Дин Кунц - Чейз (Погоня)
— Возможно, — согласился Чейз.
Выйдя из таверны и проходя по аллее, он знал, что Эрик Бренц по-прежнему сидит на табурете и смотрит ему вслед.
Похоже, Бренц на самом деле знал человека, о котором шла речь, но не хотел говорить о нем, пока не разобрался, что к чему. Какую бы жизнь ни вел Бренц до того, как стал владельцем таверны, ее явно нельзя было назвать добропорядочной. Он не был наивным и легко внушаемым, как все те, с кем говорил Чейз до него, и обладал острым чувством закона. Но даже если Бренц что-то скрывает, выжать из него информацию невозможно, поскольку он — частное лицо, а у Чейза нет никаких полномочий.
Он завел мотор и поехал домой.
В него никто не стрелял.
В комнате он включил телевизор, посмотрел минут пятнадцать, выключил, не досмотрев передачи, открыл книжку, на которой так и не смог сосредоточиться, и долго слонялся из угла в угол.
Инстинктивно он держался подальше от окна.
В шесть тридцать Чейз вышел из дому и отправился на свидание с Глендой Кливер. Отперев дверцу “мустанга”, он обнаружил, что здесь побывал Судья и оставил ему сообщение, хотя и бессловесное, но более чем красноречивое. Он прошелся ножом по водительскому сиденью — так изрезал его, что белая начинка вздымалась пеной.
Чейзу хотелось бы верить, что этот вандализм не имел никакого отношения к Судье и его автомобиль стал жертвой какого-нибудь местного малолетнего преступника, который таким вот образом избавлялся от невыносимого комплекса фрустрации. В конце концов, о таких вещах слышишь чуть ли не каждый день. Великовозрастные детишки ломают радиоантенны, прокалывают шины и режут их, сыплют песок и сахар в бензин. Вот и этот поступок гораздо больше похож на бессмысленный протест прыщавого юнца, полного энергии, которой он не находит разумного приложения, чем на тщательно продуманное действие взрослого человека. Патологический убийца едва ли получит удовлетворение от порчи чужого имущества.
И все же он знал: это дело рук Судьи, как бы ему ни хотелось верить в обратное.
Малолетний преступник, раз уж он взялся за дело, изрезал бы все сиденья, к тому же наверняка прихватил бы стереомагнитофон, лежавший под самым щитком, — любимую добычу подростков. Малолетний преступник ни за что не стал бы тратить время и запирать за собой дверцу. Это может быть только работа Судьи. Несмотря на то что предвечерние сумерки еще не сгустились, он отомкнул дверцу, обработал одно сиденье так же тщательно, как Майкла Карнса, запер дверцу и ушел, уверенный, что сомнений в его личности и намерениях не возникает. Судья, — по-видимому, осознавал, что машина — продолжение человека, нечто вроде современной колдовской куклы.
Чейз отошел от машины и огляделся — не следят ли за ним. Ему пришло в голову, что Судья может околачиваться поблизости, чтобы посмотреть, какой эффект возымеет эта весьма недвусмысленная угроза. Улица, по обеим сторонам которой выстроились раскидистые вязы, стоящие вплотную друг к другу дома и припаркованные автомобили, давала бессчетное количество укрытий, где можно отлично спрятаться, особенно в сумерках, при удлинившихся тенях. Но, как внимательно Чейз ни смотрел по сторонам, не заметил поблизости ни человека, ни красного “фольксвагена” и решил, что он действительно один.
Было вполне логично предположить, что кто-нибудь видел, как Судья возится с дверцей автомобиля. Но, еще раз пристально осмотрев улицу, он увидел, что она пустынна. Очевидно, все кончают обедать и моют посуду.
Чейз вернулся в дом, благополучно избежав встречи с миссис Филдинг, взял одеяло и постелил на изрезанное сиденье.
Сиденье оказалось бугристым, и он поневоле вспомнил, как труп Майкла Карнса лежал на траве парка и тоже казался мягким и бугристым. Тщетно пытаясь избавиться от этого образа, он поехал на свидание.
Глава 9
Гленда Кливер жила в дорогой квартире на Сент-Джон-Серкл, на третьем, последнем этаже. В двери оказался глазок, и она посмотрела в него, прежде чем отпереть замок. Она предстала перед ним в белых шортах, темно-синей блузке и босиком — простенькая уловка, чтобы выглядеть ниже ростом.
— Вы очень пунктуальны, — заметила она и пригласила:
— Заходите.
Он прошел мимо нее, пока она закрывала дверь, и сказал:
— У вас тут очень симпатичный район. Девушка мило дернула плечом:
— Я не из тех, кто любит экономить. Как знать, может, я через неделю умру и от моих сбережений не будет никакого проку, а не умру, так их, к примеру, съест инфляция. Хотя, честно признаться, это я так оправдываю свое расточительство. — Она взяла его за руку, подвела к дивану и уселась рядом с ним.
— Что будете пить?
— Скотч, если можно.
— Со льдом?
— Прекрасно, — сказал он.
— Сейчас принесу.
Чейз смотрел, как она поднялась, прошла по комнате и исчезла в коротком коридоре, который, по-видимому, вел в столовую и в кухню. В шортах ноги ее выглядели невероятными — такими длинными, что казалось, они должны сгибаться, как резиновые. Если у него еще и оставались воспоминания о Луизе Элленби, Гленда прогнала их окончательно. О соперничестве между ними не могло быть и речи.
Когда Гленда вышла, он оглядел большую гостиную с ультрасовременной мебелью и декоративным убранством. Диван с плюшевой обивкой и два под стать ему кресла цвета какао. У дальней стены несколько фонариков, которые сейчас не горели. Одна лампа — пятидесятифунтовый кусок мрамора, из которого торчала гибкая изогнутая стальная трубка с серебристым плафоном на конце; его можно было поворачивать в разные стороны. Кофейный столик. Несколько ярких картин. Скульптура, изображающая обнаженных девушку и юношу в объятиях друг друга. Растение в горшке, которое едва не достигало потолка. И все. Сверхсовременная мебель и со вкусом подобранные украшения — это сочетание нравилось ему, и он чувствовал себя как дома.
Гленда вернулась с двумя стаканами скотча и протянула один из них ему. На этот раз она уселась в кресло напротив дивана. Это лучше, подумал он, чем сидеть с ней рядом, потому что так он может любоваться ее прелестными ногами.
— Вам нравится фондю на обед? — спросила она.
— Я никогда не пробовал, — признался Чейз.
— Что ж, я уверена, вам понравится. А если нет, то не получите больше скотча.
Чейз засмеялся и откинулся на спинку дивана — в первый раз с того момента, как пришел сюда, он перестал ощущать неловкость.
С ней было легко разговаривать на самые разные темы, от еды и коктейлей до мебели и дизайна. Она рассказывала, куда лучше всего пойти, чтобы пообедать и послушать музыку, и он с интересом слушал. Чейз слишком долго жил затворником, чтоб знать что-либо о таких вещах, но даже если бы он и вел светскую жизнь, мало что смог бы добавить к ее словам: она знала все хорошие места. У нее, наверное, подумал Чейз, десяток поклонников, которые с радостью готовы заплатить за нее везде, куда бы ей ни захотелось пойти. В этой девушке была изысканная чувственность.
Обед оказался вкуснейшим: печеная картошка, взбитый салат, цуккини и фондю из говядины, которое шипело и потрескивало, создавая аккомпанемент их беседе. На десерт был пирог с мятным кремом и вишневый ликер.
— Перейдем в гостиную? — спросила она.
— А как же посуда?
— Пусть стоит.
— Я помогу, и мы вымоем ее вдвоем быстрее. Она встала и положила свою салфетку На стол:
— В первый раз в жизни обедаю с мужчиной, который предложил вымыть посуду.
— Вообще-то я полагал, что буду вытирать, — отшутился он. Она засмеялась:
— Все равно вы неповторимы.
— Ну так как? Займемся?
— Нет, — сказала она. — Во-первых, я не считаю, что гости должны утруждать себя этим малоприятным делом. Во-вторых, мне и самой неохота. Я предпочитаю еще немного выпить, послушать музыку, посмотреть на фонарики и поговорить.
— Очень хорошо, — сказал Чейз. — Но потом — посуда.
Фонариков было двенадцать, в каждом переливались узоры из красного, синего, желтого, оранжевого, белого и зеленого света. Освещая комнату, они отбрасывали причудливые тени на стены, и потолки, на Чейза и Гленду, сидящих на диване, положив ноги на кофейный столик. По ногам Гленды пробегали голубые вспышки, белые огоньки, красные точки и желтые дрожащие концентрические круги.
— А вы совсем не такой, как я думала, — произнесла она после небольшой паузы в разговоре.
— Что же вы обо мне думали? — спросил он, не вполне ее понимая.
— О, что вы самонадеянный, очень суровый, консервативный и холодный.
— Вы так подумали, когда я приходил к вам в контору?
— Нет, — сказала она. — Я уже тогда удивилась. С самого начала вы вели себя совсем не как герой войны, без чванства — просто, очень вежливо и даже немного застенчиво.
Он не сумел скрыть своего удивления:
— Так вы узнали меня сразу?
