Бернард Корнуэлл - Свинцовый шторм

— Чем же ты занимаешься, Гарри?

— Да так, всякой всячиной, — ответил он скучным голосом.

Я был в смущении, Эббот постоянно ходил вокруг да около и всегда исчезал, так и не сказав ничего конкретного. Если мне что-то и сообщалось, то таким кружным путем, что хоть плачь. А если потребовать разъяснений, Гарри тут же заявит, что просто болтал языком.

— Виделся со своим стариком? — спросил он.

— Я был слишком занят.

— Ну да, с Джимми Николсом.

— Джимми помогал мне ремонтировать яхту.

— Ну и как он?

— Кашель мучает.

— Бедный старикан, недолго ему осталось. Конечно, разве можно столько курить! — Эббот заколебался, не выбросить ли ему свою сигарету, но передумал и выпустил клуб дыма в мою сторону. — Ник, а когда будет банкет?

Имелся в виду банкет, который состоится у Беннистера в начале лета. Это будет не просто банкет, а собрание, на котором Беннистер официально заявит о своем участии в Сен-Пьере. Неважно, что он уже сообщил об этом на весь мир с экрана телевизора, все равно он сделает это еще раз, чтобы напечатали все газеты и журналы по парусному спорту.

— Я слышал, — продолжал Эббот, — что на этом банкете Беннистер представит свою команду?

— Я знаю, Гарри.

— Я просто надеюсь, Ник, что ты в ней не окажешься.

Теперь он говорил без обиняков.

— Да я и не собирался, — ответил я.

— Понимаешь, говорят, что Беннистер сделал тебе такое предложение.

Я рассказал об этом только Джимми, а это все равно, что напечатать новости на первой странице местной газеты.

— Да, он действительно предлагал, — согласился я, — но я отказался, и с тех пор речь об этом не заходила.

— Как ты думаешь, вы еще вернетесь к этой теме? Я пожал плечами:

— Может быть.

— Тогда продолжай стоять на своем.

Я допил пиво и откинулся на спинку стула.

— Но почему, Гарри?

— Почему? Да потому, Ник, что я действительно люблю тебя. В память о твоем отце, понял? А еще потому, что ты так по-дурацки получил этот орден. Я бы не хотел, чтобы из тебя сделали приманку для акул. А яхта Беннистера, как бы это сказать... — он помолчал, — несчастливая.

— Да, несчастливая, — кивнул я и подумал, не является ли определенный акцент на этом слове еще одним намеком. — Ты хочешь внушить мне, что кто-то пойдет на все, чтобы остановить Беннистера?

— Разрази меня гром, если я знаю, Ник! Может, он просто параноик. Это чертово телевидение кого угодно сведет с ума. — Он опрокинул свою кружку. — Я знаю, Ник, что ты с удовольствием угостил бы меня еще кружечкой, но жена сегодня приготовила требуху и свиные ножки, так что мне пора. Запомни, что я сказал тебе.

— Хорошо, запомню.

Я услышал, как он завел свою машину, и та с трудом потащилась в гору. На реке упрямо шла против ветра парусная лодка, а за ней — на моторе — «Мистика». У румпеля стояла американка. Я надеялся, что она подрулит к причалу около кафе, чтобы выпить чего-нибудь, но вместо этого «Мистика» остановилась у канала на противоположном берегу.

Мимо алюминиевой яхты пролетела цапля и уселась на край гнезда. Три лебедя проплыли под деревьями. Был весенний вечер, полный чистоты и очарования.

— Что понадобилось Гарри? — спросил хозяин.

— Мы просто поболтали.

— Он ничего не станет делать «просто». Он очень умен, этот Гарри. Но размах в гольфе у него скверный. Пожалуй, это единственное, на что он зря тратит время, ты уж мне поверь.

Я верил ему, и меня это беспокоило.

Дни прибывали, становились теплее, и я как-то забыл о своих тревогах. Я забыл о Беннистере и о Мульдере, я забыл о слухах и о саботаже. Я забыл даже о неприятностях, связанных с моим приобщением к телевизионному бизнесу, и все из-за того, что восстановление «Сикоракс» шло полным ходом.

Этим занимались мы с Джимми. Пролетали недели, полные напряженного труда и великой радости. Мы врезали в корпус новые доски и проконопатили его. Мы сделали новый палубный настил и установили его на место. Мы подняли основание кокпита и устроили шпигаты, чтобы вода, попадающая внутрь корпуса, сама вытекала за борт. На «Сикоракс» такого раньше не было.

На лесопилке Джимми отобрал стволы норвежской ели и привез их на своем судне вверх по реке. Он заставил меня приложить ухо к одному концу ствола, а сам постучал по другому концу гаечным ключом, и я слышал четко и ясно этот звук, что доказывало хорошее качество древесины. Мы положили стволы ели на причале и обтесали их. Сначала мы придали им квадратное сечение и снимали фаски до тех пор, пока стволы не стали круглыми. Из них мы сделали мачты, гафели и рангоут. Для бушприта мы использовали массивный кусок сердцевины ели. Каждый вечер, закончив работу, я отправлялся в кафе, но перед этим я запускал точило с ножным приводом и точил все инструменты, затупившиеся от работы с твердой древесиной.

Это было прекрасное время. Иногда весенний дождь барабанил по брезенту, но это случалось редко, в основном дни стояли солнечные, предвещая хорошее лето. Мы сделали новую крышу и укрепили каюту дубовыми балками, чтобы ее не снесло во время шторма. Городской кузнец установил в киле «Сикоракс» свинец и выковал новые чиксы для крепления снастей. С приходом лета мы с Джимми принялись обшивать корпус яхты медными листами, укладывая их на слои дегтя и бумаги и закрепляя бронзовыми нагелями. Медь стоила дорого, но была необходима для моей яхты с деревянным корпусом, если я не хотел, чтобы тропические черви превратили высокопрочное красное дерево в губку. Медь в этом смысле лучше любой защитной краски. Мы с Джимми трудились на совесть, как в старину. В свободные дни мы отправлялись на морские аукционы, проводившиеся на реке, и покупали там подержанную, но хорошую оснастку — перлини, блоки, зажимы, светящиеся и дымовые буи, огнетушители, а все счета направляли в телевизионную компанию, которая оплачивала их без возражений. Они даже платили Джимми зарплату, о которой налоговый инспектор и не подозревал, и жизнь наша была прекрасна.

«Уайлдтрек» отвели на стоянку Хамбле, где ему была обеспечена военная охрана с собаками. Больше случаев саботажа не было. По возвращении из отпуска Беннистер жил в Ричмонде, а в море выходил с нового причала, так что мы с ним не встречались. Анжела иногда привозила для просмотра новые материалы, но это случалось редко. Во время своих визитов она была очень деловой и бесцеремонной и не старалась даже делать вид, что интересуется тем, как продвигается ремонт, она только все время напоминала, чтобы яхту до банкета убрали с лужайки. Я заверил ее, что к тому времени «Сикоракс» будет готова.

Она хмуро посмотрела на корпус яхты, наполовину покрытый медью.

— Готова? Вы даже еще не принимались за мачты!

Я сделал вид, что не замечаю ее тона.

— Мачты мы установим уже на воде, поэтому нам осталось только закончить обшивку и установить мотор.

Она тут же ухватилась за возможность ускорить процесс:

— А нельзя ли мотор тоже установить на воде?

— Нет, иначе вода попадет в то место, где должен быть винт.

— Вам виднее, — недовольно произнесла она.

Я все ждал, что она напомнит о моем предполагаемом участии в гонках в Сен-Пьере, но разговора об этом не заходило, и я решил, что предложение забыто. После ее ухода я почувствовал облегчение. Анжела вышла на террасу и принялась торопить Мэттью Купера.

У меня сложилось впечатление, что фактически всю работу для телекомпании выполнял Мэттью. Он и его съемочная группа приезжали раз в две недели, чтобы заснять ход работ. Когда Анжелы не было, они чувствовали себя свободнее, но при этом усиленно трудились над сметами расходов. По правилам их профсоюза они обязаны были ездить большими группами, а это означало, что многим нечего было делать. К счастью, один из водителей и помощник оператора знали плотницкое ремесло и с удовольствием выполняли наши поручения. Однако присутствие съемочной группы всегда означало задержку наших планов. Работа, которую можно закончить за час, растягивалась порой на целый день из-за возни с камерой — наводка, настройка. Иногда к их приезду работа бывала уже закончена, и тогда Мэттью заставлял нас разобрать какое-то место и заново собрать его, но теперь уже перед камерой, причем снимал он под самыми немыслимыми углами.

— Ник! Твоя правая рука закрывает объектив. Опусти локоть.

— Я не могу закручивать болт, если сам скрючен, как Квазимодо.

— В фильме этого не будет. — Он терпеливо ждал, когда я закончу изображать из себя нотр-дамского горбуна. — Спасибо, Ник. Но достаточно опустить локоть. Так лучше.

Затем звукорежиссер хватался за голову, потому что в это время над нами пролетал легкий самолет, который испортил ему запись. Когда самолета уже не было слышно, на небе вдруг появлялось облачко и оператор принимался менять экспозицию. Насколько я понял, съемки чем-то сродни военной службе: долгое ожидание, а затем необъяснимая паника.