Doll Хаус. Собиратель кукол - Джулс Пленти
Мне приносят бутылку ликера и маленькую рюмочку. Трэвис наполняет рюмочку бледно-жёлтой жидкостью и ставит бутылку рядом со мной. Я обнюхиваю содержимое — пахнет лимоном, а не спиртом. Смачиваю кончик языка. Это что-то похожее на лимонный крем, но без крема.
Выпиваю половину — по кишкам разливается тепло. Я приканчиваю остаток и чувствую легкое головокружение. Наполняю рюмочку заново и выпиваю залпом. Ощущения забавные, и уже не так больно.
Бутылка пустеет. Мне очень жарко, и такое чувство, что я куда-то лечу. Оставляю на столе купюру и плетусь к выходу. Мне хочется идти быстро, но тело словно залили цементом.
Ноги несут домой. Пусть Митчелл меня и выгнал, но я вернусь и всё ему выскажу. Скажу, что Клэр отвратительна. И что так не поступают. И, наконец, скажу, что люблю его. Пусть знает!
Я уверена, что иду по прямой траектории, но меня постоянно сносит в сторону. Я врезаюсь в стены домов или столбы, натыкаюсь на прохожих, спотыкаюсь на ровном месте.
Остаётся пройти через детскую площадку, и я окажусь дома, но меня окрикивает хриплый голос:
— Эй, красотка, куда идешь?
— Домой, — бормочу не оборачиваясь.
Чья-то рука впивается в плечо и рывком разворачивает меня на сто восемьдесят градусов. Мне едва удается удержаться на ногах.
— С тобой разговариваю! — рявкает он, прижимая меня спиной к детской горке.
Мне плохо морально и физически. Сейчас точно вырвет на этого мерзкого типа, от которого несет сигаретами и гнилыми зубами.
— Да пошел ты! — выдыхаю и зажмуриваюсь, готовясь к удару.
Но в следующий момент его просто отрывает от меня какая-то невероятная сила. Я открываю глаза.
Я вижу Митчелл, который только что «приласкал» гопника коленом в пах. Тот корчится на земле и зажимает покалеченное место руками. Митчелл перешагивает кусок скулящей биомассы и идёт ко мне.
— Ты в порядке?
— Какое тебе дело? — отвечаю максимально дерзко.
Разворачиваюсь и хочу пойти прочь, но он хватает меня за руку.
— Пойдём домой, — говорит тихо и ласково. От его тона в груди становится больно и тепло одновременно.
— Не пойду, — упрямлюсь я почти готовая сдаться.
— Ты пила? — предполагает он.
— Как и ты!
— И какой идиот продал тебе спиртное?! Пойдём уже!
Митчелл приобнимает меня за талию и ведет прочь, а парень все еще ползает по земле и осыпает нас отборным матом.
Дома Митчелл снимает с меня пальто, а потом присаживается на корточки и аккуратно разувает, а я придерживаюсь за его плечо, чтоб не рухнуть. Меня начинает мутить еще сильнее, когда в нос ударяет запах хлорки.
— Почему так пахнет чистящими средствами?
— Вино на ковёр пролилось.
— Клэр пролила? — зачем-то уточняю я.
— Кто?
— Ну эта твоя губастая
— Ну да — Он обезоруживает меня улыбкой.
— И ты ее не прибил?
— Нет, она в порядке.
Митчелл, как ребёнка, берет меня за ручку и ведет на кухню. Усаживает на стул, с которого я едва не стекаю как желе.
Мне очень хочется спать. А еще избавиться от остатков ликёра в желудке. А еще отхлестать его по щекам. И поцеловать. И сказать, как он мне дорог.
— Что ж ты так накидалась? — Смешок. Добрый. Непрезрительный. — Первый раз?
— Ага. Мне так плохо, Митчелл! — жалуюсь я.
Он понимает слова буквально и ставит на стол передо мной металлическую миску для замешивания теста. И вовремя. Содержимое желудка обильным потоком выливается в миску, марая блестящие бока и унося с собой пряди моих волос. Рука Митчелла придерживает волосы на затылке, пока меня выворачивает снова и снова. Я больше никогда не буду пить.
Давай! Скажи ему, как ты его любишь! Жалкое существо, перемазанное рвотой. Дотрагиваюсь языком до шершавых зубов и содрогаюсь от омерзения.
— Это ничего, ласточка. — Тон сострадательно, а ладонь гладит меня по взмокшей спине.
Сердце ноет от его близости и недоступности.
— Митчелл, я отвратительна.
— Вовсе нет! Пойдем-ка, умоемся!
Митчелл поднимает меня со стула. Я в его руках словно тряпичная кукла. Он наклоняет меня над раковиной и включает холодную воду. Митчелл умывает меня размашистыми движениями ото лба и почти до шеи. Тщательно промывает пальцем губы, и я хочу, чтоб его пальцы не отрывались от моих губ никогда. Я хочу их целовать. Митчелл заботливо отмывает запачканные волосы. Ага, моет меня в раковине, как ребёнка, который насвинячил.
Митчелл подаёт мне полотенце, и я промакиваю лицо. Мне стыдно.
— Садись! Сделаю тебе кофе.
Он убирает миску со рвотой, которая пахнет мерзостью с нотками лимона.
— Кофе это же неполезно! — язвлю я.
— Когда перепил, эспрессо не помешает.
Он включает кофе машину, подставляет под стальной хоботок маленькую белую чашку.
Машина сначала жужжит, а потом переключается на хлюпающие звуки. Митчелл ставит передо мной чашку, над которой поднимается ароматный дымок.
— Пей. Не по глоточкам. Всё сразу! Быстрее протрезвеешь.
Я повинуюсь. Кофе горячий, и я сразу обжигаю язык и нёбо. А ещё он кисло-горький. Ликёр был вкуснее.
— Молодец. Теперь пообещай мне кое-что.
— Что? — спрашиваю, стараясь не встречаться с ним взглядом.
— Не напиваться, пока тебе не исполнится двадцать один. Взамен я пообещаю, что в твой двадцать первый день рождения отведу в самый гламурный бар Нью-Йорка, и напою чем захочешь, а, главное, провожу домой, — усмехается он.
— Обещаю!
— Я так за тебя волновался. Ты понимаешь, что могло произойти, если б я не успел вовремя?
—
