Первый шедевр - Яков Калинин

– Я покинул свою физическую оболочку. Летал над кишлаком и смотрел на все, думал, что уже мертв. Видел сверху, как сержант тащил мою тушу, а она блевала на него. И тогда на меня снизошло благословение Господа.

Иезекииль говорил спокойно, будто рассказывал не об ужасах войны, а читал молитву. Тем не менее каждое его слово наполнено силой, мягкой, обволакивающей, успокаивающей.

– Бог сказал отринуть мою греховную жизнь и нести людям свет божий. Показать им праведный путь…

– И как это пересекается с тем, что ты растворяешь в кислоте трупы животных, – перебил его Грегори.

– В щелоке, Грег, – поправил Иезекииль. Я забочусь о них, провожаю в последний путь, защищаю от их смрада еще живых существ.

– Разве Иезекииль по легендам не оживлял мертвых?

– Я не святой, Грег. Я не властен повелевать жизнью, – терпеливо и снисходительно объяснял Изи. – Но я пытаюсь направить заблудшие души к свету.

Пикап Изи вывернул на Сандхилс-лэйн. Короткая поездка близилась к завершению.

– Ты так и будешь обсуждать с ним этот религиозный бред или спросишь то, что нас действительно интересует, – в зеркале заднего вида показался Тим, рассерженный и суетной. – Просто спроси его, не надо строить из себя псевдо-философа, тупица!

– Дружище, ты рассказал, почему убираешь трупы животных, но не рассказал как ты их утилизируешь?

– Разве, Грег? – Изи остановил машину и вновь заглянул в глаза Грегори. Тот стушевался, но решил продолжить:

– В смысле, ты рассказал, что засыпаешь трупы щелоком, но не рассказал что с ними происходит после…

– Ты правда хочешь знать, Грегори?

– Следуй за белым кроликом, мудила. Ты нашел кроличью норку, теперь осталось выяснить, насколько она глубока.

И Грегори ответил:

– Да.

Грегори обуял голод, который он ранее никогда не испытывал. Кроме сраного бутерброда с тунцом, он больше суток ничего не ел. Он вытащил из трехкамерного холодильника сэра Стоуна все оставшиеся продукты. На огромной сковороде шкворчали яйца, бекон, помидоры, сыр, стручковая фасоль, бобы – все, что попало под руку.

Парень сидел за кухонным островком и буквально шпиговал себя едой, жадно давясь, откашливался, отрыгивал и тут же глотал. Остывшим кофе пропихивал еду глубже в нутро.

– Прям завтрак чемпиона! – напротив стоял Тим, который все так же давил свою мерзкую ухмылку.

С подбородка капали яичный желток и остатки жира, горло болело, нос был заложен, Грег задыхался, но продолжал есть. Капилляры в глазах полопались от напряжения, но еда успокаивала желудок и разум. Подгоревшим тостом Грег начисто обтер глубокую сковороду и отправил хлеб в рот, под аккомпанемент бессвязных шуточек мертвого грабителя. Нажравшись до отвала, он едва дошел до дивана гостиной, упав на который заснул глубоким, тяжелым, как ватное одеяло, сном.

Он вновь оказался в подвале, но не внизу. Парил под самым потолком, был прожектором, освещающим маленький кружок бетона под собой. Невидимый, неосязаемый. Наблюдатель. На свет вышла маленькая точка. Он опустился ниже, чтобы ее рассмотреть, и пятно света расширилось. Он увидел себя, маленького, напуганного, растерянного. Это был Грегори, но только 11-летний, заблудший в темный подвал Стоуна.

В полнейшей тишине он услышал звук. Очень знакомый звук мерно раскачивающегося тела. Он опустился ниже, чтобы рассмотреть лучше. И пятно света расширилось, выхватив из темноты ноги повешенной женщины.

– Ты знаешь, чем закончится этот сон, – раздался голос Тима.

– Нет, – ответил Наблюдатель. – Сейчас все по-другому.

– От смены точки зрения, общая картина не изменится, – заверил Тим.

– Ты уже стал экспертом в моих снах? Просто заткнись.

Тим молчал. Мальчик снизу выставил руку и толкнул тело. Наблюдатель приблизился, рассматривая тело мамы Грегори. Она не выглядела мертвой, скорее, заснула в очень странном положении. Тело раскачивалось взад-вперед, а мальчик мог только стоять, не говоря ни слова.

Тело мамы начало биться в судорогах. Ее руки рванулись к горлу, пытаясь отвязать ремень, но ничего не получалось. Маленький Грегори лишь стоял и смотрел, невластный над собой, неспособный пошевелиться. Наблюдатель не вмешивается, он лишь смотрит. И ничем не может помочь маленькому Грегори.

– Ты можешь прекратить это в любой момент.

– Но как, – спросил Наблюдатель.

– Ты никогда не оказывался сверху, не так ли, Грег? – голос Тима изменился. В нем появились успокаивающие интонации.

– Что мне сделать? Просто скажи!

– Перестань быть светом.

– Я не понимаю…

– Перестань быть светом! – спокойствие ушло из Голоса, он стал властным и требовательным.

Тело женщины извивалось в безумных конвульсиях. Она выгибалась, пытаясь нащупать пол под ногами, она до крови прокусила губы, и теперь ее ночнушка покрывалась маленькими красными капельками. Она безумно мотала головой, волосы спутались, больше походя на какую-то мокрую мочалку. Чем дольше он медлил, тем сильнее окрашивалась в красный ее светлая ночнушка. Брызги летели на маленького Грега, покрывая его лицо. Мальчик хотел закричать, он хотел сделать хоть что-то, но это было не в его силах.

– Сколько ты готов смотреть на это? Прояви милосердие, черт тебя побери! Прекрати его страдания! Перестань быть светом!

Конвульсии женщины перестали походить на человеческие. Так умирают раненые рептилии. Не люди!

– Так умирает детство, Грегори. Перестань быть светом! – в нетерпении требовал Голос.

И он перестал. Темнота. Вязкая, осязаемая, теплая. Звуки не прекратились, где-то