не было никаких границ.
Социальная жизнь оказалась значительно сложнее. Наружу вылезла та Мю, которую она не видела при дневном свете уже много лет, тихая и уступчивая, сливавшаяся с обоями. Она была единственной альтернативой, поскольку заносчивую маску последних лет уже нельзя стало носить. Было такое ощущение, будто все начинается заново, сидишь за партой и ждешь, вспомнит ли твое имя учительница, у которой ты занимаешься уже полгода.
Ученики в школе были из разных социальных слоев, и все оказались здесь по различным причинам. Многие хотели взять тайм-аут в жизни. Найти развлечение или же самих себя. Некоторые очутились там для того, чтобы познакомиться с другими людьми, нарушить свою изоляцию. Семнадцатилетняя Мю была самой младшей и чувствовала себя несмышленой, но одновременно с этим обремененной опытом, которым невозможно поделиться. В одном из параллельных классов занимался парень, кажется, Йон, она его вроде бы узнала. Как-то он подошел к ней и спросил, не из Буроса ли она. Она ответила: «Нет». Лучше быть одной, чем смешивать миры — для того мира, в котором Мю находилась раньше, здесь не было места.
Она держалась особняком, читала в своей комнате или в библиотеке. Гуляла вокруг озера. Не включалась она и в ту компанию молодежи, которая собиралась по вечерам, — они сидели на лужайке, играли на гитаре, пели и устраивали вечеринки в комнате: хихикали, что снова пьют втихую спиртное. Приносить алкоголь в жилые помещения было запрещено.
На самом деле ей было не так больно оставаться одной, как сидеть там одной. Ей нравилось одиночество, но стало стыдно, когда кто-то из ее класса заглянул вечером в библиотеку и увидел ее там наедине с книжками: «Ты что здесь, совсем одна сидишь?» Словно с ней что-то не так, или, еще хуже, с ноткой сострадания.
Каролин делала ее чуть-чуть интереснее; по крайней мере она воображала себе, что другие обращают внимание, когда они вместе. Каролин излучала независимость из-за своего положения в школе, могла свободно присоединяться к разным группам и выходить из них. Казалось, большинство учеников чувствуют себя привилегированными, находясь в ее обществе, лишь некоторые шептались, что она чудная. Что-то в ней есть неприятное. У нее такие уши.
Мю обнаружила, что банально ревнует, когда Каролин разговаривает с другими. Особенно если это одна из открытых, самоуверенных девиц и Мю видела, как они стоят и вместе смеются. Тогда она чувствовала, что в свои семнадцать лет не может равняться с ними.
«Каролин, она так поступает с людьми, — писала Мю в своей книжке. — Тот, к кому она обращается, чувствует себя избранным; тот, от кого она отворачивается, замерзает».
* * *
Первый раз посещение носило чисто практический характер. В комнате Мю было холодно, и Каролин пошла с ней, чтобы проверить батареи, которые, как оказалось, нужно продуть.
— Ящик с инструментами у меня дома. Пойдем со мной, Мю.
Дом состоял из одной большой просторной комнаты с окнами вдоль стены, обращенной к лесу. В крыше тоже было два длинных узких окна.
Мю обнаружит потом, что свет в этой комнате перемещается в такт с восходом и заходом солнца, как живое существо. И хотя обстановка была в коричневых и красных тонах, комната, казалось, залита светом. В одном углу возвышалась двуспальная кровать, спинка которой была вырезана в виде восходящего солнца.
Сгустившийся вокруг них воздух рисковал взорваться. Она хотела, чтобы старшая взяла инициативу на себя, провела ее через эту ситуацию и управляла бы ею, исходя из своих ожиданий. Но Каролин вдруг стала столь же беспомощной, какой чувствовала себя Мю. Она стояла посреди комнаты с безвольно опущенными руками — словно ребенок в ожидании отъезда.
В душе Мю увидела, как другая, более опытная женщина направилась бы к двери и с чувственной улыбкой заперла ее на два оборота, сбросила одежду и подошла к кровати. Она не знала, откуда взялись эти картины, они просто оказались там и вели себя как дома в ее голове. Словно всегда существовали и являлись вполне естественными.
В детстве она была убеждена, что кто угодно может прочитать ее мысли, а теперь это убеждение возникло с такой силой, что пришлось опуститься на один из кухонных стульев. Ее колени сильно дрожали.
Каролин вытянула руку и дотронулась до спинки кровати.
— Я сама ее сделала, эту кровать.
— Я тоже хотела бы сделать что-нибудь своими руками.
Импульс заставил ее преодолеть смущение. Она подошла поближе, чтобы потрогать волнообразную спинку и покрытые лаком набалдашники, отражавшие солнечный свет.
Рука Каролин оказалась неожиданно холодной, и
