Александр Звягинцев - Эта женщина будет моей
– Нет, – рассмеялся Ледников. – Знаете, что сам аль-Файед отвечает, когда его спрашивают о доказательствах? «Как можно получить какие-то доказательства, когда натыкаешься на стальную стену спецслужб?». И этого ему достаточно для того, чтобы обвинять весь мир. Основной же его аргумент – к моменту своей гибели Диана находилась на раннем сроке беременности. «Диана сказала мне по телефону, что она беременна от моего сына. Она и Доди планировали помолвку за три дня до гибели», – объявил он во всеуслышание. Только как доказать, что Диана действительно ему это говорила? Он и сам говорит: «Я единственный человек, которому они, Диана и Доди, сообщили об этом и о своей помолвке».
– Но ведь есть медицинская экспертиза.
– Она беременности не установила. Но аль-Файед, разумеется, говорит, что эксперты были подкуплены или запуганы. В этой титанической борьбе, которую сей господин ведет, достается и несчастной принцессе… Аль-Файеду наплевать, какие ее тайны будут выставлены на всеобщее посмешище. Уже вовсю обсуждается состояние ее матки, сроки месячных, говорят о том, что, вероятнее всего, ребенок мог быть зачат не от Доди, а от одного лондонского врача по имени Хаснат Хан…
– Бедняжку влекло к восточным мужчинам?
– Не знаю, – пожал плечами Ледников.
Ренн вдруг улыбнулся понимающе и как бы извиняясь одновременно.
– Мне кажется, разговор этот вам не очень приятен, мой друг?
– Признаться, я не большой поклонник принцессы Дианы. Она была несчастной женщиной, но ее отношение к королевской семье, ее поведение в последние годы…
– В том-то и дело! Принадлежать к монаршей семье – тяжкое испытание. Но уж коли ты на это согласился… Quand on parle du loup, on en voit la queue. Когда говоришь о волке, видишь его хвост. Должен видеть.
– С другой стороны, qui naquit chat court – apres les souris. Кто родился кошкой, ловит мышей. А не баранов.
– Да-да, от судьбы не уйдешь.
В дверях неслышно возникла экономка с телефонной трубкой в руке.
– Это мадам, – значительно сообщила она.
Ренн с выражением посмотрел на Ледникова.
Выйдя от Ренна, он уже привычно огляделся, нет ли слежки. За последние дни это уже вошло у него в привычку. И, видимо, даже стало сказываться на психике. Вчера ему показалось, что он видел в толпе Карагодина, хотя вряд ли президентская охрана стала бы прибегать к его услугам.
В такси он думал о том, что сказал ему Ренн. Старик расспрашивал о скандальной возне вокруг несчастной принцессы вовсе не случайно. Его, как он признался, очень беспокоила ситуация, которая сложилась в последнее время вокруг Николь. Все только и говорят о ее поведении, недостойном звания первой леди, о том, какую это бросает тень на президента. «Понимаете, мой друг, это необычный брак, необычная семья, – сказал Ренн на прощание. – Вокруг них сплошные спецслужбы, у которых свои заботы и возможности, о которых мы не знаем. И потом, они могут действовать на свой страх и риск. А Николь не хочет этого понимать! Не хочет. Вы уж при случае поговорите с ней. Ей надо быть очень осторожной…»
Глава 15
Юрий Иноземцев
Boulonnaise
Булонка
Роман Аркадьевич Гриб назначил встречу не где-нибудь, а в Булонском лесу, где Иноземцев не бывал уже тысячу лет. Он не любил «излюбленные места отдыха горожан», как изъясняются в путеводителях. Чего, спрашивается, Гриба понесло в урочище разврата, где по ночам правят бал проститутки и трансвеститы всех возрастов, рас и цветов кожи? Существует даже специальное словечко – вoulonnaise, булонка. Так называли проституток, работающих в Булонском лесу.
Правда, в последнее время, кажется, после законов, принятых по настоянию президента, им запретили промышлять в лесу, его даже перекрывают на ночь, и полиция вытесняет отсюда жриц любви и покупателей быстрых удовольствий. Но атмосфера и притяжение места продолжают сохраняться, а парижская пресса принялась трубить, что столица лишается одной из своих главных достопримечательностей.
Но лес поутру оказался вполне симпатичным местом – безлюдным, зеленым, с высоченными деревьями. Несколько лет назад он сильно пострадал от жуткого урагана, говорили, что на восстановление уйдет немало лет, но никаких особых следов разрушения Иноземцев не заметил. Хотя нет, лес стал как будто реже, лужайки просторнее, и пару раз он заметил кучи неубранного бурелома.
Гриб сидел на лавочке на берегу озера и читал российскую газету. Слава богу, не «Правду»! Это было бы забавно.
– Ну, вы даете, Роман Аркадьевич! – насмешливо сказал Иноземцев. – Вас же так моментально вычислит французская контрразведка и вышлет из страны. С кем же я тут останусь?
– А вы тогда со мной отправляйтесь – на родину. Не хочется на родину-то? – прищурился Гриб.
– Ну и вопросики вы задаете – прямо как в НКВД.
– А что такого? Мы люди простые.
Простые они! Да в вас столько намешано, перекручено, переплетено, что поди разберись… Где там сотрудник ЧК, а где зубастая акула эпохи бандитского капитализма?
– Не тянет на родину, не тянет, – укоризненно протянул Гриб.
– Роман Аркадьевич, дорогой мой, – жестко сказал Иноземцев, – у меня с родиной свои отношения. Личные. И никого в них посвящать я не намерен.
– Вы что, Юрий, никак обиделись? – сразу сменил тон Гриб. Лицо его стало простодушным и ласковым. – Я же так, пошутил.
Нет, Иноземцев обижаться не думал, просто время от времени считал нужным показывать окружающим, что человек он непростой, тяжелый даже, и всякие там шуточки и подковырки с ним не проходят. Держите дистанцию, господа хорошие! Вам же лучше будет.
– Давайте к делам перейдем, Роман Аркадьевич. Дела-то у нас с вами есть? Или мы их все уже переделали?
– И перейдем, – послушно, даже с энтузиазмом согласился Гриб. – Дел у нас столько, что голова кругом. Только давай походим чуток вокруг озера, члены натруженные разомнем. Тут вон как хорошо!
– Лепота! – язвительно протянул Иноземцев.
– Можно и так сказать, – не стал возражать Гриб.
А парк поутру был действительно хорош. Высоченные французские сосны с голубовато-серыми, а не малиновыми, как в России, стволами раскачивались едва заметно, бело-желтые лодки, как большие птицы, сбились в стаи на воде… И даже шум машин на дорогах, исполосовавших парк, почему-то не казался чрезмерным.
– Про Вайса этого ничего установить не удалось? – аккуратно осведомился Гриб.
– Нет.
Гриб удрученно покачал головой.
– Судя по моим данным, человек распустил язык по собственной глупости и фанфаронству, – успокоил его Иноземцев. – Тут его никто не курировал, не направлял.
– Да я тоже так думаю, – с явным облегчением сказал Гриб.
– Вот пусть ваши московские коллеги и ищут. С горы оно, как известно, виднее, – пробормотал Иноземцев.
Гриб посмотрел на него изучающе.
– Случилось что?
– А что, заметно?
– Да какой-то вы сегодня не такой, Юрий, – заботливо сказал Гриб. – Может, помощь какая нужна?
Эх, хороший он все-таки мужик, наш Роман Аркадьевич, душевный, отзывчивый. Простой. Вот тут Иноземцев себя сурово прервал. На такой работе простые мужики не держатся, да еще столько лет. И быстро спросил:
– Фамилия Гран вам ничего не говорит?
– Гран? А из какой это оперы персонаж?
– Южная Америка, отряды по борьбе с боевиками наркобаронов…
– Да-да-да. Помню, был там такой конкистадор с израильским паспортом. Этого вы имеете в виду?
– Его.
– А что это он вам вспомнился? – удивился Гриб. – Я-то думал, что придушили его где-то давно – по-тихому так, по-хорошему, по-свойски… Слишком уж много крови за ним. Никому он стал не нужен. Отыграл свое.
– Я тоже так думал. Но мне сказали, что его видели в Париже. Не думаю, что он приехал сюда по музеям ходить.
Гриб озабоченно покачал головой.
– Если это так, то жди беды. Этот по мелочам размениваться не будет.
На какое-то время они замолчали. Каждый думал о своем.
По озеру к двум островкам, соединенным мостиком, лениво шлепая веслами, плыл на лодке какой-то человек в белой шляпе. Заметив, что Иноземцев и Гриб стоят и смотрят на него, человек снял шляпу и раскланялся. Иноземцев радостно помахал ему в ответ рукой. Гриб начал прощаться.
– Вы бегите-бегите, – не стал его удерживать Иноземцев. – А я еще погуляю, подышу воздухом! Я-то не на службе, человек свободный.
Он воздел руки к небу, блаженно, со стоном потянулся и проорал прямо в парижское небо:
– Свободен! Наконец-то свободен!
Глава 16
Виталий Карагодин
La declaration d'amour
Объяснение в любви
Из душа доносилось ее негромкое, беззаботное пение, похожение на мурлыканье.
Каридад-Карагодин… Карагодин-Каридад… Какое странное совпадение!
Так же странно и удивительно все, что между ними происходит. Солнечный удар… Вот именно – удар, от которого не спастись.
Все случилось как бы само собой, он даже не соображал, что делает. Первый день слежки за Ледниковым они проездили в машине практически молча. Карагодин лишь обратил внимание на то, что Каридад до дрожи напряжена, а лицо ее время от времени каменеет, словно она пытается совладать с собой. Сам он тоже чувствовал себя не в своей тарелке, особенно вспоминая те ужасы, что поведал ему о Каридад заклятый друг Тарас.
