Монс Каллентофт - Зимняя жертва
— Собираешься туда? Подвези меня, мне опять надо в Юнгсбру.
— Какого черта, Малин, ты опять хочешь отколоться? Ведь мы работаем вместе, и прокатиться в Юнгсбру было бы весело.
— А остальные?
— Они закончили с обходом квартир и помогают отделу краж. В эти выходные ограбили виллу директора «Сааба», как будто украли картину какого-то художника… американского… Харвул, что ли. Стоит миллионы.
— Уорхол.[27] Так значит, ограбление директорской виллы важнее всего этого?
— Ты ведь понимаешь: он был просто одинокий толстяк, живший на пособие. Вот будь он хотя бы министром иностранных дел…
— А Карим?
— Журналисты успокоились, успокоился и он. А украденный Уорхол, глядишь, попадет в «Дагенс нюхетер».
— Поедем поговорим с Ритой Сантессон.
Вид у Риты Сантессон такой, будто она вот-вот развалится у них на глазах. Вязаный светло-зеленый свитер висит на ее тощем теле, а ноги как две палки, вставленные в бежевые вельветовые брюки. Щеки ввалились, глаза влажно блестят в свете люминесцентной лампы, а волосы давно утратили всякий цвет. На стенах желтые тканые обои и репродукции картин Бруно Лильефорса:[28] косуля в снегу, лиса охотится за вороном. Жалюзи опущены, как будто хозяйка кабинета хочет отгородиться от реальности.
Рита Сантессон кашляет, тем не менее когда она бросает перед ними на потертую сосновую столешницу черную папку с именем и персональным номером Бенгта Андерссона, в этом движении чувствуется физическая сила.
— Это все, что я способна вам дать.
— Вы разрешите нам снять копию?
— Нет, но перепишите от руки то, что вам надо.
— Мы не помешаем здесь?
— В этой комнате я принимаю клиентов, вы можете посидеть в буфете.
— Но потом нам нужно будет с вами поговорить.
— Тогда давайте сейчас. Собственно говоря, мне почти нечего рассказывать.
Рита Сандерссон опускается на свой мягкий стул и указывает на пластмассовые оранжевые стулья для посетителей. Она кашляет — глубоко, легкими.
Малин и Зак садятся.
— Ну и что же вы хотите знать?
— Каким он был? — спрашивает Малин.
— Этого я не знаю. Он бывал у меня несколько раз, всегда с отсутствующим выражением лица. Принимал антидепрессанты. Говорил не много и производил впечатление очень замкнутого человека. Мы хотели дать ему пенсию по инвалидности, но он категорически отказался. Думал найти свое место в жизни. Вы же понимаете, за надежду человек держится до последнего.
— Это все? Были ли у него враги, недоброжелатели?
— Нет, ничего такого. Он не имел ни врагов, ни друзей. Так сказать…
— Ничего? Постарайтесь вспомнить, — настаивает Зак.
— Да, он спрашивал про свою сестру. Но это не в нашей компетенции — я имею в виду поиски родственников. Не думаю, что он решился бы обратиться к ней лично.
— Где живет его сестра сейчас?
— Здесь все есть. — Рита Сантессон указывает на папку.
Потом она поднимается и кивает на дверь.
— С минуты на минуту жду клиента. Буфет вниз по коридору, если у вас больше нет вопросов.
Малин смотрит на Зака. Он качает головой:
— Тогда все.
— Вы уверены, что вам больше нечего нам сказать? — спрашивает Малин, вставая.
— Мне не хотелось бы больше говорить об этом.
Внезапно в ее облике появляется сила. Даже больной тигр — хозяин в своей клетке.
— Не хотите говорить об этом? — с трудом произносит Зак, будто выдавливая из себя слова. — Он был убит. Повешен на дереве, будто негр, которого линчевали. А вы не хотите говорить…
— Не то слово, простите.
Рита Сантессон кривит рот, пожимает плечами, вздрагивая всем телом.
«Похоже, ты ненавидишь мужчин», — думает Малин. А потом спрашивает:
— Кто занимался им до вас?
— Не знаю, но это тоже должно быть в бумагах. В учреждении нас трое, и все работают не больше года.
— Вы можете дать нам телефоны тех, кто уволился?
— Спросите в регистратуре. Там наверняка смогут вам помочь.
В буфете стоит удушливый запах пережаренного кофе и разогреваемой в микроволновке еды. Стол в форме эллипса покрыт клеенкой в цветочек.
Читать эти бумаги нелегко. Малин и Зак передают их друг другу, изучают по очереди, делают выписки.
Итак, Бенгт Андерссон. Психдиспансеры, депрессии. Отшельник. Секретари менялись, и для каждого он был лишь перевалочной станцией, ступенькой карьерной лестницы. Так продолжалось где-то до девяносто седьмого года.
Потом тон записей становится иным. Появляются слова: «одинок», «замкнут», «неконтактен». В этот период работал один секретарь — Мария Мюрвалль. Тут же всплывает сестра Бенгта. Мария Мюрвалль пишет:
«Бенгт спрашивает о своей сестре. Я навела справки в архивах. Его сестра Лотта сначала содержалась в Доме ребенка, потом ее удочерила семья из Йончёпинга. Ее новое имя — Ребекка Стенлунд».
«Лотта Андерссон стала Ребеккой Стенлунд, — думает Малин. — Сменила имя, как кошка, которую отдали в другой дом, потому что она надоела своему хозяину».
Больше ничего, кроме одной фразы: «Бенгт боится контакта со своей сестрой». Номер телефона и адрес в Йончёпинге записаны от руки на полях.
Затем неожиданное признание: «Для чего я так стараюсь?»
Мария Мюрвалль.
Я припоминаю это имя.
Я слышала его раньше.
— Зак, послушай. Мария Мюрвалль — тебе это ни о чем не говорит?
— Звучит знакомо. Безусловно.
Читаем дальше.
«Клиент в хорошем настроении. Мои визиты и упорное нытье дали результаты: он следит за личной гигиеной и убирается в квартире. Теперь везде образцовый порядок».
Потом записи внезапно обрываются.
Сначала Марию Мюрвалль сменила некая София Свенесон, потом Инга Кюльбурн, а после нее Рита Сантессон.
У всех одно и то же заключение: «Замкнут, неактивен, неконтактен».
Последняя встреча состоялась три месяца назад. Ничего нового не дала.
Они возвращают папку в регистратуру, где сидит молодая девушка с кольцом в носу и волосами цвета воронова крыла. В ответ на их просьбу дать телефоны секретарей социальной службы, опекавших Бенгта Андерссона, она улыбается и отвечает: «Конечно».
И через десять минут уже протягивает список, состоящий из пяти фамилий:
— Пожалуйста. Надеюсь, это вам поможет.
Прежде чем выйти, Зак и Малин застегивают куртки, надевают перчатки, шапки и шарфы.
Малин смотрит на стенные часы, обычные для учреждений — черные стрелки на белом циферблате.
Пятнадцать пятнадцать.
В это время звонит телефон Зака.
«Да… да… да…» — отвечает тот в трубку, а потом, все еще с телефоном в руках, сообщает:
— Это Шёман. Хочет собрать нас сегодня без четверти пять.
— Что-нибудь случилось?
— Звонил какой-то старичок с исторического факультета университета. Вроде у него есть теория по поводу того, что могло вдохновить человека на это убийство.
18
Свен Шёман делает глубокий вдох, глядя при этом на Карима, стоящего рядом, на фоне белого листа на подставке в зале заседаний.
— Мидвинтерблот, — проговаривает он и делает долгую паузу, прежде чем продолжить. — Как объяснил нам Юханнес Сёдерквист, профессор истории из университета, в глубокой древности был такой ритуал, когда в жертву богам приносили животных. Поскольку жертву подвешивали на дерево, связь с нашим случаем очевидна.
— Но здесь все-таки человек, — замечает Юхан Якобссон.
— Я дойду до этого. Были и человеческие жертвы.
— Таким образом, мы, возможно, имеем дело с ритуальным убийством, совершенным некой современной сектой почитателей асов, — подводит итог Карим. — Мы должны проработать и эту версию.
«Версию?» — спрашивает про себя Малин и представляет газетные заголовки: «Ритуальное убийство!», «Неоязычество как оно есть!».
— Ну а я что говорил, — вставляет Юхан. — Что это все ритуал.
В его голосе нет никакого триумфа, лишь сухая констатация.
— Вам известны подобные секты? Асатру,[29] например?
Вопрос Бёрье Сверда повисает в воздухе.
Зак откидывается назад, всем видом выражая скептицизм.
— Никаких таких сект на данный момент мы не знаем, — отвечает Свен. — Но ведь это же не означает, что их нет.
— Если они есть, — произносит Юхан, — они обязательно должны быть в Сети.
— Но зайти так далеко! — восклицает Бёрье. — Это кажется невероятным!
— В этом обществе есть немало вещей, которые кажутся нам невероятными, — замечает Карим. — Хотя у меня такое чувство, что большинство из них я уже видел.
— Юхан и Бёрье, — говорит Свен, — вы начинайте разбираться со всеми этими жертвами и сектами в Сети. А Малин и Зак поговорят с профессором Сёдерквистом, посмотрим, что он скажет. Его можно будет найти сегодня вечером на кафедре.
