Джон Бердетт - Бангкокская татуировка
Атмосфера стала напряженной. Я вывел цэрэушников из квартиры и позволил им наблюдать, как Мустафа, этот темнокожий мусульманин, запирает дверь, а затем с хозяйским видом кладет ключ себе в карман. Мне пришло в голову, что его отец не одобрил бы наших действий. Но, обвинив американцев в преступлении, мы сбили с толку шпионов. На улице, где царила неистовая жара и мелькали мусульманские одежды, они смутились еще сильнее и удалились не попрощавшись.
ГЛАВА 15
Наступило время ленча, но у нас с Мустафой оказались разные вкусы. Он покинул меня ради мусульманского ресторана, а я обнаружил тайскую закусочную, знаменитую пикантным шоу из морской жизни. Мог бы поесть с Мустафой барашка, но хотел побыть один. И пока ждал начала представления, достал из кармана фотографию Чаньи. Теперь я, пожалуй, предпочел бы иное развитие событий — как это представлялось с самого начала: беспричинный всплеск насилия со стороны проститутки, доведенной до нервного срыва. Но все безгранично и до бесконечности усложнилось. Понятия не имел, что происходит и куда все это приведет.
Я все еще оставался в мрачном расположении духа, когда к ресторану на пикапе-внедорожнике марки «тойота» подъехал Мустафа и с ним трое молодых ребят. По тому, как оттопыривалась их одежда, я догадался, что они — охранники. Мы с Мустафой сели в кабину к водителю, а телохранители, повязав от пыли головы и лица платками, тряслись на скамейке в открытом кузове.
Дорога из города вела на северо-восток, но вскоре твердое покрытие кончилось, и мы продолжали путь по накатанной колесами колее. В машине не было кондиционера, и пришлось открыть окна. Температура здесь всегда на несколько градусов выше, чем в Бангкоке. Вроде не такие большие цифры, но когда они подходят к пределу, который способен выдержать человеческий организм, сразу начинаешь думать по-другому. На разбитой дороге «тойота» снизила скорость, и у меня возникло ощущение, что я перемешаюсь в движущейся духовке. Здесь выпадало много дождей, и растительность, даже для Таиланда, казалась необыкновенно пышной. Когда водитель наконец остановил пикап, всех оглушила пронзительная тишина. Нас больше получаса швыряло и кидало в гремящей машине, а здесь безмолвие нарушали только цикады.
Мустафа поманил меня за собой, и я последовал за ним в спокойную долину, где единственными строениями оказались большой деревянный дом на сваях и крохотная мечеть, из досок, выгнутых таким образом, чтобы образовать купол. Мустафа попросил подождать с охраной, пока он зайдет к отцу. Но вскоре появился с радостным выражением лица и дал знак подниматься по лестнице. Внутри мечети меня с обычным радушием приветствовал старик с пылающим в темных глазах огнем. Мы сели на коврики и выпили мятного чая. Мой отчет, хоть и краткий, выслушали с интересом. Учитывая тот факт, что в спальне Митча Тернера в Сонгай-Колоке была обнаружена фотография Чаньи, любой соображающий полицейский сделал бы вывод — убийство по каким-то причинам совершила именно она. Оба знали друг друга; Чанья явилась к Тернеру в гостиницу, когда тот приехал в Бангког. Чтобы ни произошло в номере, оттуда живой вышла только девушка.
Пока я говорил, имам изучал мое лицо.
— Однако ваш полковник до странности упорно защищает эту проститутку. Почему?
— Она — работница высшей квалификации. Такое время от времени случается. Защищает, и все.
— Вы оформите свой отчет в письменном виде?
— Не могу без соответствующего разрешения.
Последовала долгая пауза. Мустафа сердито покосился на меня.
— Но предупредите нас, если под давлением американцев полковник Викорн изменит решение? — спросил старик.
— Хорошо. — Мне в голову пришла рискованная мысль, захотелось задать вопрос, но я стеснялся, поскольку в нем содержалась мистическая подоплека. Но потом решился — что терять? — Вам что-нибудь говорит имя дон Бури?
Отец и сын недоумевающе посмотрели на меня.
Встреча подошла к концу. Я вернулся в город в пикапе, причем Мустафа, обуреваемый некоей кармической неотвязной мыслью, всю дорогу молчал. Даже едва попрощался.
Возвратившись в гостиницу, я, мучаясь недобрыми предчувствиями, позвонил полковнику Викорну.
— Только что здесь все закончил. — И рассказал о Хадсоне, Брайте и фотографии Чаньи.
— Дальше!
— Уверен — убила она.
С нетерпением:
— Что еще нового?
— Следовательно, мусульмане здесь ни при чем.
Пауза.
— Надеюсь, ты не собираешься воскресить свою склонность к излишнему сочувствию другим?
— Дело не в излишнем сочувствии, а в практической политике. Если мы попытаемся все свалить на «Аль-Каиду», здесь это вызовет ответную реакцию.
Еще более нетерпеливо:
— Никто не собирается обвинять «Аль-Каиду». Ты сам записал показания Чаньи, будь они неладны. Девчонка действовала в целях самообороны.
— Чанья знала Тернера еще по Штатам. Он хранил в квартире ее фотографию. Кроме того, наша красотка послала мне копию дневника, который вела в Америке. Они давно стали любовниками.
Долгая пауза.
— Тебе лучше вернуться.
— Я считал, что должен подготовить письменный отчет.
— Нет.
— Если ЦРУ обнаружит, что убийца и жертва были знакомы, легенда провалится и вы обвините мусульман. Ведь таков план Б?
— Возвращайся.
— А если американцы надавят и наше правительство напортачит, на юге разразится война.
— Есть война или нет войны, люди все равно умирают. На юге всегда было неспокойно. Разве ты не хочешь спасти Чанью?
— Я не хочу стать причиной мятежа.
— Скажешь Будде, что во всем виноват я. Повиновение — неотъемлемая часть Восьмеричного пути,[28] ты это время от времени забываешь. Слушайся меня — никакого письменного отчета!
ГЛАВА 16
Вот что такое реинкарнация, фаранг (если это, конечно, тебя интересует): ты отдыхаешь на прекрасном балконе под звездным небом, божественная музыка звучит с таким утонченным совершенством, которое едва можно вынести. И вдруг происходит нечто ужасное: магические звуки распадаются и превращаются в непристойную какофонию. Что случилось? Ты умираешь? Можно сказать и так. Этот отвратительный шум — первый крик ребенка, то есть твой. Ты рождаешься в человеческом теле, накрепко привязанный ко всем ранее совершенным провинностям. И следующие семьдесят лет будешь изо всех сил стремиться к той самой музыке, которую только что слышал. Неудивительно, что ты плачешь.
ЧАСТЬ III
ЗАМОРОЧКИ ЗИННЫ
ГЛАВА 17
Фаранг, прими мои нижайшие извинения. По возвращении в Крунгтеп я собирался перечитать дневник Чаньи и поделиться с тобой его содержимым (не обманываю), но долг и честолюбие принудили меня отложить это занятие. Около шести утра (рейс с юга задержался, и пассажиры поднялись на борт самолета только после полуночи) я в своей хибаре у реки занялся распаковкой чемоданов, и тут раздался звонок мобильника. Оказалось, что меня разыскивает грозная помощница Викорна — лейтенант полиции Манхатсирикит, которую не так уж небезосновательно прозвали Мани.[29]
— Полковника в пределах досягаемости нет, и с ним невозможно связаться, так что ситуацию придется разруливать тебе. В гостинице «Шератон» на Сукумвит случай «транс восемьсот восемь». Главный менеджер наложил в штаны, боится огласки. Срочно дуй туда. Только прихвати с собой кого-нибудь.
— Почему я?
— Кому же, как не тебе — речь идет о «секретной папке».
— Зинна?
— Разве можно о таком по телефону.
Набрал номер Лека, долго-долго звонил и наконец вырвал его из объятий Морфея. Но когда сознание стажера прояснилось и он сделался, как обычно, почтителен, я велел ему выйти из дома и ждать меня в такси.
В «Шератоне» нас встретил главный менеджер — элегантный, но не на шутку перепуганный австриец (из тех европейцев, которые проводят добрую часть жизни, пытаясь спрятать лысину под тремя волосинками. В прошлой жизни он был воплощен в женщину — заносчивую, высокомерную и притом француженку. Проблемы начались, как обычно, при перемене пола. Прежде он, то есть она, до самой гробовой доски не знал горя с шевелюрой).
Менеджер проводил к лифтам, и мы поднялись почти на самый верх, где располагались многокомнатные номера. Перед дверью с цифрой 2506 управляющий достал ключ и повернулся к нам:
— Горничные из обслуживания номеров обнаружили его сегодня рано утром. Они хотели забрать тележку с посудой, оставшейся со вчерашнего вечера, и постучали в дверь. А когда никто не ответил, решили, что постояльца в номере нет. С тех пор туда никто не заходил.
Мы переступили порог. Лек взглянул на труп и немедленно упал на колени, вознося молитвы Будде, чтобы нас не коснулась печать смерти и миновали несчастья. Менеджер изумленно уставился на моего напарника, и мне пришлось попросить австрийца подождать в коридоре.
