Т. Паркер - Маленький Сайгон
Город остался далеко внизу. Они оказались высоко среди холмов, богатых наркотическим ароматом эвкалиптов, густого морского воздуха, слабым запахом кустарника из каньонов на востоке.
Дом Линды представлял собой большую затененную постройку у подножия Темплских гор. Фрай подъехал поближе к огромному бугенвилю, горевшему малиновыми соцветиями, поднятыми во тьму. Смутным техническим чувством он определил, что этот бугенвиль должен быть тем самым деревом. Однажды в летнюю ночь они занимались под ним любовью в спальном мешке. Теперь кажется, что это было вечность тому назад. Малиновые круглый лепестки пристали к ее спине и волосам. Странно, подумал он, что, покинув пещерный дом, она переехала сюда, прямо под наше дерево. Это было декларацией независимости, или ностальгией?
В верхней спальне горел свет, и ему показалось, что за занавесками он увидал ее. С приливом оптимизма он приказал собаке сидеть, потом выпрыгнул из машины, прошуршал по усыпанному листвой двору, перескочил через низкий белый заборчик и позвал ее, встав под окном:
— Линда! Это я, Чарли! Чак Фрай, изобретатель «Мегаскейта», радости миллионов скейтбордистов по всему миру.
Занавески раздвинулись.
— Линды здесь нет, Чак. Она уже три недели как отсюда уехала. Я говорила тебе об этом и неделю, и две недели назад.
Все происходило как-то не так. Не эту женщину он ждал. Откуда-то из узких закоулков памяти дошла весть, что он бывал здесь прежде.
— Я готов повеситься ради тебя. Я принес веревку. Прямо тут, на дереве, под которым мы делали любовь.
Лицо в вышине рассмеялось. Занавеска распахнулась вовсю.
— Чак, ты же знаешь: она в Нью-Йорке, зачем тебе вешаться? В конце концов, у тебя есть ее номер. Поизмывался над бедной женщиной, и хватит. Правда. У меня аж мурашки по спине, когда вижу тебя таким, честное слово.
Фрай попытался снять с себя ремень, чтобы устроить самобичевание, но на нем были брюки без ремня. Это какая-то мистика, подумал он.
— Иди спать, Чаки.
Занавески опять сомкнулись, и Фрай услышал, как с хлопком опустили оконную раму. Хорошо, что она урезонила меня, прежде чем я натворил глупостей. А для чего еще друзья? Он сорвал ветку с куста бугенвилей.
Теперь назад в «Циклон». Фрай помчался по Приморскому шоссе, мимо склонов «Лагуны Парадизо», мимо Хрустальной бухты в Корону дель Мар. Ночь выдалась ясной и звездной. Он смотрел на океан, простиравшийся до горизонта, словно алмазное покрывало. Остановившись на краю отвесного обрыва, он нашел могильный камень. Трава была только недавно скошена. Кто-то принес цветы. Вероятно, Хайла. Он положил ветку бугенвилей на гранит, закрыл глаза и начал молитву, которую не успел закончить. События продолжали развиваться. Все было расплывчато: луна, городские огни внизу, тропинки между надгробными камнями. Собака мельтешила, то появляясь, то исчезая из виду. Фрай протер глаза. Он провел по гладкому граниту влажными пальцами, изо всех сил стараясь не вспоминать.
Путешествие назад, в город, было неясной смесью рулевого колеса и тормозов, запаха резины, промельком больших предметов, поставленных нарочно, чтобы его погубить. Собака сидела рядом, поводок развевался от ветра. Пес вертелся направо и налево и лаял от безумного счастья.
Собака пошла за ним в дом. Фрай остановился в дверях и почувствовал, как внутри него разорвался залп адреналина. В доме была соседка Дениза, она сидела на диване и теребила торчащий наружу поролон, глядя в телевизор, который чудом продолжал работать.
— Привет, Чаки. Мне было так одиноко, поэтому я позволила себе войти. Не возражаешь?
— Нет, — ответил кто-то. — Ты меня напугала.
Дениза захихикала.
— Прости. Какой славный. Это твой?
— Мы с ним братья.
— То же самое говорит эта дама. Взгляни.
Фрай рассматривал миловидное лицо Лючии Парсонс в программе Леттермана. Она говорила о правительстве, которое ввергло нас в войну и о народе, который покончил с этой войной. Леттерман проглотил свою щербатую улыбку и изобразил душевный взгляд. «Это народное движение, идущее снизу, — говорила Лючия. — Наша Комиссия — это американцы, работающие с вьетнамцами. Правительство в нем не участвует. Правительство просто ничего не может — вспомните прошлые попытки. Мы вернем наших пленных в сотрудничестве с народом Вьетнама. У меня есть соратник с той стороны, его зовут Тран Тан. Это удивительно открытый и щедрый человек. У него есть поддержка в Ханое, но он не политик. Он учитель в школе». «Но остались ли там военнопленные?» — спросил Леттерман.
Лючия Парсонс улыбнулась. «У меня есть очень веские доказательства. Пока я не могу предать их гласности, но когда-нибудь я это сделаю. Могу сказать вам, Дэвид, и это так же верно, как то, что я сижу перед вами, что во Вьетнаме живы американские пленные. И я хочу вам сказать, что мы собираемся их выручить. Нам нужны деньги, нужно время и поддержка американского народа».
Леттерман намекнул на поддержку спонсоров, и передача естественным образом перешла к рассказу о какой-то сделке с концерном «Ниссан».
— Она живет у нас в Лагуне, Чак. Разве это не здорово, что в нашей дыре зародилось национальное движение? Завтра митинг. Я хочу поучаствовать. Вообрази, сколько соберется смазливых парней, если мероприятием заправляет такая красивая тетка, как она.
— Страшно представить.
— Ты что-то плохо выглядишь, Чак. Почему у тебя в доме все вверх дном? Что с твоим лицом? Этот диван просто изнасилован, видишь? В Армии Спасения есть неплохой за семьдесят пять баксов, какая-то богатая леди померла, но он весь в кошачьей моче. Я люблю кошек, так что для меня это не является недостатком. У меня есть ЛСД, хочешь?
— Нет, упаси Боже.
— Тебе нужно чего-то такого. Иди сюда, ложись. Я тебя помассирую и угощусь твоим винцом.
На указанное место прыгнула собака, но Дениза отпихнула ее ногой. Фрай нырнул носом в диван, потом перевернулся на спину. Он посмотрел на Денизу, которая с этой выгодной точки наблюдения имела невероятно большие ноздри. Лючия Парсонс говорила, что вьетнамское правительство целиком одобрило основной принцип сотрудничества с американским народом. Дениза массировала его плечи своими сильными пальцами.
— Бедный Чак. Линда его бросила, вот он и пьет не в меру. Так одиноко быть брошенным.
Глядя вверх, Фрай спрашивал себя, как Денизе в ее тридцать удается выглядеть на шестнадцать. Бледная маленькая женщина без жира и морщин, прекрасно сохранившаяся фея. Удивительно, подумал он, учитывая ее страсть к спиртному. Может, наркотики и беспощадный разврат уменьшают возраст? Может, они — консервант юности? Над этим стоит как следует подумать.
— С кем обжималась на этой неделе?
— На этой неделе ни с кем, Чак. Почти весь месяц встречалась только с Саймоном. Он студент-химик в госуниверситете и прекрасно готовит ЛСД. А сейчас я в поисках. Твое лицо — как воск, разве что шов, но он выглядит как что-то такое… геологическое.
— А что случилось с Диком?
Пальцы Денизы переместились на его шею.
— Вернулся к жене.
— А с Билли?
— Оказался голубым.
— Будешь думать.
— Да, но не слишком. Жизнь это рефлекс. Хочешь, пойдем в постель?
Фрай посмотрел вверх, в тысячный раз изучая Денизу. Она была симпатичная и доступная, но легион ее любовников подразумевал венерические реалии самого худшего свойства и вредоносные вирусы, исцеление от которых — дело отдаленного будущего.
— Нет, спасибо.
— Ты правда плохо выглядишь, Чак. Хочешь кокаина?
Она насыпала дорожку и протянула нагруженный ноготь к его носу. Он отвернулся.
— Ради Бога, нет.
Далее она начала распространяться в подробностях о сегодняшней освежающей клизме: какой чистой ощущаешь себя после нее, как будто новый человек.
— Я тебе как-нибудь сделаю, — предложила она.
— Ну уж нет, юная леди.
Фрай почувствовал, как его одолевает первая дремота, и испустил стон.
— С тобой стало как-то неинтересно, Чак.
— Беда в том, Дениза, что я все время впутываюсь в неприятности.
— Сегодняшние проблемы — это завтрашние шутки и вчерашнее беспокойство. Боже мой, как это глупо.
— И правда глупо.
Фрай тряхнул головой и потрепал собаку. Ему нравилось, какая она круглая и гладкая.
— У меня было небольшое задание. Надо было кое-что сохранить в течение нескольких дней. Вот и все, что я должен был сделать. А сегодня, в мое отсутствие, сюда вломились и забрали эту штуку.
— Те, что на высоких каблуках?
Фрай тут же принял вертикальное положение. Собака внизу навострила уши, вся настороже.
— Кто-кто?
— Ну, парни во вьетконговском стиле, которые хотели тебя видеть. Довольно симпатичные. Один был высокий с плоской макушкой, а второй — низенький и чересчур худой.
