Филипп Делелис - Последняя кантата

— Как это — мои похороны? И не рассчитывайте! Мне всего тридцать пять лет! Бах умер в шестьдесят пять! Мне предстоит жить почти столько же, сколько я прожил, и я должен еще многое написать! Я знаю, все мои творения вот тут, тут! — сказал он, показывая на свою голову.

Человек в сером отошел от изголовья кровати, стал справа и застыл в неподвижности, словно изваяние.

Это был не он, не посыльный. Тот был выше, его движения — более резкие, и маска у него была другая.

И тогда он понял, что это конец.

Со Смертью можно было шутить. С Богом можно было разговаривать. В своей музыке он столько раз обращался к Богу на ты! Но против заурядного убийцы он ничего не мог поделать!

Lacrimosa dies ilia…

Вольфганг Амадей Моцарт заслужил, чтобы 6 декабря 1791 года, после полудня, в венском кафедральном соборе Святого Стефана был совершен обряд отпевания,[8] очень упрощенный реформами Иосифа II. Вынос тела состоялся в пятнадцать часов, и легенда гласит, что из-за буйной метели никто — даже Констанца — не присутствовал при погребении.

Однако метель сильно подвергается сомнению историками, которые ссылаются на «Вести графства Цинцендорф» от этого числа, где говорится: «Погода теплая. Временами (sic!) небольшой туман…» Никто не отметил места общей могилы. Семь лет спустя, когда город решил взять на учет захоронения, не нашлось никого, кто мог бы указать место, где был предан земле Моцарт.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ИЗЛОЖЕНИЕ ТЕМЫ

В основе любой фуги лежит единственная, неизменно преобразуемая тема: толстый том Музыкальных идей, которые все извлечены из одной Идеи!

2. ЛЕТИСИЯ

Париж, наши дни

Летисия внимательно оглядела себя в зеркале. Оно отражало очаровательную девушку с прекрасной фигурой, приятным лицом с тонким ртом и темными глазами. Ее черные волосы — от итальянской родни — благодаря тщательному уходу ниспадали на плечи красиво. Летисия склонила голову направо, чтобы посмотреть на себя с другой точки. «Можешь идти, старушка! Но, смотри, не расслабляйся!» — подумала она и улыбнулась той своей сокрушительной улыбкой, столь коварной у других женщин, к которой она из христианского милосердия прибегала лишь изредка.

Дочь лионского банкира и венецианской принцессы, она унаследовала от отца чувство своей незаурядности и равнодушие, а от матери — отсутствие предрассудков и страстность.

Джованна Форцца вскоре после своего замужества выказала желание покинуть Лион, где ее супруг Жорж Пикар-Даван управлял банком, носящим его имя, и вернуться в Венецию. Мсье Пикар-Даван, сославшись на то, что ему трудно будет управлять банком из-за границы, эмигрировать отказался. Привязанность к лагуне, к Морской таможне, к площади Сан-Марко — ко всему вместе — была настолько сильной, что принцесса покинула мужа. Ему удалось оставить маленькую Летисию у себя, но при условии, поставленном матерью, что девочка будет носить фамилию Форцца.

Летисия надела длинное темно-синее платье, затянутое в талии, белоснежный воротник которого отлично подчеркивал черноту ее волос. «Вечер с Лиссаком, старушка, — это не шуточки». Она сдвинула китайскую ширму, прошла через свою «творческую мастерскую» к старинному «Бёзендорферу»,[10] единственному черному элементу, которому дозволено было наряду с ее волосами выделяться на сочетании пастельных и тусклого белого цветов.

Сев за пианино, Летисия начала играть Итальянский концерт Баха, играть немного в более быстром темпе, чем указано в партитуре. Не прерывая игры, она обвела взглядом свое жилище. Американская кухня была в образцовом порядке; в гостиной с глубокими белыми кожаными диванами и длинным низким японским столом царил художественный беспорядок, как раз в меру; книги начинали переполнять сделанные на заказ шкафы, но ведь такова судьба всех настоящих библиотек. «Ночную зону» скрывали две китайские ширмы. И лишь один «рабочий» угол оставлял желать лучшего — около пианино стояли чертежный кульман, на котором лежал большой лист нотной бумаги, и широкий письменный стол в стиле Людовика XVI с партитурами, книгами о композиторах и музыковедческими трудами.

На середине Итальянского концерта она прервала игру нестройным аккордом и направилась к письменному столу. Там она разобрала на стопки книги, положив некоторые вопреки логике вместе: «Искусство шумов»[11] Луиджи Руссоло оказалось рядом с крайне ортодоксальным «Курсом гармонии» Франсуа Базена. В порыве вдохновения она вдруг кинулась к нотной бумаге, чтобы записать несколько тактов на нотном стане.

У входной двери прозвенел колокольчик, но Летисия не двинулась с места. Лишь после третьего звонка решила, что пора открыть: она закончила записывать тему.

— Добрый вечер, Паскаль, как дела?

— Добрый вечер, Летисия. А я уже думал, что вас нет дома. Звонил несколько раз.

— Несколько раз? Извините меня, я не слышала. Я записывала партию гобоя.

— Главное, что вы не забыли про наш вечер.

— Конечно, нет. Но не стойте же у порога, проходите.

Паскаль де Лиссак вошел в квартиру, и ему стоило усилий скрыть свое любопытство. Заместитель директора одного из подразделений Министерства культуры, он встречался с творческими личностями исключительно в своем кабинете, так как оберегал себя от постоянных обвинений в пристрастности при выделении многочисленных субсидий, которыми распоряжался.

С Летисией было несколько иначе. Он познакомился с ней на одном обеде у их общих друзей и сразу же поддался ее обаянию, хотя и спрашивал себя, разумно ли это увлечение, принимая во внимание два затруднительных обстоятельства: а) она творческая личность, б) она на десять лет моложе его.

Летисия тоже не осталась безразличной к молодому мужчине. Довольно высокий, стройный, с лицом, которое то и дело озаряла улыбка, в небольших очках в золотой оправе, он выказал незаурядную образованность и блестящее чувство юмора.

— Итак, Паскаль, куда вы поведете меня сегодня вечером? На что-нибудь, что пользуется бешеным успехом?

— Да. В театр Нантер Амандье. Они возобновили «Шесть персонажей в поисках автора».

— Пиранделло я знаю наизусть. А больше ничего вы не можете предложить?

— Совершенно новый спектакль: актеры — любители.

— Надеюсь, не вы их субсидировали?

— Нет, им удалось добиться помощи от Министерства труда.

— Любопытно! Таким же образом вы смогли бы отделаться от доброй доли просителей: спектакль «В ожидании Годо»[12] мог бы послужить аллегорией экономической темы и получить субсидию, естественно, от Министерства финансов…

— О, мысль заслуживает рассмотрения, но я не хочу совсем лишаться своего денежного фонда. Назойливые просители оправдывают мою заработную плату. Практически мы все зависим от Министерства культуры. Но давайте лучше поговорим о вас: чему предназначена партия гобоя, которую вы сейчас упомянули?

— Она входит в мое первое произведение. Оно для семи инструментов, которому я дам номер: сочинение номер один.

— И как вы его назовете?

— Очень просто: «Септет, сочинение номер один». Главное — в названии ничего романтического…

— Ах, как жаль! — вздохнул Паскаль с притворным огорчением. — Не «Фантастическая симфония», как у Берлиоза. Не «Ночь на Лысой горе», как у Мусоргского! С современными композиторами мы утратили страстные романтические названия…

— О нет! — возразила Летисия. — В легком жанре некоторые еще увлекаются этим. Но они, пожалуй, прибегают к несколько эзотерической поэзии, китайской, не знаю уж какой еще… На их фоне Малларме[13] заставляет вспомнить Малерба,[14] а Рене Шар[15] — Мольера…

— Скажите, Летисия, стоит ли давать номер сочинения вашему септету, ведь вы еще только сдаете выпускной экзамен в консерватории… на будущей неделе. Разумно ли это?

— И да, и нет. Во-первых, я уже получила первую премию за гармонию, вторую премию за фортепьяно, а диплом историка музыки — еще в прошлом году. К тому же на будущей неделе меня ожидают последние экзамены — по фуге и полифонии. Я сдам их раньше, чем закончу свою композицию, если это может вас успокоить…

— А письменную работу по композиции вы не представляете?

— Нет, я хочу доказать себе, что способна написать хорошую фугу, как в восемнадцатом веке, но понятия не имею, по каким академическим критериям можно было бы судить произведение по-настоящему оригинальное. Я не посещала и никогда не буду посещать класс композиции. Разве Баху и Моцарту когда-нибудь вручались первые премии по композиции? Абсурд!

— Согласен с вами. А вас не огорчила в прошлом году всего лишь вторая премия по фортепьяно?