Михаил Ахманов - Шутки богача
Глупец, фанфарон и самовлюбленный идиот, сказала Кэти… Видимо, были к тому основания, и старый Патрик знал о них. Может быть, знал и больше – скажем, о мишенях, в которые палят его наследнички.
"Сдохнет волк, и все достанется шакалам!” – не без злорадства подумал Каргин и, дождавшись паузы, пробормотал:
– Ваш племянник, сэр, мистер Роберт Паркер. Я познакомился с ним во
Фриско. Очень энергичный джентльмен и превосходный стрелок. Тверд во всех телесных членах.
Губы старика сжались, на впалых щеках заходили желваки. С минуту он сидел, уставившись в раскрытый на коленях фолиант, потом откинулся в кресле и прикрыл глаза. Веки у него были морщинистые, с редкими рыжеватыми ресницами.
– Порченая кровь…– донеслось до Каргина. – Порченая, в этом все и дело… кровь проклятого англосакса… деньги промотал и бросил дурочку с двумя щенками… Были б еще щенки породистые!.. Так нет… Каковы кобель, такие и его ублюдки…
Вероятно, речь шла о супруге Оливии, сестры Патрика, и данный отзыв не предназначался для чужих ушей. Подумав об этом, Каргин бесшумно выскользнул из комнаты и поглядел на часы. Без трех восемь…
Солнце уже поднялось над иззубренной восточной стеной кратера, безоблачные небеса сияли яркой лазурью.
На лестнице послышался шорох, затем возникла черноволосая макушка Томо Тэрумото. Быстрым скользящим шагом он приблизился к Каргину, сложил руки перед грудью, поклонился.
– Саенара, Том.
– Саенара, Керк-сан. Все спокойно?
– Спокойней не бывает.
– Как уважаемый сэр Патрик?
– Предается воспоминаниям. Думает об ошибках юности, и потому слегка раздражен.
– Не суди его строго, Керк-сан. Он стар, а у старости есть свои привилегии. И главная из них – право на понимание и жалость… – японец вздохнул и опустился на пятки у Деверей пентхауза. – Знаешь, был у нас поэт, Исикава Таубоку… хороший поэт, только умер совсем молодым.. говорил он так…– снова вздохнув, Том прищурился на солнце и прочитал:
Я в шутку
Мать на спину посадил
Но так была она легка,
Что я не смог без слез
И трех шагов пройти…
– Боюсь, это не тот случай, дружище, – возразил Каргин и, пожелав спокойной смены, направился к лестнице.
Бывали у них Патриком и другие разговоры, вращавшиеся не в личных, а, так сказать, профессиональных сферах. О том, как воюют в горах и пустынях, в лесах, болотах и городах; о новом высокоточном оружии, ковровых бомбардировках и тактике выжженной земли, об отрядах коммандос, способных заменить дивизию в локальной войне или акции устрашения; о системах космического базирования, орбитальных атаках и стратегических оборонных инициативах. Старик полагал, что грядет революция в военном деле, столь же необратимая, как в средние века, похоронившие меч и лук под грохот пушечных салютов. Но сейчас перемены вершились быстрей, прогресс поторапливал отстающих и недвусмысленно намекал, что время пороха проходит, что танк рожден не ползать, а летать, и что на ядерные арсеналы не стоит полагаться, так как пустить их в распыл вполне посильная задача для хитроумного противника. И, взбаламученный такими перспективами, уставший от революций, мир содрогался в предчувствии жутких истребительных чудес: пучковых, лазерных, микроволновых и даже психотронных.
Корпорации полагалось быть на уровне, чтоб конкуренты не обскакали. Само собой, всех конкурентов было желательно разорить или сделать партнерами, включив в империю ХАК под тем или иным предлогом – через слияние фирм, организацию дочерних предприятий либо создание пулов. Способ решающего значения не имел, коль соблюдалось одно условие: контроль за торговыми операциями осуществляла ХАК.
Что до торговли, то о ней у Халлорана были свои понятия. Однажды он изложил их Каргину в своем обычном лапидарном стиле; отрывистая речь лишь оттеняла четкость и логику формулировок.
– Там, где ты учился… в Рьязани…– “Рязань” он произнес правильно, чуть смягчив на первом слоге. – В Рьязани тебе говорили, что прогресс вооружений раскручивает контрадикция между снарядом и броней?
– Говорили, сэр, – подтвердил Каргин. – Противоречие как стимул развития…
Снаряд пробивает броню, и значит, необходимо разработать новый сплав и новую защитную конструкцию. Такую броню не пробить, а это ведет к созданию нового снаряда. Потом – брони… Процесс циклический и бесконечный. Будто дебил пересчитывает пальцы, не в силах остановиться.
Последнюю фразу старик пропустил мимо ушей.
– Торговлю движет аналогичный стимул, – заметил он. – Вот персы и арабы… У арабов – танки. Продай персам орудия и жди, пока арабы не лишатся танков. Тогда продай им вертолеты и снова жди…– Патрик сделал многозначительную паузу. – Жди, пока персам не понадобятся “стингеры”. Продай их. По самой высокой цене. Когда задет престиж, денег не считают.
– Продано! – Каргин хлопнул ладонью по колену. – Пушки, вертолеты, “стингеры”… Что дальше, сэр? Бомба? Эйч-бомб, которая делает громкий “бум”?
Чтоб не осталось ни персов, ни арабов?
– Не правильный ответ. Арабы и персы-рынок, а рынки нужно оберегать. На вертолетах и “стингерах” ресурсы воюющих истощены, а третья сторона, – Халлоран ткнул себя пальцем в грудь, – получила законную прибыль. Враги должны примириться, а мы – освоить новый рынок. Индия и Пакистан, Эфиопия и Эритрея, Вьетнам и Камбоджа, Китай и Вьетнам…
Он смолк, будто давая время поразмыслить над сказанным.
"К чему это?.. – думал Каргин:
– К чему все эти разговоры? Больше, чем
Разговоры – поучения… Может быть, – мелькнула мысль, – служба моя – лишь этап на пути к каким-то иным занятиям, более ответственным, чем дежурства у дверей хозяйской опочивальни?. Но к каким? Все-таки предложат заменить Акосту? Или даже Спайдера?”
Это соображение казалось ему нелепостью. Тут, на Иннисфри, Спайдер был свой, кадр проверенный и преданный; такого не заменяют в одночасье, тем более – российским наемником. Опыт их тоже разнился, ибо глубоких познаний в новом своем ремесле Каргин не имел. Его задачи до недавних пор были совсем другими: не охранять, не защищать, а нападать.
Через день или два он сговорился с Томо Тэрумото прогуляться к Нижней бухте. Там Каргин еще не был и не присутствовал при купаниях Патрика. Они совершались трижды в неделю под медицинским присмотром, с четырех до шести, когда дежурил Крис. Кроме телохранителя и врача, в сопровождающую свиту входили Спайдер и Гарольд Симе, шофер и личный камердинер. У каждого были свои обязанности: врач наблюдал, чтоб пациент не перегрелся, Крис и Спайдер сторожили и страховали, Симе держал наготове апельсиновый сок и полотенце. Машина тоже была на нем – за исключением случаев, когда купанья совмещались с конными прогулками.
Но Каргин и Том отправились в бухту на своих двоих.
Путь туда был недалек и нетруден, как все остальные дороги на Иннисфри:
Пара километров по Нагорному тракту до озера и еще полтора – до смотровой площадки, повисшей над Лоу-Бей. Здесь они остановились, чтобы передохнуть и оглядеться; день выдался знойный, и налетавший с моря свежий бриз приятно холодил разгоряченную кожу.
Перед площадкой, выложенной базальтовыми плитами, тракт разветвлялся:
Направо, вдоль побережья, шла дорога к Первому блок-посту, налево змеилась лента серпантина, ведущего к бухте и пляжу. Пляж был искусственным. Дальний берег разлома в кратерной стене очистили от камней, засыпали песком и насадили пальмы, но за истекшие десять лет волны и ветер слегка подпортили картину. Песок частично смыло, а остальной перемешался с ракушками и водорослями; ветер поразбойничал в пальмовой роще, принес семена кустов и трав, бросил на землю, полил дождями, и пальмы теперь сиротливо жались средь буйной и дикой зеленой поросли, смыкавшейся с чащобой мангр. Дальше, метрах в пятистах от рощи, внутренняя стена кратера осыпалась, похоронив деревья под гигантскими глыбами, и Каргин, рассматривая этот пейзаж с высоты, мысленно назвал его Хаосом.
Не просто хаосом – Хаосом с заглавной буквы. Тут вздыбленная земля перемешалась с древесными пнями, вулканической пемзой и щебнем; над ней торчало воинство каменных глыб, будто покосившиеся монументы на разоренном кладбище, а у их подножий зияли щели и ямы, трещины и овраги – голые, бесплодные или заросшими колючкой и ядовито-зелеными столбообразными кактусами. Шеренга утесов причудливых форм подпирала Хаос с моря; одни из них напоминали полуразрушенные башни и стены крепостей, другие – динозавров, прильнувших к почве или поднявшихся на дыбы, грозивших лапами с обломанными когтями. Самая высокая из этих скал была похожа на ступенчатую пирамиду майя: четыре террасы в трещинах и выбоинах, осыпь, казавшаяся издалека проложенной к вершине лестницей, зев пещеры под нижней террасой, а наверху – огромный плоский камень, точно жертвенник для пленника-гиганта.
