Александра Олайва - Последняя
Команда Зверинца находит дорогу: узкую грунтовку со множеством свежих следов от шин.
– Значит, идем по ней километра три, а потом сворачиваем на север, – говорит Зверинец. – Там на полпути мост, будет понятно. А потом…
Она смотрит на карту и задумывается.
Вперед выступает Инженер. Хотя он никогда еще так не пользовался картой, но знаком с обозначениями и легко распознает топографические значки.
– Кажется, поворачивать на север надо примерно посередине между этой группой деревьев и концом вот этой канавы, – говорит он.
– Отлично, – соглашается Зверинец. – Значит, когда мы проходим по мосту, то высматриваем… третью канаву и на половине пути между ней и… – она тихо смеется, – группой деревьев, мы повернем на север.
– Группой деревьев, – повторяет Официантка.
– Сообразим на месте, – успокаивает ее Азиаточка-Плотник.
Красавчик врезается в паутину.
– Уй! – вскрикивает он. Обтирая лицо, он роняет фонарик. Смахивая паутину, он ругается (это будет вырезано), а потом наклоняется за фонариком. – Чушь какая-то, – говорит он. – Я прошел уже километров пятнадцать, я уже должен был дойти до ручья.
Он не прошел еще и двух километров. До ручья еще далеко, но он скоро поймет, насколько одиноким человек может оказаться, когда рядом с ним только безмолвный наблюдатель.
А вот Заклинатель выдерживает хороший темп. Он уже около той невысокой скалы, где за несколько часов до этого побывала Биологичка, но он правильно опознает ее как южную. Теперь ему нужно добраться до северной. Он сверяется с компасом и идет дальше, легко двигаясь в темноте.
Пилот и Черный Доктор добрались до дороги. Они видят впереди группу Зверинца. Нога у Пилота побаливает, но работает. Он по-прежнему опирается на палку.
Время сжимается. Походные ботинки топают по узкому деревянному мостику. Заклинатель насвистывает знакомую мелодию.
– Кажется, это та канава, – объявляет Инженер. – Группа деревьев должна быть метрах в тридцати дальше.
Зверинец берет с собой Официантку на разведку. Группу деревьев легко опознать: это семь лиственных деревьев, растущих рядом у дороги. От леса их отделяет полоса травы.
– Нашла! – кричит женщина.
Ее команда доходит до нужной точки и поворачивает на север. Они на верном пути. Они часто смотрят на компасы, а когда им встречается препятствие – например, густой кустарник, через который нельзя пробраться, – продвигаются вперед по очереди, чтобы не сбиться с нужного направления.
Ведущий ждет их на крыльце, сидя на скамейке-качелях. Он машет им рукой.
Черный Доктор и Пилот не видели, как команда Зверинца сошла с дороги: их стратегия выхода иная.
– Если от этой канавы мы пойдем на север до вот этой стены, то оттуда до точки надо будет идти почти точно на северо-восток, – говорит Пилот.
Заклинатель выходит на поляне перед домом. Он получает последнюю кровать. Группа Зверинца удивлена, увидев его. Биологичка шикает на всех со своей кровати и поворачивается лицом к стене.
Ведущий встречает Пилота и Черного Доктора сочувственным приветствием и встает, загораживая вход в дом.
– Боюсь, что все кровати уже заняты, – говорит он и указывает на шаткий сарайчик примерно в десяти метрах дальше. Пол там посыпан опилками, а часть крыши провалилась.
– Хорошо, что дождя нет, – говорит Черный Доктор.
Пилот спрашивает:
– Как ты думаешь, кто еще не пришел?
Изображение переключается на Красавчика: он паникует при свете луны прямо перед камерой.
– Где мой компас?
Чертыхаясь, он снова проверяет свои карманы, а потом плюхается на камень. Луч его фонарика дергается, освещая вымазанные грязью ботинки.
– Этот подонок его украл! – говорит он, прекрасно зная, что такое исключено. Он не видел Заклинателя с момента ухода от группы, а тогда компас был при нем. Он понимает, что сам его потерял. – Звезды! – говорит он, отчаянно вскидывая голову. – Я могу определить дорогу по звездам.
Неба не видно из-за листвы, но даже без этого Красавчик вряд ли смог бы найти Полярную звезду, а уж тем более определить по ней дорогу.
– Ладно, – говорит он. – Ладно-ладно. Я справлюсь.
Он умоляюще смотрит на оператора, а тот смотрит исключительно на экран. Когда Красавчик отводит взгляд, оператор отключает рацию, а потом нажимает кнопку одного из закрепленных у него на поясе приборчиков. Он прячет улыбку.
Фонарик у Красавчика мигает.
– Нет! – вскрикивает он, ударяя фонариком по ладони. – Нет-нет-нет! – Свет гаснет. Оператор переключается на ночное видение. Зернистое зеленое лицо Красавчика выражает полный ужас. – Нет-нет-нет! – повторяет он.
Секунд на тридцать он зависает… а потом его осеняет идея.
– Ад… – говорит он. – Ад тунурис… черт! – Он швыряет отказавший фонарик на землю и обращается прямо к оператору, пронзительно вереща: – Я сдаюсь! – Оператор чуть меняет фокус. – Я забыл эти идиотские слова, но я сдаюсь. – Красавчик зол и испуган. Через секунду он сует руку в карман: памятная карточка! Достав ее, он подносит ее к самому носу. – Ад… ад…
В темноте ее прочесть невозможно.
Красавчик утыкается лицом в ладони и стонет:
– Тво-ю-ма-а-а…
Зрители услышат только протяжный жалобный звук.
– Помогите! – орет Красавчик. – Возьмите меня отсюда!
Вокруг – полная темнота и тишина. Естественные ночные звуки смолкли, обдумывая и отвергая его мольбу.
– Ну, пожалуйста! – говорит Красавчик, и у него начинают литься слезы. Он вслепую идет к оператору. – Заберите меня отсюда, пожалуйста!
Он вот-вот дотронется до оператора.
Этого допустить нельзя.
Крошечная лампочка под камерой включается. Красавчик застывает на месте. Свет тусклый, но его достаточно, чтобы вырвать из темноты фразу, напечатанную прямо под объективом. У Красавчика вырывается рыдание, и он чуть не падает на колени.
– Ад тенебрас деди! – говорит он прерывающимся голосом.
Экран становится черным.
Возникает ведущий, с ухмылкой привалившийся к наружной стене дома. Руки он засунул в карманы.
– Минус один! – объявляет он.
9
Ответвления дороги стали попадаться чаще, как и фермы. Я по-прежнему не вижу людей: тут только я и камеры. Масштаб этого шоу меня потрясает.
Нас не предупреждали, что мы будем передвигаться по населенным районам, пусть даже по сельским.
Нас вообще о многом не предупреждали.
Уголком глаза я замечаю движение. Моментально понимаю, что это двигается животное. Я поворачиваюсь в сторону белого домика, почти заслоненного лиственными деревьями. Коричневатое пятнышко исчезает за домом. Мне следует идти дальше. Меня это не должно интересовать. Вот только какие-то вчерашние открытия прибавили мне нахальства или бесшабашности.
Я осторожно прохожу по дорожке на газон перед домом, а потом заглядываю за угол и щурю глаза.
Три кошки отшатываются от меня и шипят. С рыжими подпалинами, белая и почти целиком черная. Кажется, на белой ошейник: на шее что-то розовеется. Я шагаю к ним. Пятнистая запрыгивает в открытое окно дома. Две другие убегают на задний двор.
Любопытство тянет меня к окну. Я заглядываю внутрь. Спальня со стенами фисташкового цвета. По сливочно-белому ковру разбросаны плюшевые игрушки и яркая одежда. Не могу разобрать деталей постеров, в большом количестве украшающих стены, но два вроде каких-то групп, а третий я узнаю: это романтическое кино про оборотней, шедшее в прошлом году.
Кошка выскакивает из-под кровати и идет по смятому покрывалу. Она наблюдает за мной, а я наблюдаю за ней. А потом она подползает ближе и наклоняет голову. Потом голова поднимается и снова наклоняется. Похоже, кошка ест. Я несколько раз моргаю, чтобы лучше сфокусироваться. Точно, она ест. Всмотревшись, я различаю ее пищу: бледная, раздувшаяся рука с темными ногтями. Кошка вгрызается в кисть между большим и указательным пальцами и отрывает кусок мяса, которое не кровоточит.
Несколько секунд я потрясенно на это смотрю, застыв на месте.
Это не рука. Не рука. Конечно, это не рука. Я знаю, что это не рука, но мне надоело убеждать себя в очевидном. Мне надоело не чувствовать, что это очевидно.
Я закрываю глаза и дышу – медленно. Пора перестать реагировать на их выходки.
Я открываю глаза и отворачиваюсь. Шагаю прочь. Когда спустя несколько минут я снова замечаю какое-то движение, то не хочу с ним разбираться. Я поставила себе шоры: вижу только широкую дорогу и иду по ней за поворот, через деревья.
Через несколько часов наступает время обустраивать лагерь. Я строю укрытие и собираю дрова. Отодрав немного коры для растопки, тяну руку к поясу.
На поясе у меня ничего нет.
Я холодею. У меня сжимаются кулаки.
Мое огниво осталось на брюках, которые я бросила на полу в туалете магазина туристических принадлежностей.
От этой потери у меня начинает кружиться голова. Я откидываюсь назад, чтобы сесть. Мир опрокидывается. Я не могу вернуться. Не могу снова идти через тот город. Я не могу потерять еще два дня: это ведь соревнование, а я и так отстаю. У меня так перехватило горло, что дышать трудно. Я обхватываю руками рот и нос, упираюсь большими пальцами в подбородок. Вблизи мои пальцы кажутся прозрачными. Раскрошенная растопка мягкая и колкая. Самое обидное, что эта потеря – целиком моя вина. Это не проваленное испытание, а просто идиотизм.
