Татьяна Степанова - Драконы ночи
– Вот это класс, девочки, только мне на два, нет, на три размера надо больше. Ширше нужно шить, свободнее.
Катя покрасила губы ярко-алой помадой. Никогда прежде на такой шаг не решалась, но сейчас хотелось эксперимента, хотелось эпатажа.
– Надо устраивать себе такие маленькие праздники. – Ида помогала ей застегнуть сзади молнию. – Когда что-то не ладится, когда все кругом не так, плохо, нужно делать себе этот праздник своими руками. Никто другой не сделает, только ты сама. У меня сейчас у самой сложный момент в жизни. Я вам говорила – с работой какая-то хрень, и вообще. Так я перед отъездом сюда шопинг для себя организовала. Психотерапия, скажете? Еще какая действенная. Такой прилив сил сразу, такой эмоциональный подъем. И надо волю себе давать. Понимаете, полную волю всем своим фантазиям. Что мы слышим обычно, что читаем? Что нельзя одеваться эпатажно, крикливо, нужно покупать базовые вещи, инвестировать только в них. А что такое базовые вещи? Дерьмо, настоящее дерьмо: джинсы, маленькое черное платье, белая рубашка, водолазка. Я всю эту хрень просто ненавижу. Это скучно, это такая банальщина. Это все сейчас носят. И все похожи друг на друга, как амебы. А надо отличаться от других. Иногда надо быть непохожей на саму себя. В определенные моменты жизни это может очень пригодиться.
– Слушайте, а давайте сейчас же продемонстрируем себя преображенных, – загорелась Анфиса, не расставшаяся с вуалеткой. – Айда на лоджию – вот так. Пусть нас увидят – таких прекрасных!
– Кто увидит? Никого ведь нет, – засмеялась Катя. Ей идея понравилась. Платье в бирюзовый горох было немного ей коротковато, ну да не беда! Зато сколько восторга в этом импровизированном карнавале.
Они, как три грации, профланировали на террасу. И тут их постигло разочарование. Двор отеля был пуст. Только на детской площадке было по-прежнему шумно и оживленно. Дети гонялись друг за другом, визжали, хохотали – в основном самого мелкого возраста, явные дошкольники.
Катя увидела Дашу Борщакову. Девочка медленно брела к отелю. В руках у нее был лист бумаги. Очень похожий на ту, отксеренную листовку, посвященную пропавшему мальчику. На садовой скамье под липой, в нескольких метрах от Даши, сидела Маруся Петровна.
– Что не так, сокровище мое? – услышала Катя ее голос. – Ты что нос повесила, а? У тебя зуб болит?
Даша покачала головой – нет. Листок бумаги был зажат у нее в кулаке, как веер. Подойдя к Марусе Петровне, она протянула его ей.
– Это еще что за художество? – ворчливо спросила Маруся Петровна. Она достала из кармана своего вязаного кардигана очки, водрузила их себе на нос. Катя видела все это с террасы. Ей хотелось окликнуть их, помахать рукой – эй, вверх смотрите, вверх, на нас, «трех граций».
– Откуда это у тебя?!!
От неожиданности Катя вздрогнула: неужели эта пожилая представительная дама так кричит? Неужели она вообще может вот так? Неужели ее горло, старческое горло способно…
Она увидела, как Маруся Петровна, схватившись за сердце, начала медленно клониться на бок.
– Господи, ей плохо! – Состояние старухи заметила и Анфиса.
Они втроем, в чем были, спотыкаясь на каблуках, подхватив юбки своих карнавальных нарядов, бросились вон из номера. Ида, голося: «Помогите!» – устремилась на ресепшн, Катя и Анфиса выскочили во двор.
– Маруся Петровна! Дорогая, – Катя обхватила пожилую даму, – что с вами? Сердце, да?
– Зажгло, в груди все зажгло, – Маруся Петровна дышала с трудом. – Сейчас пройдет, отпустит… В глазах даже потемнело… Катенька, вы? Посмотрите сами… Я не могу… Это ужасно…
Катя подняла с земли выпавший из рук Маруси Петровны листок. Это был рисунок, сделанный карандашом. На нем была изображена Даша. Сходство было одновременно и схематичным, и весьма четким – темная челка, угловатая хрупкость детских плеч, овал лица, Дашин подбородок, губы и нос.
Девочка на рисунке была совершенно голой. Она лежала на спине, беспомощно раскинув руки. Мертвое лицо искажено, обезображено гримасой боли. Шея как-то неестественно свернута набок. На рисунке была еще одна ужасная деталь. Катя, всмотревшись внимательно, похолодела. У мертвой девочки на рисунке зияла жуткая рана – грудная клетка и брюшная полость были рассечены почти до самого лобка. На белом листе черными штрихами, сливавшимися в кляксы, была нарисована натекшая из раны лужа крови.
Глава 15
«ВЗРОСЛЫХ НЕ БЫЛО»
Над цветником, радужным и ярким от осенних георгинов и астр, гудели осы. На детской площадке визжали дети. На ясном небе не было ни облачка. Уголок рисунка был отогнут. Кате бросились в глаза темные пятна. След чьих-то пальцев?
Анфиса, наконец-то разглядев, что изображено на рисунке, потрясенно ахнула:
– Да что же это… Катя, это что – чья-то шутка полоумная?!
– Это не шутка. – Катя огляделась по сторонам.
К ним спешил охранник – тот самый, что дежурил возле детского городка. Из отеля выскочили Ида и девушка-портье. Со стороны лужайки, занятой коттеджами, показался менеджер Хохлов. На террасе летнего кафе привстал с плетеного стула привлеченный шумом Олег Ильич Зубалов.
– Мы вызвали «Скорую»! – одновременно возвестили Ида и девушка-портье. – Маруся Петровна… давайте мы вас в холл отведем, положим на диван!
– Подождите со мной. – Маруся Петровна не отрывала взгляда от рисунка.
– Как вы? – спросила Катя.
– Ничего, отпустило… Жива буду, ничего.
– Дашенька, откуда это у тебя? – Катя наклонилась к девочке.
Та молчала. Катя взяла ее за обе руки. Ладошки были холодные и влажные, как рыбешки.
– Ты это где-то нашла или кто-то это тебе дал?
Девочка отрешенно молчала. Катя усадила ее на скамейку рядом с Марусей Петровной. Анфиса села с другой стороны, словно хотела заслонить девочку своим бюстом от какой-то – еще пока непонятно какой – опасности.
Катя прикинула: сколько времени девочка находилась во дворе отеля? О том, что она «идет на улицу», Катя слышала еще в ресторане во время завтрака. Потом настал черед «модного магазина». Сколько времени они возились с этим дурацким тряпьем? Минут сорок? Час?
– Вы все время находились на своем посту? Никуда не отлучались? – спросила она запыхавшегося охранника.
– Я никуда не отлучался, смотрел за детьми.
– Кто был на площадке или возле нее?
– Одни ребятишки.
– Ребятишки? – переспросила Катя.
– Только они. Вот Даша и еще девочки, парнишки, мелюзга совсем. Взрослых на площадке не было.
– В чем дело? Маслов, что тут у вас? – раздраженно спросил подошедший к ним менеджер Хохлов.
– Да сам пока не пойму, Игорь Палыч, – ответил охранник.
– Кто-то напугал мою девочку, – Маруся Петровна по-прежнему говорила с великим трудом. Однако на побледневшее лицо ее вернулись краски. – Кто-то дал ей эту мерзость… эту дьявольщину…
– Какую еще дьявольщину? – Хохлов удивленно поднял брови.
Катя протянула ему рисунок. Он взял, всмотрелся:
– Ни хрена себе. Это ж…
– Точно на площадке не было взрослых? – снова спросила Катя охранника, пялившегося недоуменно в рисунок через плечо Хохлова.
– Да точно, я ж все время там был. Если бы кто зашел, я бы сразу увидел. Там только ребятишки гужевались.
– Дашенька, посмотри на меня, пожалуйста, ответь мне, это очень важно. – Катя присела перед девочкой. – Как к тебе попал этот рисунок? Ты его нашла?
– Нет, – губы Даши задрожали.
– Тебе кто-то его дал?
Девочка кивнула.
– Кто, Дашенька? Кто посмел это сделать?! – воскликнула Маруся Петровна, судорожно прижимая к себе девочку.
– Дашенька, это был… кто это был? – настойчиво допытывалась Катя. – Кто-то из взрослых? Дядя какой-то, да?
Она поймала на себе взгляд Хохлова. Потом он снова уткнулся в рисунок. Катя ничего ему не сказала, просто положила ЭТО в свою личную копилку, которую начала собирать – нет, не здесь, не во дворе отеля у цветника, полного георгинов, а еще там, в городе. И в этой копилке уже был один лист бумаги с отксеренной детской фотографией – клетчатая рубашка, щербатая мальчишеская улыбка, а еще там были военные машины на дороге, милицейское оцепление, огни на болоте, лай служебных собак, и тот мужчина, высокий, сутулый – ОТЕЦ, потерявший сына.
Пропавший Миша Уткин и этот жуткий натуралистичный рисунок с изображением мертвой изуродованной девочки… Катя ощутила ту самую прежнюю ноющую боль в виске.
– Дашенька, ну не молчи же, ну скажи мне, – она заглянула девочке в глаза. – Тебе дали этот рисунок?
– Да.
– Кто? Взрослый?
Даша отрицательно покачала головой.
– Кто же тогда, если не взрослый?
– Девочка, – еле слышно прошептала Даша.
– Девочка? – воскликнула Анфиса.
– Тихо, погоди. Дашенька, какая девочка?
– Маленькая.
– Ты ее знаешь? Как ее зовут?
– Не знаю, как ее зовут.
– Но какая она из себя?
– Вот такая, – Даша доверчиво показала рукой невысоко от земли. Рост малыша или гномика. Но какой злобный гном отважился вручить ей ВОТ ЭТО – на белой бумаге, в резких штрихах, в аккуратной растушевке, изображающее агонию, муку, кровь, смерть?
