Тихая квартирантка - Клеменс Мишальон
– По-твоему, это весело? Отправлять меня за покупками? Я тебе кто, мальчик на побегушках?
Ты пытаешься помотать головой, но не в состоянии шевельнуться. Не в состоянии сказать, что сожалеешь, что ничего такого не хотела.
– Вечно то одно, то другое… Сначала новые штаны, теперь тампоны…
Из твоего горла вырывается бульканье. Тряхнув тебя, он отпускает. Ты остаешься на месте. Как бы ни хотелось рухнуть на стул, опустить голову к коленям, перевести дух, ты знаешь, что сейчас не время. Мужчина на кухне с тобой не закончил.
– Я начинаю думать, что сделал ошибку, привезя тебя сюда.
Потирая затылок, ты наклоняешь голову вперед, затем поворачиваешь влево-вправо, как после долгого сидения за компьютером.
– Прости, я не собиралась… Ты прав. Абсолютно прав.
Он отворачивается к окну, шторы на котором всегда задернуты. Не боится стоять к тебе спиной, что ты прыгнешь на него сзади, дотянешься до шеи. У этого человека нет причин тебя бояться.
– Я не подумала. Прости.
Ты протягиваешь к нему руку, но тут же одергиваешь себя.
Слишком непредсказуем. Неудачный жест в неподходящее время – и тебе конец.
– Может, пойдем наверх? – предлагаешь ты взамен.
Он оборачивается в еще большем раздражении. Ты делаешь шаг назад.
– Наверх? – шипит он. Пальцы вновь смыкаются на твоем предплечье. – Отличная идея. Великолепная. – Ты не понимаешь, пока он не поднимает взгляд к потолку: – Она только что ушла. Гений, мать твою.
Сесилия. Все еще бодрствует в своей комнате. Его дочь тебя в могилу сведет.
Он толкает тебя обратно на стул.
– Просто сядь и заткнись, хорошо? Можешь заткнуться на секунду?
Ты сидишь, стиснув губы. Он еще несколько мгновений нависает над тобой, затем с отрешенным взглядом выпрямляется. Под кухонным столом в твою голень врезается ботинок, нанося сокрушительный удар. Ты подскакиваешь. Кусаешь губы, сдерживая всхлип. Он не из тех, кто часто пинает. Он сжимает, выкручивает, тянет и делает кучу вещей, требующих меньшей силы. Удары ногами – карта, которую он разыгрывает, если не в состоянии придумать ничего другого. Как в тот раз, когда, зайдя в сарай, понял – по одному только взгляду, по виноватому выражению твоих глаз, по положению тела рядом с дверью, – что ты возилась с замком. В тот вечер тебе крепко досталось. И несколько раз после. Если он бьет, то всегда ногами. Руками – никогда.
Он возвращается к кухонной стойке, избегая твоего взгляда. Бывают моменты, когда он не может на тебя смотреть. Тогда ты понимаешь, что где-то глубоко внутри него до сих пор живет стыд. Похороненный, задавленный и подвергнутый забвению, но все равно стыд. Тебе нравится думать, что время от времени он пробуждается. Сжигает его изнутри.
◾ ◾ ◾
Когда засыпает дочь, он является к тебе в спальню.
Резь в животе не исчезла, но кровотечения еще нет.
После его ухода тебя захлестывает новая волна боли. Ты цепляешься за каркас кровати, словно утопающий за бревно. Кусаешь щеки изнутри, ощущая металлический привкус.
Не борешься. Позволяешь боли взять верх. Растворяешься в ней.
Ты здесь.
У тебя идет кровь.
Ты жива.
Как только волна отступает, другие проблемы заявляют о себе: ты проводишь свободной рукой по голеням, ушибленной и здоровой. Проверяешь кости – целы. Начинаешь сгибать пальцы ног.
Глава 20
Эмили
В день забега я встаю в шесть часов и еду на стареньком отцовском «Цивике» к месту старта. Эрик и Юванда отсыпаются. «Похмелье адское, нет сил глядеть на бегущую толпу, – пишет Эрик в групповом чате. – Развлекись за меня, детка. Вдовцу привет».
Я на городской площади. Добровольцы с рассвета подготовили и расчистили трассу. Как мне сказали, примерно через милю будет первый пункт питания с апельсиновыми дольками Гарсиа. Разминаясь, участники в нейлоновых костюмах обсуждают прошлые забеги и делятся планами на грядущие. Судья Бирн обходит толпу, приветствуя всех.
Я прячу руки в карманы, пытаясь отогреть пальцы. Первоначальный план состоял в том, чтобы установить раздачу с горячим какао до начала гонки. Однако я, как и Эрик, накануне пропустила несколько стаканчиков и физически не смогла встать с постели раньше. Раз уж теперь повсюду толкутся люди, почему бы мне тоже не пройтись и не осмотреться – вдруг замечу Эйдана?
Он подъезжает на белом пикапе. Бессовестно красивый даже в старой ушанке, лыжных перчатках и зимних ботинках. Куртка застегнута не до конца, под ней – фланелевая рубашка. При взгляде на его обнаженную шею я поеживаюсь от холода. Рядом с ним дочка, укутанная в блеклую дутую куртку и белую шапку, держит руки в карманах. Есть в ней какая-то серьезность, что-то слишком тяжелое. Трудно сказать, застенчивая она, грустная или то и другое. Возможно, все девочки-подростки такие, и я просто не замечала?.. Судя по моему опыту, быть подростком отнюдь не легко. Особенно если ты только что потеряла мать.
◾ ◾ ◾
Около семи часов судья Бирн берет микрофон. Визг обратной связи распугивает птиц с окружающих деревьев. Судья сражается с микрофоном, выключая и снова включая его, чем изрядно веселит толпу.
– Всем доброе утро, – наконец говорит он, справившись с устройством. – Для начала хотел бы сказать пару слов. – Толпа замолкает. – Мы собрались поддержать очень, очень особенную семью. Я невероятно горжусь тем, что живу рядом с такими людьми, которые заботятся друг о друге.
Раздаются аплодисменты. Судья выжидает несколько секунд.
– Хочу поблагодарить всех присутствующих: волонтеров, зрителей и, конечно, участников. – Очередные аплодисменты. Еще одна пауза. – Как вам известно, забег благотворительный. Я рад сообщить, что щедрые пожертвования для наших соседей и друзей уже составили две тысячи долларов.
Толпа одобрительно гудит. Я морщусь, представляя реакцию Эйдана, не решаясь глянуть в его сторону. Не знаю, кого я обманывала: мы устроили все это не для него, а для себя. Как будто своей помощью хотели выставить его неимущим.
Судья Бирн оглядывает собравшихся.
– А теперь… – говорит он, и микрофон вновь начинает фонить. – Где наш почетный гость?
О господи…
У меня мелькает надежда, что Эйдана не обнаружат и судья продолжит речь, но миссис Купер его сдает.
– Он здесь, судья!
Эйдан подходит и берет микрофон. На сей раз со звуком всё в порядке. Похоже,
