Джесси Келлерман - Беда
Ханна отказалась выходить из своей комнаты: наказывала его за то, что напрасно ждала в прошлые выходные? Она и от еды отказалась, свернулась клубком и снова провалилась в сон. Джона сидел у ее постели в розовом плетеном кресле с полной тарелкой на коленях и следил за тем, как Ханна борется с дурным сном. Никому он своим приездом лучше не сделал.
Посидел и вернулся в гостиную.
— Семь букв, взаимозависимость, первая «С», третья «Б».
— Симбиоз.
Джона съел полкусочка американского сыра, остаток скормил Лентяйке Сьюзен. Мобильный телефон замигал.
Два новых сообщения.
— Джона, знаешь, чего бы я хотел…
Джона приподнял руку, прося подождать.
Получено сегодня, в час тридцать семь дня.
Привет, это я. (Это Вик.) Мы с ребятами решили устроить сегодня вечером турнир по покеру, скинемся по двадцать баксов. Начало в шесть, в общаге. Позвони, если придешь.
Три часа. Раньше семи домой не добраться, к тому же он устал, к тому же обещал провести вечер с Ив. Джона покосился на Джорджа — тот складывал газету, чтоб она стала плотнее и удобнее было писать, жевал кончик механического карандаша — и стер это сообщение.
Второе сообщение пришло, пока он сидел наверху с Ханной.
Привет, Джона Стэм.
Он резко выпрямился.
Держу пари, ты очарован моим звонком посреди дня.
Его словно подбросило пружинами дивана, одним прыжком Джона вылетел из гостиной — и в кухню.
— Джона?
— Я хотела извиниться за ту недостойную сцену ревности…
Он забрался в уголок со стиральной машиной, присел между огромной бутылью с отбеливателем и проволочной корзиной, полной задубевших полотенец.
— Надеюсь, ты нашел укромное местечко. Расслабься. Приглуши свет. Может, стоит свечки зажечь…
— Джона!
— Минуточку.
— …крой глаза, Джона Стэм. Ну же. Закрой глаза и слушай меня.
Как ни смешно, он повиновался.
— Я знаю, ты закрыл глаза. А теперь представь себе…
Полился поток непристойностей.
До чего ж богатый у нее словарь!
— Джона!
Он захлопнул мобильник, вскочил — чудовищная эрекция. Поспешно наклонился, притворяясь, будто нажимает кнопки стиральной машины.
— Чем ты занят? Решил стирку запустить?
— Секундочку!
— Если ты запускаешь стирку, там еще лежат…
— Просто — просто подожди. Я приду через секунду. — Лицо у него горело, он ждал, сжимая в руке телефон, пока Джордж, бормоча «конечно-конечно», не убрался из кухни.
Он сосчитал до двухсот, смочил бумажное полотенце, обтер им лицо. Поправил хозяйство, уложив член вдоль левого бедра, и заставил себя вернуться в гостиную. Джордж что-то царапал в кроссворде, не поднимая головы, и не заметил ничего из ряда вон выходящего. Джона пробрался к дивану и прикрылся, уложив себе на колени сумку.
— Девять букв, «увлеченный человек», ни одной подсказки.
— Не знаю.
— Ты в порядке?
— Неожиданные… неожиданные новости. (Джордж уставился на него с любопытством.) Моя мама. Ее стихи опубликуют в журнале.
— Это же здорово.
— Угу.
— Поздравь ее от меня.
— Непременно.
— Идеи появились?
— Что там у нас?
— Девять букв, «увлеченный…» Стой, я понял: энтузиаст.
— Вроде правильно.
— Джона, тебе плохо?
— Нет.
Джордж пососал ледяной кубик.
— Дать попить?
— Спасибо, нет.
Несколько минут спустя Джордж сообщил:
— Мы летим во Флориду, корабль отбывает оттуда. Или про корабль не говорят «отбывает»? Снимается с якоря? Выходит из гавани?
Кто такие «мы», призадумался Джона. Или Джордж говорит о себе «мы», напускает величия, чтобы с тем большим правом распоряжаться чужим отпуском? Психологический подход: твое личное удобство — против общественного блага.
— В общем и целом я договорился с Бернадеттой, она будет проводить здесь весь день, — продолжал Джордж. — Подробности обсудим ближе к делу, но все-таки: сколько примерно денег тебе понадобится?
— Обсудим ближе к делу?
— Да-да, конечно. Нервничаю, сам понимаешь.
— Еще бы.
— Я ценю твою помощь. Высоко ценю, поверь. Тут еще одна проблема.
Джона заскрежетал зубами.
— Какая?
— Бернадетта. Ты же ее знаешь.
— Нет. Что случилось?
— Упрямая очень. — Джордж пожевал карандаш. — Хоть кол на голове теши. Потому-то я и могу ей довериться. Но вот с Рождеством беда.
— Угу.
— Она католичка. Набожная. Ладан, святая вода и так далее. Я предлагал доплатить, но дело, похоже, не в этом.
— Предложи больше.
— Говорю же, не в этом дело. Тут деньги ничего не решают. Она хочет сходить в церковь, провести время с близкими.
— Понятно.
— Ну конечно, — подхватил Джордж. — Вполне естественное желание.
— Ага.
— Вот и выходит, что мне нужен кто-то — прикрыть эту ночь и ее выходной.
Джона предоставил этой фразе повиснуть в застоявшемся воздухе.
— Ты меня выручишь? — спросил Джордж.
— Я тоже хочу провести время с близкими.
— Вы не отмечаете Рождество.
— Не отмечаем как религиозный праздник. Но это семейный выходной.
— Если бы ты уехал с друзьями кататься на лыжах, то вовсе не повидал бы родных.
— Оно так, но…
— Ладно, оставь. Не в этом суть. Я вовсе не прошу тебя дежурить на Рождество. Не о том речь. — Джордж свернул газету. — Ты просто подумай, я лишь об этом прошу.
— А то и видно.
— За кого ты меня принимаешь?
Джона примирительно махнул рукой.
— Я вот о чем: нужна еще одна сиделка. Может, ты знаешь… нет, правда, Джона! Такое недоверие…
— Прошу прощения. Как я мог подумать.
— Ну, как бы там ни было. Ханна, ты знаешь, новых людей принимает с трудом, но если бы мы познакомили их заранее, то и в декабре не было бы никаких сюрпризов. Потому и говорю тебе сейчас: если услышишь о ком-то подходящем… — Джордж поднялся. — Уверен, что выпить не хочешь? А копченой рыбки?
— Ничего не надо.
Холодильник распахнулся, и кошка замяукала. Джордж кинул ей лосося.
Злясь на весь свет, Джона побрел в дальнюю комнату. Встал на беговую дорожку — не фурычит. Отыскал шнур и розетку, подключил. Выставил четыре километра в час и пошел шагать, пока не онемели намертво вцепившиеся в рычаг руки.
Достала фамильярность, бог знает почему установившаяся в их отношениях с Джорджем: наглость под видом приветливости, выпивка, мерзкие трусы, в которых Джордж расхаживает перед ним. С какой стати натягивать брюки, это ведь Джона приехал, а не английская королева!
Он выключил тренажер и подошел к каминной полке, где стояли горчичного оттенка фотографии Венди. Лицо неулыбчивое, пусть на лице веснушки, зато волосы словно утюгом заглажены, даже в брюках-клеш и замшевой куртке выглядит мрачной. Изначально Венди Рихтер была светловолосой и пухленькой, никакого сходства с дочерью вплоть до конца семидесятых, когда она забеременела, и тут-то началась конвергенция: как странно, чем больше у Венди на этих фотографиях вырастал живот, тем более возрастало и сходство с Ханной, пока мать и дитя не встретились — живые двойники.
Считал ли Джордж свой брак ошибкой? А если так, не была ли ошибкой и его дочь? В какой момент неудачный выбор уже нельзя назвать отклонением от правильного пути, в какой момент он становится самой жизнью?
Джона вернулся в гостиную.
— Джордж!
— М-м?
— Ты едешь в круиз один?
Краткая пауза, карандаш скребет по газете.
— Почему ты спрашиваешь?
— Любопытство одолело.
— Это… — Джордж стер неверное слово, подул на газету. — Это не твое дело.
Джона отмолчался.
— Но раз уж ты спросил… нет, не один.
— Ханна про нее знает?
— Это личное, — сказал Джордж.
— Ладно.
— Нет, не знает.
— Ты уверен?
— Откуда ей знать?
— Она не глупа. Может и догадаться.
— Я не говорю, что она глупа. Но откуда ей знать? — И вдруг решительно, даже с гордостью: — Ее зовут Луиза.
— Можешь не отчитываться.
— Мне стыдиться нечего. Мне что… — голос Джорджа упал, — мне и не жить вовсе?
— Живи.
— Мало того, что я в собственном доме вынужден украдкой…
— А кто тебя вынуждает?
— Словно я могу делать все, как захочу. Ты же прекрасно понимаешь…
— Из-за Ханны?
— Нет, из-за Ли Харви Освальда!
Джона не стал отвечать резкостью на резкость.
— Может, ей понравится, если в доме появится женщина.
— Она ее не примет. Обеим будет только хуже.
— Откуда ты знаешь?
— Это моя дочь. Я знаю, с чем она может справиться, а на что не пойдет.
