Робин Кук - Кома
– Два случая за восемь дней едва ли можно назвать минимальным риском, – запальчиво прервала его Сьюзен.
Беллоуз пытался сделать Сьюзен страшные глаза, но она не смотрела на него, а, уставясь на Гарриса, изливалась в страстном протесте.
– Сколько подобных случаев было за последний год? – спросила она.
Глаза Гарриса несколько секунд буравили лицо Сьюзен, прежде чем он начал говорить:
– Я вдруг подумал, что эта беседа очень напоминает перекрестный допрос; в этом случае она не может продолжаться, как бесплодная и нестерпимая.
Не ожидая ответа, Гаррис прошел мимо Сьюзен и направился к выходу.
Сьюзен повернулась вслед за ним. Беллоуз ухватил ее за правую руку и попытался заставить замолчать. Сьюзен отмахнулась от него и закричала в спину Гарриса:
– Я не хочу показаться дерзкой, но мне кажется, что все равно здесь нужно, чтоб хоть кто-то начал задавать вопросы и что-то делать!
Гаррис внезапно остановился, отойдя метра на три от Сьюзен, и очень медленно повернулся к ней. Беллоуз крепко зажмурился, как будто ждал, что его сейчас стукнут по голове.
– Я предполагаю, что самая подходящая кандидатура – студентка медицинской школы. К вашему сведению, на случай, если вы собираетесь нас погонять с кнутом, скажу, что было шесть подобных случаев за последние несколько лет. А сейчас, с вашего разрешения, меня ждет работа.
Он снова повернулся и пошел дальше.
– Интересно, а ваши эмоции помогают вам работать? – снова воскликнула Сьюзен.
Беллоуз, чтобы устоять на ногах, оперся о каталку. Гаррис остановился, но не повернулся к ней и ничего не ответил, затем быстро пошел к двери, пинком открыл ее и исчез.
Беллоуз схватился руками за голову.
– Тысяча чертей, Сьюзен, что ты хочешь добиться, это же профессиональное самоубийство! – Беллоуз подошел к ней и повернул ее к себе. – Это же был Роберт Гаррис, главный анестезиолог! Боже мой!
Он в третий раз принялся за свои приготовления, действуя быстрыми нервными движениями.
– Знай, что уже просто мое присутствие при том, что ты выделывала, поставило меня в очень неприятное положение. Ну какого черта ты стала сыпать обвинениями? – Беллоуз нащупал лучевую артерию и воткнул иглу в кожу чуть пониже большого пальца на запястье Бермана. – Мне придется сочинить Старку какую-нибудь благовидную историю прежде, чем до него дойдут сплетни. Сьюзен, зачем тебе понадобилось доводить его до исступления? Ты же не имеешь ни малейшего представления о порядках здесь, в больнице.
Сьюзен наблюдала, как Беллоуз делает артериальный укол. При этом она тщательно старалась не смотреть на изможденное лицо Бермана. Шприц начал заполняться кровью очень яркого красного цвета.
– Он сам дошел до исступления, потому, что сам хотел. Я думаю, что я не сказала ничего особенного, если не считать последнего вопроса, но он заслужил его.
Беллоуз ничего не ответил.
– Во всяком случае, я не хотела его разозлить... Ну, может быть, это получилось само собой, – она подумала немного, – ты знаешь, я разговаривала с этим больным только час назад. Это к нему меня вызвали из БИТа. В это просто нельзя поверить, он же был совершенно нормальный, здоровый. И... я... мы поговорили, я почувствовала, как будто давно его знаю. Я ощутила к нему расположение. Вот что доводит меня до исступления, вгоняет в дикую тоску. А отношение Гарриса к этому еще ухудшило настроение.
Беллоуз отозвался не сразу. Он поискал на лотке колпачок для шприца.
– Ничего не говори мне больше, – наконец, сказал он. – Я ничего не хочу больше слышать. На, подержи шприц, – он отдал Сьюзен шприц и приготовил ванночку со льдом. – Сьюзен, я боюсь, ты станешь для меня здесь истинным несчастьем. Ты еще не знаешь, как кто-нибудь вроде Гарриса может размазать тебя по столу. Давай, придави место укола.
– Марк? – позвала Сьюзен, надавливая на запястье Бермана, но глядя в глаза Беллоуза. – Ты не возражаешь, если я буду звать тебя Марк?
Беллоуз взял шприц и устроил его в ванночке со льдом.
– Я не знаю, если говорить честно.
– Марк, а что, если, допустим, эти шесть случаев – а с Берманом, если подтвердится, все семь – являются только частью случаев смерти мозга?
– Но ведь здесь делается так много операций, Сьюзен. Часто бывает больше сотни в день, то есть тысяч двадцать пять в год. И эти шесть случаев – меньше двух сотых процента. Это укладывается в величину риска анестезии.
– Может и так, но ведь и эти шесть случаев относятся только к одному типу осложнений, а не ко всем факторам риска. Слушай, ведь сегодня утром в БИТе ты сам сказал, что осложнение Нэнси Гринли встречается один раз на сто тысяч. А сейчас доказываешь мне, что шесть на двадцать пять тысяч – это мало. Ерунда. Это слишком много, как бы ты, или Гаррис, или кто бы то ни был еще в больнице, к этому не относились. Интересно, ты сам завтра пошел бы оперироваться с таким риском, если бы не крайняя необходимость? Знаешь, чем больше я думаю об этом, тем больше беспокоюсь.
– Ну ладно, тогда не думай об этом. Давай двигать отсюда.
– Минуту. Ты знаешь, что я сделаю?
– Не имею представления и не уверен, что захочу поиметь.
– Я собираюсь исследовать эту проблему. Шесть случаев – этого хватит, чтобы сделать определенные выводы. Мне многим надо заняться на третьем курсе, и я должна сделать это во имя Шона.
– О-о, Христа ради, Сьюзен, давай без мелодрамы!
– Я без мелодрамы. Я должна ответить на вызов. Шон сказал мне, что я не похожа на врача. Наверно, это так. Я не смогла с профессиональным хладнокровием смотреть на все. Ты можешь сказать, что я веду себя как маленькая. Сейчас передо мной снова стала проблема, очень серьезная проблема. Может быть, на этот раз я окажусь на большей высоте. Может, эти случаи – это новый симптомокомплекс или заболевание. Или новый вид осложнений при анестезии из-за какой-то особенной чувствительности этих людей, например, из-за, инсультов, которые они перенесли в прошлом.
– Флаг тебе в руки, – ответил Беллоуз, собирая все принадлежности в лоток. – Честно говоря, все это выглядит как адски трудная проблема твоей собственной эмоциональной или психологической адаптации. Кроме того, я думаю, ты только зря потеряешь время. Я разговаривал с доктором Биллингом, анестезиологом на операции Гринли, так он прочесал все частым гребнем. И уж поверь мне, он не дурак. Он сказал, что нет абсолютно никакого объяснения тому, что произошло.
– Что ж, ценю твою поддержку, – прокомментировала Сьюзен. – Так я начну с той больной в БИТе?
– Подожди, Сьюзен, дорогая. Я хочу, чтоб для тебя кристально ясным было одно. – Беллоуз поднял раздвинутые в виде буквы V – Никсоновском жесте победы – указательный и средний пальцы. – С Гаррисом я шутить не хочу и никаким боком не буду в этом участвовать. Если ты достаточно сумасшедшая, чтобы этим заниматься, это твои личные трудности – от А до Я.
– Марк, ты просто пресмыкаешься перед ним.
– Я всего лишь отдаю себе отчет в больничных реалиях и хочу остаться хирургом.
– То, что вы все сидите в своей скорлупе, может быть, и есть самая трагическая ошибка.
Понедельник, 23 февраля
13 часов 53 минуты
Столовая в Мемориале была такой же, как в тысячах других больниц: стены унылого желто-горчичного цвета, потолок выложен низкосортными звукоизолирующими плитками, линия раздачи L-образной формы с грудой коричневых заляпанных подносов.
Превосходное качество лечебных услуг Мемориала явно не распространялось на здешнюю пищу. Первое, что бросалось в глаза несчастному посетителю, был салат из латука, свежестью напоминавший использованный бумажный носовой платок. Для закрепления драматического эффекта, тарелки были сложены горкой.
Секция горячих блюд на раздаче ставила перед посетителем неразрешимую загадку. Блюд было огромное количество, но вкус их по какой-то причине был совершенно одинаков. Только морковь и кукуруза были исключением из этого правила: первая – из-за своего выдающегося мерзкого вкуса, а вторая – из-за отсутствия вкуса вообще.
В это время – без четверти два – столовая была уже почти пуста. За столиками сидело лишь несколько человек, в основном работники столовой, отдыхающие после обеденного наплыва посетителей. Несмотря на плохое качество пищи, все ходили именно в эту столовую, которая была в своем роде монополистом, так как почти никто из работающих в больнице не мог позволить себе потратить больше получаса на обед и ходить обедать куда-нибудь еще.
Сьюзен взяла было вялый салат-латук, но, рассмотрев его, тут же поставила на место. Беллоуз направился прямиком к бутербродам и взял себе порцию.
– Очень трудно испортить сэндвич с тунцом, – объяснил он Сьюзен.
Сьюзен осмотрела горячие блюда и двинулась дальше. Последовав примеру Беллоуза, она взяла себе бутерброды с тунцом.
Кассирши-регистратора нигде не было видно.
