Некама - Саша Виленский
Было немного страшно, но это было настоящее приключение, авантюра, как в книжках про остров сокровищ или что-то в этом роде. Там, правда, были картонные пираты, а тут настоящий преступник, но Лея не верила, что с ней может что-то случиться плохое. Тем более Ашер… С ним было надежно. Может, это была иллюзия, но Лея верила, что так и есть.
Непрестанно поражало Лею то, что деньги у них практически не кончались, несмотря на огромные траты на одежду, еду и особенно — транспорт. Время от времени ее разбирало любопытство: а что будет, если деньги кончатся? Или их обворуют? И накаркала…
В Термезе их обокрали прямо на вокзале. Обоих. Деньги и документы Ашер всегда носил при себе во внутреннем кармане пиджака, а сверху — пальто. Лея носила свои документы и деньги в кармане кофты, зашпиленной булавкой. А тут протолкались через толпу на вокзале (Ашер предпочитал поезда, чтобы не светить лишний раз фальшивые паспорта) и вышли на площадь — Лея с расстегнутой булавкой, майор без верхней пуговицы пальто. И оба без денег и документов. Ну вот как?! И что теперь делать? Таким злым вечно веселого майора Лея еще не видела.
— Приехали! Говорили же мне, что тут осторожней надо, контрабандисты, воры — граница рядом! — Кто ему это говорил, было непонятно, по дороге в Узбекистан они ни с кем не общались. — Теперь придется в Бухару ехать, тут у меня концов нет. А как ехать? Будем голосовать.
Лея сначала не поняла, что такое «голосовать», но сообразила, что это то же самое, что «ловить тремп», добираться автостопом. Здесь, правда, машины останавливались совсем не так охотно, как в Галилее, но у кибуцных школьников была хорошо отработанная система: когда бледный от злости Ашер в очередной раз посылал проклятья не остановившемуся автомобилю, Лея отодвинула его в сторону, расстегнула пальто, чтобы очертить фигурку и расслабленно чуть приподняла руку. Через пару минут затормозил грузовик, водитель которого был немного разочарован наличием у красотки спутника, но деваться некуда: Ашер, не спрашивая, залез в кабину первым, так что у смуглого круглолицего узбека не было возможности даже невинно поприжиматься своим бедром к девичьему бедру. А от бедра майора он никаких положительных эмоций не испытывал.
Вот так на перекладных добрались до Бухары, потом долго шли по пыльным улицам, изнывая от жары, чемоданы оттягивали руки, пальто норовили соскочить со сгиба локтя — жарко! Какое там пальто! — Лея сразу натерла туфлями ногу и, прикусив губу от боли, пыталась не заплакать, не сесть прямо посреди дороги, зовя маму. Все же она была солдатом, хоть и не в форме и не на территории своего государства. Положение обязывало.
Наконец добрались до какого-то ювелирного магазина в центре города, дождались директора, с которым Ашер надолго уединился. Добрая продавщица Тамара, причитая над незадачливой гостьей, отыскала пластырь, заклеила болячку, стало полегче. Девочки заварили чай, принесли каленые в золе абрикосовые косточки и какие-то маленькие сладкие конфетки. Лея потихоньку начала успокаиваться. Великое дело — чай!
— Здесь посиди! — хмуро сказал майор Зингер, выйдя из кабинета с маленьким толстеньким узбеком, которого даже не представил. Видно, ситуация и впрямь была серьезной.
Через пару часов девушка уже больше не могла ни пить чай, ни есть конфетки с мягкой лепешкой, бесконечно бегала в туалет — хоть магазин и был ювелирным, да и стоял в центре города, но туалет был на улице, не набегаешься. Ох уж этот зеленый узбекский чай!
К вечеру вернулся директор (Эммануэль Захарович, с уважением объяснили продавщицы), буркнул Лее: «Скоро придет, подожди пока!» — и отправился к себе в кабинет. Все драгоценности магазина Лея уже пересмотрела, обнаружила, что полностью равнодушна к золоту-бриллиантам, даже сережки не померяла, которые ей девочки рекомендовали, отговорилась, мол, уши не проколоты. Впрочем, они и правда были не проколоты.
Наконец появился Ашер, уже повеселевший, сунул Лее банковскую пачку пятидесятирублевок и паспорт: Нурмухаметова Мадина Рустамовна.
— Господи! — изумилась она. — Это кто ж запомнит-то такое?! С фотографии на нее смотрела отдаленно напоминающая ее женщина. Нет, похожа, похожа. Только имя надо выучить побыстрее.
— Надо запомнить! — однозначно сказал Ашер. — Я ж не жалуюсь, что я теперь Анвар Бахтиярович Халимов. Запоминай, Мадина, любимая племянница Анвара! — и захохотал свои дурацким смехом. Слава богу, все вернулось на круги своя, смеется, обнял ее, и совсем не дружески обнял!
— А теперь, свет очей моих, о, бриллиант в короне израильской армии, — продолжал ерничать майор. — Отправляемся мы с тобой с самого юга страны на самый ее север, на Северный Урал! Похоже, — добавил он уже серьезно, — что наш клиент ищет пути перехода через границу… Уж больно он в опасной близости от других стран шляется. Вот только что ему на Урале-то понадобилось, а? Ну выясним, мы всегда все выясняем…
— Откуда ты все это знаешь? — не выдержала Лея-Мадина.
— Хорошие люди помогли, подсказали, хорошие люди везде есть, — смеялся Ашер-Анвар.
СЕНТЯБРЬ 1951, БАД-НАУХАЙМ, ЗЕМЛЯ ГЕССЕН, БОЛЬНИЦА КИРКВАЛЬД
Скромный бухгалтер курортного комплекса Sprudelhof Гельмут Хессель почувствовал себя плохо — подскочило давление, сердце прихватило. Жил он одиноко, так что настоять, чтобы немедленно показаться врачу, было некому. Не было у него ни классической немецкой фрау с тяжелым взглядом и не менее тяжелым характером, не было и заботливой дочки, которая отвела бы папу к доктору. Так что старый Гельмут тянул до последнего, и когда не выдержал и поплелся к эскулапу, тот немедленно приказал его госпитализировать. Именно приказал: доктор раньше служил военным врачом, получил ранение на Западном фронте, попал в плен к американцам, быстро был вылечен и отправлен восвояси, в родной Бад-Наухайм.
А вот неприметный серый человек в очках, предъявивший документы на имя Гельмута Хесселя, появился в Бад-Наухайме только после войны — в 1949 году, когда денацификация уже прошла, так что без проблем устроился на работу. Дотошный, приветливый, но не слишком разговорчивый вдовец (знакомым он объяснял, что потерял семью во время бомбежки в Гамбурге), внимания к себе не привлекал, держался в тени, мог позволить себе выпить с сослуживцами пива — вот и все развлечения. Дамы, конечно, обращали на него внимание — одинокий мужчина при том дефиците сильного пола, что еще долгие годы ощущался в городе после войны, просто обязан был вызвать матримониальные чувства. Но герр Хессель был исключительно вежлив — и все. Разочарованные дамы придумали в качестве объяснения романтическую историю о единственной на всю жизнь любви очкастого бухгалтера к погибшим жене и детям, немного пожалели его, но
