Николь Нойбауэр - Подвал. В плену
– Она не ждала гостей.
– И все же здесь был кто-то еще, – произнес Вехтер. – Только мы пока не знаем, кто именно. И почему.
Один из криминалистов обернулся и сказал:
– Здесь натоптано, как на вокзале.
– Как он попал внутрь? – Ханнес сразу подумал о мужчине.
Как всегда, слишком поспешные выводы. Внутренний критик поправил его: «Я хотел сказать: он или она». Хотя, глядя на следы бойни на полу, трудно было предположить, что здесь орудовала женщина.
– Она сама впустила этого человека. Никаких следов взлома нет, – заметил Вехтер.
– Кто ее обнаружил?
– Кровь просочилась через пол и стала капать в квартире этажом ниже, на кухне, прямо во время ужина. – Вехтер поднялся, охнул и помассировал колено.
На лестничной клетке послышался стук тяжелых ботинок. В дверях возник полицейский, лицо его раскраснелось после подъема.
– Рокко пошел работать, – сказал он.
Вехтер выпрямил спину:
– Кто?
– Новый коллега, пес. Он взял след и пошел вниз. Гараж или подвал.
Ханнес подошел к входной двери. В свете прожекторов его тень удваивалась и утраивалась, увеличивалась до гигантских размеров, чтобы потом вновь броситься под ноги и исчезнуть. Он инстинктивно сунул руку под куртку и снова опустил. Сердце забилось быстрее.
– Есть у кого-нибудь ключ от квартиры и подвала? – спросил он.
– У меня. Взял у свидетельницы с нижнего этажа. – Коллега протянул ему связку ключей.
Рокко азартно взялся за дело и, слегка повизгивая, пустился по следу, который мог унюхать только он: незримые молекулы, чешуйки кожи, капли крови, человеческое дыхание, которое медленно исчезало, но еще не успело рассеяться в воздухе этого дома. Поскуливание Рокко разносилось по подъезду.
Какая-то женщина выглянула в дверную щель: бледное лицо, наполовину прикрытое прядями волос, на руках – ребенок. Она исчезла, и в двери щелкнул замок.
Пес рвался вперед, натягивая поводок и фыркая. Позади эхом отдавался топот полицейских ботинок.
Перед дверью в подвал они остановились. Пес поскреб лапой порог, и кинологу пришлось придержать его, пока дверь открывали. Ханнес отступил в сторону от проема, подальше в темноту, и наткнулся на плечо Вехтера.
Вехтер устремил на него бульдожий взгляд.
– Ханнес, я уже слишком стар для такого. – Он прислонился к стене с пистолетом в руке и отер платком лицо.
Ханнес наклонился и прошептал ему на ухо:
– Ты слишком толст для такого.
Вехтер в отместку пихнул его локтем в бок.
Ханнес направил фонарик в темноту. Его луч скользнул по грязным бетонным ступеням, больше создавая пляшущие тени, чем освещая лестницу.
– Полиция! Здесь есть кто-нибудь?
На лестнице было пусто. Они спустились, прижимаясь спиной к стене. Ханнес шел впереди, Вехтер пыхтел сзади. Лестница вела в лабиринт подвальных помещений. Внезапно перед ними возникла табличка с нарисованным на ней черепом и надписью: «Осторожно, крысиный яд!» Слева и справа в луче фонаря мелькнули деревянные решетки, за ними виднелись чемоданы, шкафы и куски брезента. Рокко снова натягивал поводок и повизгивал, устремляясь в темноту. Возле одной из подвальных комнат пес остановился, его задние лапы дрожали. Он подал голос один раз. Кинолог подтащил собаку к себе.
Дверь в помещение была приоткрыта.
– Здесь есть кто-нибудь?
Ответа не последовало.
– Это полиция! Выходите с поднятыми руками!
Тишину нарушало лишь повизгивание собаки.
Ханнес глубоко вздохнул:
– Работаем!
Дверь распахнулась. Дула трех пистолетов смотрели в темный проем. Вдруг фонарик выхватил из сумрака глаза ребенка, таращившегося на них.
«Ты кто такой?»
Мальчик сидел в полицейской патрульной машине и смотрел в окно, ритмичные вспышки синих мигалок освещали его лицо, каждый раз на полсекунды – слишком мало, чтобы его рассмотреть. У него было лицо подростка на пороге юности, абсолютно ничем не примечательное.
Взгляд его казался стеклянным. Здесь он выглядел старше, чем внизу, в подвале, где его большие круглые глаза блестели в свете фонаря. С тех пор как полицейские вытащили его оттуда, мальчик не проронил ни слова.
Вехтер уселся напротив него и стал ждать. Этому он научился у Хранителя Молчания. Уметь ждать. Самые важные вопросы он пока еще не хотел и не мог задать. Вехтеру нужно было лишь узнать его имя, телефонный номер родителей, но больше всего он желал спокойно понаблюдать за ним, увидеть его реакцию после первых минут ареста. Однако главный комиссар не заметил ничего. Если бы Вехтер закрыл глаза, то за считаные секунды понял бы, что не может вспомнить, как выглядит этот парень. А тот словно не замечал ничего вокруг.
Но у них есть время. Парень у них в руках.
«Это ты убил?» – мысленно спросил его Вехтер.
Его глаза – словно тонкий прозрачный лед, сквозь который можно смотреть в глубину. А на дне таятся ответы.
«Что ты видел? – продолжал молча спрашивать комиссар. – Не говори мне этого. Не говори пока. Время еще не пришло».
Дверца резко распахнулась. Внутрь протиснулся Ханнес, стряхивая хлопья снега с волос.
– Где родители? – спросил он.
– Пока еще не знаем. – Вехтер снова повернулся к парню. Он охотно подождал бы и посмотрел, что родится из этой тишины, но момент был потерян. Теперь можно задавать любые вопросы. – Мы должны уведомить твоих родителей. Как нам с ними связаться? Где твоя семья?
Вехтеру показалось, что, когда прозвучал последний вопрос, глаза мальчика слегка прищурились, но, возможно, виноваты в этом были вспышки мигалок.
– Кто ты?
– Для меня это слишком долго. – Ханнес наклонился вперед, к мальчику, быстрым движением вытащил из кармана его куртки кошелек и раскрыл его, прежде чем Вехтер успел вмешаться.
– Carte nationale d’identité, – прочел он. – Французский паспорт. Оливер Паскаль Баптист. Четырнадцать лет. Пиенценауэрштрассе. – Ханнес взглянул на мальчика, нахмурив брови, и уточнил: – Это же в Герцогпарке, да?
Герцогпарк – район вилл вдоль реки Изар, где за многометровыми заборами жили богачи, которые время от времени подавали иски на городские власти за то, что трамвай на улице слишком шумит. Подросток не походил на жителя этого района. На нем был грязный пуховик, его длинные локоны сбились в колтун. Но он не был похож и на убийцу: на такое способны вообще единицы. «Уличный мальчишка, вор, который пытался раздобыть несколько евро на очередную дозу и которого жертва застала на месте преступления», – вот о чем сначала подумал Вехтер. Но они не нашли следов взлома на входной двери. А место жительства в элитном районе Мюнхена позволяло разыграться воображению. Нет, нельзя таким заниматься. Это не игра.
– Ты меня понимаешь? Est-ce que tu parles allemand?[3] – спросил Ханнес, не сводя глаз с мальчика, словно готовясь к прыжку.
Это было слишком. Присутствие второго полицейского уже само по себе было лишним. Чем дольше Ханнес расспрашивал парня, тем глубже тот забирался в свою раковину.
– Оставь его в покое, – вмешался Вехтер.
– Ты и так все время держишь его в покое. Это ни к чему не приведет.
Ханнес помахал рукой перед глазами мальчика, но тот продолжал смотреть на голубые отблески мигалок. Он постоянно накручивал на палец и растягивал прядь своих вьющихся волос, затем снова отпускал, позволяя ей отскочить. На его пальцах и ладони виднелись темно-коричневые пятна. Кровь? Другой рукой парень обхватил живот, засунув ее под куртку. Четырнадцать лет. Он такого же возраста, как…
– Я вроде тебя спрашиваю! – резко произнес Ханнес.
Казалось, мальчик совсем его не слышал, лишь играл прядью волос. И вдруг – рывок! – локон остался у него в руке. Лицо его при этом ничуть не изменилось.
– Да отвечай же наконец! Я тебя кое о чем спросил! – Ханнес ударил рукой по внутренней стороне двери.
От хлопка мальчик вздрогнул, лицо его исказилось, по щекам потекли слезы.
Вехтер схватил Ханнеса за руку и сказал:
– Мы просто хотим узнать, где живут твои родители.
Вместо ответа Оливер завыл еще громче.
– Пойдем. – Вехтер открыл дверь и вытащил Ханнеса наружу.
От холода на миг перехватило дыхание. Только когда дверь автомобиля захлопнулась, он произнес:
– Это ничего не даст. Мы должны прерваться. Я не хочу допрашивать его без родственников.
– Да брось, не время сейчас для этого. Мы же не работники социальной службы на вокзале! – взорвался Ханнес.
– Ты же видишь, что ему сейчас все как об стенку горох.
Ханнес взглянул на полицейскую машину и зашипел в ответ:
– Я не люблю, когда меня разводят. В этом возрасте у них открывается чудесный актерский талант. В отличие от тебя, я могу это оценить.
Вехтер скрестил руки на груди:
– Сейчас мы поедем и покажем его врачу. До утра я не хочу его допрашивать. А потом будем проводить допрос только в присутствии родителей. Ты пробей пока его данные по компьютеру. Ordre du mufti[4].
