Андерс Рослунд - Три секунды
Васагатан — улица не особенно красивая, унылый бездушный кусок асфальта, однако здесь делают свои первые шаги сотни туристов, выйдя из поезда, аэропортовского автобуса или такси по пути в «Стокгольм — город островов и воды», которым их соблазнили глянцевые брошюры. Пит опаздывал и не смотрел ни на прекрасное, ни на уродливое, приближаясь к отелю «Шератон» и столику у барной стойки в глубине элегантного фойе.
Они встречались тридцать шесть часов назад в большом холодном здании на улице Людвика Идзиковского в Мокотуве, в центре Варшавы. Генрик Бак и Збигнев Боруц. Человек, с которым Хоффманн обычно имел дело, и второй заместитель директора.
Они поздоровались — крепкое рукопожатие людей, умеющих дать понять: они способны нажать весьма жестко.
Встреча, посредством которой головная контора обозначала серьезность своих намерений.
Итак, все началось. Операция первостепенной важности. Доставкой наркотиков в тюрьму будут руководить прямо из Варшавы, там же будут назначать время.
Они расцепили руки, второй заместитель снова сел за стол, на котором стоял стакан апельсинового сока. Генрик двинулся к выходу вместе с Хоффманном, но замедлил шаг; теперь он шел позади Хоффманна, словно не знал дороги или не хотел упускать Хоффманна из виду. Такой же бездушный участок Васагатан; они прошли мимо входа в метро, перебежали дорогу между несущимися машинами и по тротуару дошли до дверей дома, где на втором этаже располагалось охранное предприятие.
Они молчали, как молчали полтора дня назад в Варшаве, пока шли к Крыше; поднялись по лестнице, миновали дверь, ведущую в акционерное общество «Хоффманн Секьюрити», стали подниматься на третий, четвертый, пятый, шестой этаж — и наконец оказались наверху, возле одной-единственной обитой железом двери, ведущей на чердак.
Хоффманн открыл дверь, и они вошли в темноту. Черная кнопка была где-то на стене; Хоффманн нашарил ее, провозившись дольше, чем раньше, насколько ему помнилось, потом запер дверь изнутри и предусмотрительно оставил ключ в замочной скважине, чтобы никто не вошел. Кладовка номер двадцать шесть была пуста, если не считать штабеля из четырех летних колес в дальнем углу Хоффманн поднял верхнее и вытащил молоток и отвертку, приклеенные скотчем к диску изнутри, вернулся в узкий, слабо освещенный проход и пошел под толстой блестящей алюминиевой трубой до того места, где та упиралась в стену и уходила в тепловой вентилятор. Хоффманн приставил острие отвертки к краю стальной скобы, соединявшей трубу с вентилятором, и несколько раз сильно ударил молотком; скоба отвалилась, и он вытащил из открывшегося отверстия восемьдесят одну светлую металлическую банку.
Генрик дождался, когда все банки окажутся на полу, и выбрал три — крайнюю слева, одну откуда-то из середины и крайнюю справа.
— Остальное можешь убрать.
Хоффманн поставил семьдесят восемь банок обратно в тайник; Генрик сорвал фольгу с трех оставшихся, и оба почувствовали, как угол чердака наполняется запахом тюльпанов — сильным, почти тошнотворным.
Желтый, цельный, без трещин ком в каждой банке.
Амфетамин фабричного производства, разбавленный двумя частями глюкозы.
На одежде Хоффманна были брызги крови и мелкие кусочки мозга, когда они с Ежи и Мариушем, каждый по свою сторону стола в кухне «Хоффманн секьюрити», составляли смесь и сыпали ее в вакуумную упаковку.
Генрик открыл свой черный портфель и вынул простенькие весы и подставку с пробирками, скальпелем и пипеткой. Одна тысяча восемьдесят семь граммов. Килограмм амфетамина плюс вес банок. Генрик кивнул Хоффманну: сходится.
Скальпель воткнулся в один из трех желтых комков, Генрик осторожно соскреб немного порошка — не больше, чем поместилось в первую пробирку. Пипеткой — в следующие пробирки, с фенилацетоном и керосином. Генрик посмотрел жидкости на свет, капнул в пробирку с порошком, несколько раз встряхнул. Подождал минуты две, потом опять поднял пробирку к окну; голубоватая прозрачная жидкость была не чем иным, как сильнодействующим амфетамином, иначе она была бы темной и мутной.
— Один к трем или четырем?
— К трем.
— Хорошо выглядит.
Генрик закрыл банку фольгой, завинтил крышку, потом повторил всю процедуру с двумя другими; снова получил голубоватую прозрачную жидкость и с довольным видом попросил своего шведского коллегу убрать банки обратно в вентилятор и ударами молотка вернуть скобу на место. Последовавший за ударами щелчок подтвердил: труба снова целенькая.
Тщательно запереть чердачную дверь с внешней стороны. Шесть этажей по лестнице вниз, к асфальту Васагатан. Прогулка в молчании.
Второй заместитель так и сидел за столиком.
Еще полстакана апельсинового сока.
Хоффманн ждал возле длинной стойки администратора, пока Генрик усядется возле второго человека в иерархии «Войтека».
Голубоватая прозрачная жидкость.
Восемьдесят один килограмм разбавленного амфетамина.
Второй заместитель обернулся, кивнул; Хоффманн, чувствуя, как отпустило внутри, пошел через фойе дорогого отеля.
— Проклятая фруктовая мякоть. Застревает в зубах. — Зам указал на свои полупустые стаканы и заказал еще два; молоденькая официантка улыбалась им, как улыбалась всем, кто давал сотню на чай и, может быть, собирался заказать еще что-нибудь.
— Я руковожу операцией извне. Ты — изнутри, из Кумлы, Халла или Аспсоса, шведских тюрем особо строгого режима.
— Я бы выпил кофе.
Двойной эспрессо. Молоденькая официантка снова улыбнулась.
— Ночь была долгая. — Хоффманн посмотрел на второго заместителя; тот ждал.
Может быть, это демонстрация силы. Наверное даже, так и есть.
Когда стол опустел, апельсиновый сок в двух наполовину полных стаканах стал чем-то большим, чем просто сок.
— Такое случается. Иногда ночи бывают долгими. — Второй заместитель улыбнулся.
Ему не нужно уважение. А нужна сила, на которую можно полагаться.
— Как раз сейчас у нас четверо сидят в Аспсосе, по трое — в Халле и Кумле. В разных секторах, но они на связи. Я хочу, чтобы в течение недели тебя взяли за достаточно серьезное дело, чтобы ты гарантированно попал в какую-нибудь из этих тюрем.
— Два месяца. Потом я выйду.
— Тебе дадут столько времени, сколько тебе понадобится.
— Я не хочу сидеть дольше. И мне нужна гарантия, что вы вытащите меня через два месяца.
— Не беспокойся.
— Гарантию.
— Мы тебя вытащим.
— Как?
— Пока ты будешь сидеть, мы позаботимся о твоей семье. А когда выйдешь — позаботимся и о тебе. Новая жизнь, новая личность, деньги, чтобы все начать сначала.
В фойе «Шератона» все еще было пусто.
Те, кто приехал в столицу по делам, зарегистрируются в гостинице только вечером. Те, кто приехал посмотреть музеи и памятники, уже ушли в город в компании тараторящего гида и в новеньких найковских кроссовках.
Он допил кофе, махнул официантке — еще один двойной эспрессо и к нему маленькое мятное пирожное.
— Три кило.
Второй зам поставил стакан с соком к остальным.
Он слушал.
— Меня возьмут с тремя килограммами. Допросят, я признаю вину. Объясню, что я — сам по себе. Меня посадят в следственную тюрьму — ненадолго, потому что дело возбудят сразу же. Суд первой инстанции приговорит меня к долгому сроку, три кило амфетамина для шведского суда — это дело особой важности; я объявлю, что согласен с приговором, так мне не придется ждать, когда приговор вступит в силу. Если все сработает как надо, я смогу оказаться в нужной тюрьме через две недели.
Пит Хоффманн сидел в гостиничном фойе в центре Стокгольма, но видел вокруг себя тесную камеру, в которой сидел десять лет назад в Эстерокере.
Он усвоил, за сколько месяцев тюрьма ломает того, кто некогда был человеком.
Гнусные дни, когда кричат: «Мочу на анализ!» — и взрослые мужчины выходят голыми, выстраиваются шеренгой в зеркальном помещении, пока чьи-то глаза изучают их члены и мочу. Гнусные ночи, когда к тебе вваливаются без предупреждения и тебя, полусонного, в одних трусах вытаскивают в коридор, а банда охранников рвет, переворачивает, крушит все в камере и уходит, оставив после себя хаос.
На этот раз он выдержит. Его отправляют туда не для того, чтобы унижать.
— Будешь действовать в два этапа. Так же, как мы в Норвегии из Осло-Фенгсель завоевали тюрьму за тюрьмой. Или из Риихимяки, которая стала нашей первой тюрьмой в Финляндии. — Второй зам нагнулся к Хоффманну: — Ты выдавишь дилеров, которые уже работают в тюрьме. Потом мы начнем по своим каналам доставлять продукцию. Сначала — оставшиеся семьдесят восемь кило, которые Генрик только что одобрил. Они помогут сбить цену. Все, кто сидит, запомнят: у нас товар есть всегда. Амфетамин по пятьдесят крон за грамм вместо трехсот. Пока не охватим всех. Тогда мы поднимем цену. Черт, можно продавать еще дороже. Продолжайте покупать. Мы взвинтим цену до пятисот, даже до шестисот крон за грамм. Или больше не сможете колоться.
