Карл Хайасен - Ураган

— Предполагается, что эта птица самка?

— У нее нет определенного пола, — пояснил Макс.

— А скворцы на самом деле едят хлопья?

— А вы знаете, что вы просто восхитительны?

Макс влюбился в нее, да и Бонни влюбилась в Макса (хотя проявила при этом большую сдержанность). Начальству Макса в «Родэйл энд Бернс» девиз понравился, но идею насчет Дайны Майны оно отвергло. Руководство «Креспо Миллз» согласилось с руководством рекламного агентства. В результате дебатов на коробке появилось некое подобие легенды баскетбола Патрика Юинга, забрасывающего в корзину вместо мяча большую изюмину. Дальнейшее изучение спроса показало, что большинство покупателей посчитали изюмину за грейпфрут или чернослив. И хлопьям «Плам Кранчиз» не удалось завоевать сколько-нибудь значительного места на рынке аналогичной продукции, потихоньку они и вовсе исчезли с прилавков.

Роман Бонни и Макса продолжался. Она почувствовала, как ее захватывает его энергия, решительность, и даже самоуверенность, которая зачастую выражалась не к месту. Бонни несколько беспокоило то, что Макс четко разделяет людей на группы в соответствии с их возрастом, расой, полом и средним доходом, но она отдавала должное его профессиональным взглядам на рекламный бизнес. У нее и самой появилось циничное отношение к умственным способностям среднего покупателя, ведь именно в силу этих способностей компания «Креспо» получила всемирную известность, выпуская такие сомнительные продукты, как соленые шарики из теста, взбитая оливковая паста и кукурузные хлопья с запахом креветок.

В первые месяцы их знакомства Макс изобрел игру, намереваясь произвести впечатление на Бонни Брукс. Он спорил, что может совершенно точно угадать, какая у человека марка автомобиля, основываясь при этом на его или ее манере поведения, одежде и внешности. Макс считал, что обладает даром интуиции, что и сделало его отличным профессионалом в области рекламы. Во время их свиданий Макс часто выходил из ресторанов или кинотеатров за незнакомыми людьми, чтобы посмотреть, какой марки у них машина. «Ха, „лумина“ — что я тебе говорил? Да ведь на нем буквально написано, что у него должна быть машина именно этой марки!» Макс радовался, когда его догадки оказывались верными (а это, по грубым подсчетам Бонни, происходило в пяти процентах случаев). Вскоре эта игра надоела Бонни, и она попросила Макса прекратить ее. Макс не обиделся, его вообще было трудно обидеть, и эту черту его характера Бонни приписывала суровой обстановке, царившей на Мэдисон-авеню.

Если отец Бонни относился к Максу дружелюбно, но с безразличием, то мать Бонни его явно невзлюбила. Ей казалось, что Макс прилагает чересчур уж много усилий, пытаясь продать себя Бонни точно таким же образом, каким продавал продукты для завтраков и сигареты. Мать отнюдь не считала, что Макс притворяется, совсем наоборот, она была убеждена, что он именно такой, какой есть, — ужасно энергичный и целеустремленный. И дома Макс был точно таким, как на работе, пытался добиться успеха с неменьшим рвением. По мнению матери, Макс Лам страдал скрытым высокомерием и надменностью. Бонни было странно слышать подобную критику из уст женщины, которая всех предыдущих приятелей Бонни считала робкими, не нашедшими себя в жизни неудачниками. И если мать никогда не называла поклонников Бонни «мерзавцами», то Макса Лама она быстренько наградила этим эпитетом, что Бонни болезненно переживала до самого дня свадьбы.

И вот теперь, когда Макса явно охватило безумие, Бонни с тревогой вспоминала слова матери. Неприятные черты характера Макса проявились настолько очевидно, что даже Бонни вынуждена была признать это. Августин понял, о чем она говорила.

— Ваш муж считает себя умнее всех.

— К сожалению, — согласилась Бонни.

— Это ясно даже из его телефонных звонков.

— Но, во всяком случае, — Бонни замялась, собираясь с духом, — пока ему удается сохранить свою жизнь.

— Наверное, понял, что иногда полезно держать рот на замке. — Августин встал и потянулся. — Я устал. Может, отложим осмотр шрама на другой раз?

Бонни рассмеялась и согласилась. Подождав, пока за Августином закроется дверь спальни, она позвонила Питу Арчибальду домой в Коннектикут.

— Я разбудила тебя? — спросила Бонни.

— Вовсе нет. Макс предупредил, что ты можешь позвонить.

У Бонни слова застряли в горле.

— Ты… Пит, ты говорил с ним?

— Почти целый час.

— Когда?

— Сегодня вечером. Ему все не дает покоя мысль, что Билл Напп может перехватить у него рекламу «Бронко». Я сказал ему, чтобы он не волновался, у Билла сейчас полно других дел…

— Пит, меня интересует не это. Откуда Макс звонил?

— Не знаю, Бон. Я был уверен, что он и тебе позвонил.

— Он сказал тебе, что случилось? — спросила Бонни, стараясь скрыть боль в голосе.

Пит Арчибальд замялся, что-то промычал, нервно закашлял.

— Так, в общих чертах. Понимаешь, Бонни, все женатые пары, во всяком случае те, которые я знаю, проходят через подобные ссоры. И я вовсе не виню тебя за то, что ты не сказала мне правду, когда звонила в прошлый раз.

— Питер! — воскликнула Бонни. — Мы с Максом не ссорились. И я на самом деле рассказала тебе все, как есть. — Она взяла себя в руки. — Во всяком случае, так это звучало в изложении Макса.

Возникла неловкая пауза, затем Пит Арчибальд продолжил:

— Бон, вы сами все уладите, хорошо? Я не хочу вмешиваться в ваши отношения.

— Ты прав, абсолютно прав. — Тут Бонни осознала, что стучит по подлокотнику кресла свободной рукой, сжатой в кулак. — Пит, не хочу долго задерживать тебя, но, может, ты скажешь мне, о чем еще говорил Макс?

— Да так, мы просто трепались.

— Целый час?

— Ну ты же знаешь своего мужа.

«А может, и не знаю», — подумала Бонни.

Она попрощалась с Питом Арчибальдом и положила трубку. Затем подошла к спальне Августина и постучала в дверь. Не получив ответа, Бонни проскользнула в комнату и присела на уголок кровати. Она подумала, что Августин спит, но тут он повернулся и спросил:

— Не очень хорошая ночь, чтобы проводить ее в комнате с черепами, да?

Бонни Лам покачала головой и заплакала.

Иди Марш решила воспользоваться ситуацией. Пока все шло по плану. Представитель «Мидвест Кэжьюелти» делал подробные записи, переходя за ней по дому Торреса из комнаты в комнату. Многие вещи были разбиты на мелкие куски, их стоимость не поддавалась определению, поэтому Иди завышала сумму ущерба для страхового заявления. Осколки фарфорового сервиза она трогательно описала как бесценную антикварную вещь, унаследованную Тони от прабабушки из Сан-Хуана. Остановившись перед голой стеной в спальне, Иди указала на гвоздики, на которых раньше висели два оригинала (очень дорогих) акварелей кисти легендарного Жан-Клода Жаро — умершего в муках гаитянского художника, которого Иди выдумала сама. Развалившийся на куски комод с ее слов превратился в шкаф красного дерева ручной работы, в котором висело восемь кашемировых свитеров, унесенных безжалостным ураганом.

— Восемь свитеров, — повторил Фред Дов и поднял голову от своих записей. — В Майами?

— Тончайший шотландский кашемир… можете себе представить? Спросите у своей жены, она вам подтвердит, что от такой потери можно получить разрыв сердца.

Фред Дов достал из кармана пиджака небольшой фонарик и вышел наружу, чтобы оценить степень разрушения дома. Вскоре Иди услышала доносившийся с заднего двора собачий лай, сопровождавшийся громкой руганью. К тому времени, как она добралась до заднего двора, таксы уже изрядно потрепали страхового агента. Иди отвела его в дом, усадила в шезлонг, закатала брючины и смазала кровоточившие лодыжки антисептической жидкостью, которую принесла из кухни.

— Слава Богу, что это были не ротвейлеры, — промолвил Фред Дов, несколько успокоенный заботами Иди и мягкими прикосновениями полотенца.

Иди с готовностью извинилась за нападение собак. Она велела Фреду принять лежачее положение и поднять повыше ноги, чтобы замедлить кровотечение. Откинувшись на спинку шезлонга, агент увидел на стене грамоту Тони Торреса «Лучший продавец года».

— Впечатляющая награда, — заметил он.

— Да, это был для нас радостный день. — Иди лучезарно улыбнулась, изображая гордость за мужа.

— А где же мистер Торрес?

Иди ответила, что муж уехал в Даллас на совещание продавцов трейлеров. Уже во второй раз Фреда Дова охватили некоторые сомнения.

— Во время урагана? Должно быть, очень важное совещание.

— Совершенно верно. Там ему будут вручать еще одну награду.

— Вот как.

— Поэтому он вынужден был поехать. Я имею в виду, что ему просто нельзя было пропустить это совещание, это выглядело бы как неуважение.

— Я тоже так считаю. А когда мистер Торрес вернется в Майами?

Иди театрально вздохнула.

— Не знаю. Надеюсь, что скоро.