Пенсия для киллера - Гу Бёнмо
В начале ритуала Когти гладила Гирю по голове, уложив ее себе на колени, а потом направляла морду собаки на восток:
— Гляди. Я оставила окно открытым.
Гиря следила взглядом за пальцем хозяйки. Окно у раковины открывалось наружу, и щели хватило бы ровно для того, чтобы в случае надобности питомица смогла выбраться на улицу. Когда Когти привела собаку домой, она вызвала мастера и переделала окно так, чтобы оно открывалось при малейшем нажатии. Защелка никогда не запиралась. Прежде Когти распахивала окна только во время уборки или для проветривания. Она никогда не оставляла их незакрытыми. Как специалист по борьбе с вредителями на данном этапе своей карьеры она уже вышла в тираж, и было маловероятно, что кто-то вломится к ней с обыском или задумает устроить ловушку, но Когти продолжала проверять, насколько плотно закрыты окна и двери. Эта привычка осталась у нее с тех времен. когда ей чаше приходилось выходить на задания и менять место жительства.
Теперь же, когда они с собакой привыкли друг к другу, Когти всегда оставляла это окно открытым. В дождь или сильный холод она закрывала его на время, но никогда не запирала. Поначалу Когти вешала на холодильнике напоминалку, чтобы утром не забыть открыть окно, но это уже настолько вошло у нее в привычку, что стало рефлексом. Она множество раз показывала Гире, как открывается створка, повторяя: «Не забудь. Ты, наверное, считаешь меня назойливой старухой, но поверь, рано или поздно тебе это пригодится».
На Гирю ее слова впечатления не производили, она лишь теснее прижималась к хозяйке, не привыкшая к объятиям.
— Если я не вернусь, выходи через окно. Ты ведь знаешь, что оно открывается при малейшем усилии. Не надо умирать от голода, дожидаясь хозяйку, которая уже не придет. Ты должна выбраться на улицу и выжить. Тебя кто-нибудь подберет, или будешь кормиться на помойке. Только смотри не попадись живодерам.
Гиря смотрела на нее, и было непонятно, доходит ли до собаки смысл сказанного, или она просто улавливает интонации ее голоса.
— Может, тебе трудно понять, что однажды я могу покинуть этот мир. Давай я тебе так объясню. Слушай. Если утром ты проснешься, а я лежу и не пошевелюсь, даже когда ты начнешь тыкаться в меня мордой и лаять, тогда ты тоже должна вылезти в окно. Не надо искать помощь. Я буду мертва. А ты продолжай жить. Если не сможешь открыть это окно, будешь голодать и в конце концов начнешь есть меня. Мне все равно, если тебе это чем-то поможет. Но дальше мое тело начнет вонять, по трубам сюда сбегутся крысы. Потом придут люди, и тебя усыпят, поскольку решат, что нормальная собака не станет есть труп собственной хозяйки и что теперь тебя лучше уничтожить. А еще они подумают, что после тухлого мяса ты стала заразной и можешь переносить паразитов. Помимо всего прочего, ты слишком старая и тебе трудно будет найти новый дом.
Когти не первый раз произносила эту речь, ее слова обретали привычный ритм, и по телу, пока она гладила собаку по спине, разливалось умиротворение. Гиря уткнулась ей в подбородок своим влажным носом.
— Дело не в том, что ты собака. С людьми происходит так же. Считается, что пожилой человек не может доживать свою жизнь, сохраняя рассудок; что старики склонны к болезням и заражают окружающих. И никто не желает с ними возиться. Так в мире относятся ко всем. Я не очень-то хорошо о тебе заботилась, но все-таки не хочу, чтобы ты оказалась в таком положении. Мне будет не по себе от этой мысли, даже после смерти. Так что, когда придет время, выбирайся отсюда и беги куда хочешь. Поняла? Пока тебя не посчитали обузой при жизни.
И хотя Когти точно не помнила, когда именно привела собаку в дом и назвала ее Гирей, у нее сохранилось ощущение, что та не была миленьким щеночком, которого все только и мечтают забрать себе. Кажется, собака всегда выглядела как сейчас. Должно быть, Когти взяла ее к себе, когда стало ясно, что псина никому не нужна. И хотя мелкие детали стерлись из памяти, Когти хорошо помнила состояние шока, которое испытала, принеся домой живое существо: изумление, что она способна настолько растрогаться и совершить абсолютно нехарактерный для себя поступок.
Она беспрестанно инструктировала Гирю по поводу будущего: вероятность того, что она не вернется или скоропостижно умрет, была очень высока. Но пока этого не случилось, она будет всякий раз повторять свои приветствия: «Я дома. Как тебе спалось? Я вернусь».
За день Когти произносила в адрес собаки не более десятка фраз: «Иди делай свои дела в ванной. Вот, ешь. Попей водички. Пойдем гулять? Не надо лаять, это не враги. Это газовщики. Это курьер, он привез твой корм». Так она общалась с собакой. До появления Гири Когти даже не предполагала, что с ней будет жить другое существо, с которым можно разговаривать. Что она будет торопиться домой, потому что там ее кто-то ждет. И снова начнет переживать из-за того, что однажды может не вернуться.
«Я вернусь».
Он велел ей никогда так не говорить и при этом даже не посмотрел на нее.
У Когти не хватило мужества спросить, что он имел в виду: ей не следует возвращаться или не стоит переживать по поводу издержек профессии? Так как невозможность вернуться означала бы проваленное задание, она сочла, что первое объяснение хуже. Но если предполагалось, что ей надо учитывать перспективу невозвращения после задания, само обещание вернуться помогало ей сохранять веру в успех. И поэтому она не могла не говорить эту фразу. Позже Когти будет смотреть ему вслед, мысленно повторяя: «Я вернусь». И хотя она не издавала ни звука, он словно слышал ее слова и отмахивался, даже не оборачиваясь.
Третий акт ее жизни начался среди трущоб, куда она попала в пятнадцать.
Первый проходил в доме ее родителей. В двенадцать лет девочку оторвали от старшей сестры, трех младших и малютки-братика. Они жили в тесной лачуге площадью 23 квадратных метра, и ее старшая сестра присматривала за всеми детьми, пока их мать зарабатывала на жизнь вышиванием бисером и склеиванием конвертов. Когда в семье родился долгожданный сын, отец объявил, что теперь будет зарабатывать честно, а не за карточным столом, и навсегда
