Мы никогда не умрем (СИ) - Баюн София

Выпавший снег сгладил все очертания, дав потемневшему дереву забора и сарая искрящееся серебро. Окна замутили узоры, а деревья, оставшиеся без листвы, теперь держали на ветвях тяжелые снежные кружева. Такой мир казался Вику прекрасным. Правильным. Холодным и белым, как чистый лист бумаги, на котором ничего не хотелось писать.

Зимние дни тянулись темные, теплые и тихие. По ночам Мартин зажигал в темноте гирлянды разноцветных огоньков и рассказывал истории. Они больше не ходили в лес, на рыбалку и редко бывали в деревне. Мартин боялся, что опять начнутся проблемы с едой, но куры продолжали нестись — он узнал, что нужно добавить в их рацион и смог затянуть дыры под потолком курятника пленкой так, чтобы света проникало достаточно, но птицы не мерзли.

Отец зарезал еще одну свинью, на этот раз сам. Сам разделал ее во дворе. Половина мяса пошла на продажу, половина — в холодильник. Весь двор был залит кровью, которую отец и не подумал убрать. Утром Мартин широкой лопатой чистил место разделки. Лопата была слишком тяжелой и громоздкой для семилетнего ребенка. Но ходить по перемешанной с грязью крови показалось Мартину худшей перспективой, чем тяжелая работа. Собаки тянулись со своих цепей к замерзшей крови и протяжно скулили. Подумав, он подвинул кучу снега к их будке. К утру от нее не осталось ни следа.

В углу кухни стоял мешок картошки, у Вика в комнате в деревянном ящике лежали переложенные чистой марлей сушеные грибы.

Мартин научился заваривать чай с собранными летом травами. Терпкий, темно-янтарный напиток оставлял после себя тяжелое, сонное тепло. Все это позволяло долго не задумываться над тем, что им придется есть завтра. В освободившееся время они читали.

Недавно Вик нашел на чердаке заколоченный ящик и убедил Мартина его вскрыть. В ящике обнаружились книги. Судя по подписям на форзаце, они принадлежали матери Анатолия. Больше половины — любовные романы. Еще была небольшая брошюра со схемами вязания и приключенческие романы. Ни одна из этих книг явно ни разу не читалась.

— Мартин, отец не разрешает читать книги.

«Но ты ведь читаешь привезенные из дома. И я тебе читал те, что нам давала Пася», — отозвался Мартин.

— Да, поэтому я предлагаю этот ящик задвинуть в угол, накрыть той занавеской и брать оттуда под одной, — улыбнулся Вик.

«Там, на полке, видишь штука, похожая на бутылку? Возьми ее… Вик, у этой табуретки три ножки, встань на ящик… Не разбей, ладно?»

— Что это? — спросил он, разглядывая предмет.

«Керосиновая лампа. В сарае есть керосин. Это чтобы по ночам не включать свет, отец может заметить. Мои огоньки не светят, к сожалению…»

Лампу они отмыли и зажгли в тот же вечер. Мутное от царапин и времени стекло пропускало рассеянный желтый свет. Он был тусклым, но его вполне хватало, чтобы осветить странички книги. Читал Мартин, вслух, а Вик слушал, жалея, что не может прикрыть глаза. В такие моменты ему казалось, что друг сидит рядом. Держит на коленях раскрытую книгу, и водит по строчкам рассеянным взглядом.

— Двадцать седьмого февраля 1815 года дозорный Нотр-Дам де-ла-Гард дал знать о приближении трехмачтового корабля «Фараон», идущего из Смирны, Триеста и Неаполя…[1]

«Как называется корабль с тремя мачтами?»

— Таких много. Это может быть барк или люггер… Баркентина… Это торговый корабль, так что люггер вряд ли… Зачем тебе?

«Представить…»

— Ты представляешь, чем барк отличается от баркентины? — с улыбкой спросил Мартин.

«Нет, ты представляешь», — улыбнулся Вик в ответ.

Мартин отложил книгу и протянул руки вперед. На его ладонях почти незаметный в темноте призрачный парусник.

Это барк. На его борту едва золотится надпись «Фараон». Мартин бы представил на французском, но он не знал языка. Он, по правде сказать, сам не знает, откуда берутся образы кораблей. И не знает, откуда берутся названия. Он не может помнить, как мать читала ему в раннем детстве «Справочник вахтенного офицера», оставшийся на полке со времен единственной поездки в Ялту. Там его купил дедушка Виктора, когда-то тоже грезивший парусами. Эту книгу Полина читала, не понимая ни слова. Но ей было, в сущности, все равно, что читать, а сын засыпал под заклинание: «фор-стень-стаксель (или фока-стаксель), кливер, бом-кливер, летучий кливер…» не хуже, чем под сказки. Позже он листал эту книгу, разглядывая картинки и еще не соотнося их с надписями. Но Мартин-то мог соотносить.

— Будешь слушать дальше? — спросил Мартин, с сожалением стряхивая с ладоней призрак корабля.

«Да…»

— Как всегда, портовый лоцман тотчас же отбыл из гавани, миновал замок Иф и пристал к кораблю между мысом Моржион и островом Рион…[2]

…

Они давно погасили лампу и отложили книгу, но сон никак не шел.

Лампочка под потолком светила фальшивым белым светом. Это так странно было — светящаяся белая лампочка в темноте. Ничего не освещающая. Вокруг нее вились такие же фальшиво светящиеся белоснежные мотыльки. Вик наблюдал за ними, но почему-то сегодня чудеса Мартина не приносили ему покоя.

Мартин сидел в кресле и смотрел в огонь, рассеяно водя в воздухе рукой. Орест огибал его запястье, обвиваясь браслетом, скользил между пальцев и падал к локтю. Мартин улыбался. Он ждал, пока Вик уснет и можно будет забыться самому.

— Мартин, а куда пропал Пушистик? — спросил его Вик, нарушив тишину.

«Ты что, соскучился?» — усмехнулся Мартин.

Мартин был рад, что монстр перестал тревожить Вика. Может быть потому, что он тогда преодолел свой страх и пересек коридор, чтобы помочь отцу. А может, потому что появился страх более реальный и осязаемый.

— Нет, просто я… Мартин, ты его прогнал?

«Нет. Ты сам. Тебя что-то тревожит?»

— Мне снятся кошмары.

«Давно?»

— Не знаю. Нет, недавно…

«Что тебе снится?»

Вик прикрыл глаза. Он не знал, как сказать, что именно ему снилось и что напугало. Образ стоял перед глазами, живой и яркий, пропитанный липким страхом. А что было в нем страшного…

— Мне снились цветы. Вместо снега с неба падали цветы. Белые. В реку.

«Что было плохого?»

— Ночь была, фонари горели. И пахло… травой. И цветами. И боли не было. А плохого…

«Что было плохим?»

— Я. Я был плохим, Мартин.

«Что значит „был плохим“?»

— Там женщина плакала. Молодая. Красивая. С белым лицом, как будто… в краске. Она из-за меня плакала. А мне было плохо от того, что она плачет, но… я был рад. Мне нравилось, что ей плохо… Мартин, помнишь, ты говорил, что мы свободны и сами выбираем, кем нам становиться? Бывает так, что выбора… нет?

«Нет, Вик, не бывает. Человек всегда несет ответственность за свои поступки. И всегда выбирает, как ему поступить, даже под пыткой. Поэтому не бойся — никто не вынудит тебя стать плохим и заставлять плакать красивых женщин», — тихо сказал ему Мартин, протягивая к проему руку.

И Вику впервые показалось, что он чувствует прикосновение. Что-то теплое невесомо скользнуло по запястью. И почему-то страх отступил.

— Мартин… почитай мне?

«Ты будешь спать или нет?» — притворно рассердился он.

Вик засмеялся, зажав ладонью рот. Злость он чувствовал сразу.

«Я тебе посмеюсь. Я наизусть только стихи помню, сочинять уже ничего не могу».

— Давай стихи…

«Орест, мы сегодня не спим.

Я вижу, я вижу, лорд со взглядом стальным,

Ты идешь по тропе из слез,

Лилия белеет утром одним,

Другим ее убивает мороз…»

— Про кого это?

«Про Кеннета».

— Кто это?

«Шотландский лорд».

— А…

«Вик, пощади меня», — взмолился Мартин.

— Ладно, ладно, прости. Что там с лилией?..

«Ее убил мороз. Утром.

Ты презрительно смотришь на слезы других,