Дин Кунц - Ледяная тюрьма
— Роджер, Брайан и Джордж, — с заметным облегчением произнесла Рита.
— Верно, — отозвался на ее слова Пит Джонсон. — Как-то не приходится рассчитывать, что к нам сюда в гости пожалуют чужаки.
— Итак, вся банда в сборе, — согласился Харри. — Но, бога ради, скажите мне, куда эта банда двинет теперь?
13 ч. 32 мин.
Шел четырнадцатый день рассчитанного на сто дней разведывательного похода российской атомной подводной лодки «Илья Погодин». Суть боевого задания — электронный шпионаж. И вот наконец лодка достигла той первой точки, откуда, по плану, надлежало вести наблюдение за обстановкой в эфире. Капитан подводного судна Никита Горов отдал распоряжения по ходовой части, приказав держаться умеренно склоняющегося к юго-востоку течения, так, чтобы лодка находилась к северо-западу от острова Ян-Майен, в шестидесяти четырех километрах от побережья Гренландии, и в тридцати метрах ниже уровня вечно штормящей поверхности Северной Атлантики.
Подлодка носила имя Ильи Погодина, одного из официозных Героев Советского Народа[8], и назвали ее так еще до того, как порочное чиновничество потерпело окончательный крах и тоталитарное государство рухнуло под тяжким грузом своей собственной недееспособности и продажности. Переименовывать субмарину не стали: частично потому, что морское дело крепко преданием; частично по причине слабости все еще очень неустойчивой квазидемократии, которая все еще опасалась чрезмерно задирать и без того обиженную и на все готовую старую партийную гвардию. Она хоть и была отодвинута от власти, но в любое время могла воспользоваться первыми признаками смуты, для того чтобы перехватить бразды правления и вновь распахнуть ворота лагерей уничтожения и учреждений, предназначенных для «перевоспитания несознательных элементов». Частично потому, что Россия теперь была так ужасающе бедна, до того разорена марксизмом и полчищами не забывающих о собственном кармане политиканов, что страна просто не могла позволить себе роскошь тратить немалые средства на перекрашивание лодок и кораблей и на внесение соответствующих изменений в регистрационные описи, гроссбухи и прочую документацию.
Горову хватало хлопот и с обеспечением должного уровня эксплуатации вверенного ему судна, тем более что хлопоты эти нередко оказывались пустыми. В эти щедрые на испытания времена после падения империи и без того голова капитана шла кругом: сохранность обшивки, исправность и безопасность ядерного реактора, надежность двигателей, столько забот, что просто некогда было расстраиваться еще и из-за того, что на корпусе субмарины красуется имя малопочтенного растратчика и расхитителя и равнодушного человекогуба, хранителя прежнего, ныне покойного и погребенного без слез строя.
Хотя «Илья Погодин» давно числился во флотовых росписях и успел несколько устареть, на подлодке никогда не устанавливали ракет с ядерными боеголовками, не считая атомных торпед, все же субмарина производила внушительное впечатление и выглядела могучим боевым кораблем. Сто десять метров от носа до кормы, бимс, от борта до борта, раздавался вширь почти на тринадцать метров, осадка непогруженной лодки составляла одиннадцать метров от киля до ватерлинии. Водоизмещение полностью погруженной субмарины превышало восемь тысяч тонн.
Юго-восточные течения почти не влияли на ход судна под водой. Лодка если и отклонялась от курса, заданного капитаном, то дрейф не превосходил восьмидесяти-девяноста метров.
Рядом с Горовым в капитанской рубке сидел Петр Тимошенко, молодой офицер-связист. Их окружало большое количество электронной аппаратуры: экраны, шкалы, циферблаты мигали, мерцали или горели всевозможными цветами, раскрашивая полумрак алыми, янтарными, зелеными, голубыми пятнами. Даже над головой были закреплены видоискатели, диаграммы, графики, индикаторы, экраны и пульты управления с клавишами и переключателями. Когда из ходовой части подтвердили получение приказа «Так держать!», который был доведен до сведения машинного отделения и атомщиков, обслуживающих реактор, Тимошенко обратился к Горову:
— Разрешите выдвинуть антенну, капитан.
— Затем мы сюда и явились. Действуйте!
Тимошенко миновал главную кают-компанию и, пройдя девять метров, оказался перед рубкой связи. Это был крошечный чуланчик, плотно уставленный радиооборудованием, рассчитанный на прием и передачу шифрованных сообщений на ультравысоких частотах (УВЧ), высоких частотах (ВЧ), очень низких частотах (ОНЧ) и крайне низких частотах (КНЧ)[9]. Усевшись за главную консоль — это был пульт с клавиатурой для ввода данных — и откинувшись назад, он обвел взглядом шкалы и экраны вверенного ему хозяйства, представляющего собой пестрый набор приемопередатчиков, компьютеров и прочей вычислительной и связной аппаратуры. Улыбнувшись, он ушел с головой в работу, очень скоро начав что-то мурлыкать себе под нос.
В обществе, особенно если это была мужская компания, Петру Тимошенко редко удавалось чувствовать себя в своей тарелке, зато с техникой он всегда оказывался на короткой ноге. В рубке управления, где остался капитан, Тимошенко распоряжался вполне по-хозяйски, но этот закуток, где аппаратуры было еще больше, для молодого офицера являлся воистину домом родным.
— Готово? — спросил второй техник.
— Да. — Тимошенко прикоснулся к желтому переключателю.
Наверху, по ту сторону прочной, спасающей экипаж и все остальное, что было заключено внутри судна, оболочки, из сопла трубы, которую не заливало водой, потому что давление в ней превышало давление нависших над ними многих тонн морской воды, выскочил маленький, заполненный гелием баллон и бойко поспешил наверх. Быстро поднимаясь к поверхности моря, этот надувной шарик тащил за собой сквозь черные, светонепроницаемые воды разматывающийся на все большую длину провод. Когда баллон достиг границы между водной и воздушной стихиями, техники «Ильи Погодина» заполучили возможность фиксировать любую передачу любого сообщения, передающегося или принимающегося в любой точке восточного побережья Гренландии. Мониторинг обнимал собой все каналы связи во всех средах, единственное исключение — это проложенные под землей телефонные кабели, да, пожалуй, еще почтовая связь и записки. Все остальное «Илья Погодин» подслушивал и, как говорится, брал на карандаш. Баллон был такого же скучного серовато-синего цвета, как и волны зимнего моря, что болтали его, — и потому оставался совершенно незаметным: даже с палубы корабля, метрах в десяти, шарика уже не было видно. Прикрепленная же к нему антенна, хотя и представляла собой сложное, в смысле инженерии, сооружение, была совсем коротенькой и тоже не бросалась в глаза.
На суше, среди штатских, Тимошенко зачастую проявлял застенчивость. Он был высок, строен или скорее тощ, костляв, неуклюж и неловок в движениях и, нередко, в поведении тоже. Бывая в ресторанах и ночных клубах, да и просто на улицах больших городов, он мучался всякими нелепыми подозрениями: ему все время казалось, что все вокруг только тем и заняты, что следят за ним и дивятся его неотесанности. А вот «Илья Погодин» предлагал ему куда более надежную среду обитания, тут было его царство, а когда его владения уходили на глубину, Тимошенко вообще наслаждался ощущением своей невидимости, словно бы море, особенно на глубине, не входило составной частью в мир, включавший в себя и сушу, и воздух, и много чего еще, но было как бы параллельной вселенной. Тимошенко блаженствовал: кругом холодные черные воды, никто на него не смотрит, никто его не слышит, некому потешаться над его нескладностью. Потому что он — невидимка. Призрак.
Выждав время, за которое Тимошенко должен был успеть развернуть антенну и пробежаться по достаточно широкому радиодиапазону, капитан Горов направился в рубку дальней связи. Поприветствовав кивком младшего техника, Горов спросил у Тимошенко:
— Ну и как?
Офицер связи, придерживая наушник у левого уха, широко улыбнулся.
— Как полагается. Все слыхать.
— Что-то стоящее?
— Пока что не очень. Так, около берега американские моряки. Зимние учения. И какую-то технику испытывают.
Хотя холодная война давно кончилась, правда, уходя, она оставила за собой длинную, волочащуюся шлейфом тень, и прежние враги, как предполагалось, должны были расстаться с былой неприязнью друг к другу, а то и, как считали некоторые, превратиться в лучших друзей, тем не менее большая часть былой советской разведки и всех ее аппаратных ответвлений осталась незадетой переменами. И как заграничная сеть агентуры, так и аппаратчики внутри страны были доселе целы и невредимы. Российский Военно-Морской Флот по старинке собирал информацию, посылая суда-корабли к берегам каждой значимой западной страны и в имеющие стратегическое значение ареалы и чувствительные пункты Третьего мира. Что же, если и есть в мире что постоянное, так это вечные перемены. Если вчерашние недруги чуть ли не за сутки стремительно превратились в искренних друзей, вероятно и обратное превращение, и оно может произойти с той же живостью. И друзья станут врагами.
