Дик Френсис - Дорога скорби
– Избавьте меня от философии!
– Я с наслаждением читаю вашу еженедельную страницу, – сказал я.
– Но не хотите появиться на ней?
– Это верно.
Она вскинула голову.
– Многие просили меня не печатать то, что я знаю.
Я не хотел окончательно поссориться с ней и мог отказаться от мимолетного удовольствия подшутить над ней, поэтому я принял доброжелательный вид и не стал комментировать.
– Вы женаты? – спросила она.
– Разведен.
– А дети?
Я покачал головой.
– А вы?
Она больше привыкла задавать вопросы, чем отвечать на них. Поэтому ощутимо замешкалась, прежде чем сказать:
– У меня то же самое.
Я глотнул скотча.
– Передайте Кевину, я очень сожалею, что не могу описать ему подоплеку событий. Передайте, что я поговорю с ним в понедельник.
– Этого недостаточно.
– Больше я ничего не могу сделать.
– Вам кто-то платит? – требовательно спросила она. – Другая газета?
Я покачал головой.
– В понедельник. – Я поставил пустой стакан на стойку. – До свидания.
– Подождите!
Она посмотрела на меня взглядом, в котором не было феминистской агрессии и не читалась необходимость набирать очки в битве, которую выиграло предыдущее поколение. Я подумал, что, возможно, Индия Кэт-карт не создана для продолжительного брака, как и я. Я женился на любящей и милой девушке и заставил ее ожесточиться – худшая и самая печальная ошибка моей жизни. Индия спросила:
– Вы не голодны? Я целый день ничего не ела. Мой кошелек выдержит два обеда.
Бывает хуже. Я быстро обдумал вероятность того, что меня размажут по пятнадцатой странице, и решил, как обычно, что у всякого риска есть свои пределы. Рискуйте, но с предосторожностями – великий девиз.
– Ваш ресторан или мой? – улыбаясь, спросил я, и тут же в ее глазах мелькнул слабый отблеск триумфа – она подумала, что рыбка попалась.
Мы ужинали в шумном, ярко освещенном, большом и полном народу ресторане. Выбор был за Индией. Это было ее естественное окружение. Несколько подхалимов зааплодировали, когда шепелявая девушка провела нас к центральному почетному столику. Индия Кэткарт признала аплодисменты и потащила меня за собой, как хвост кометы Галлея *, никому меня пока не представляя.
Меню было поразительным, но по давней привычке я заказал самые простые блюда, с которыми можно было неплохо управляться одной рукой, кресс-салат, кэрри из утки с тушеными овощами. Индия заказала баклажаны в масле и гору хрустящих лягушачьих лапок, которые ела руками.
Лучше всего в этом ресторане было то, что шум делал приватную беседу невозможной – все, что там говорилось, могли услышать за соседними столиками.
– Итак, – сказала Индия, – Бетти Брэккен была в слезах?
– Я не видел ни одной слезинки.
– Чего стоил этот жеребец?
Я попробовал овощи и решил, что они пережарены.
– Никто не знает, – сказал я.
– Кевин сказал мне, что он стоит четверть миллиона. Вы просто уклоняетесь от ответов.
– Сколько стоит и чего стоит – это разные вещи. Он мог выиграть дерби. Он мог стоить миллионы. Никто не знает.
– Вы всегда играете словами?
– Довольно часто, – признался я. – Как и вы.
– Где вы учились?
– Спросите Кевина, – улыбнулся я.
– Кевин рассказывал мне о вас такие вещи, что вы можете не захотеть, чтобы я о них знала.
– Какие же?
– Например, что легко обмануться вашим мирным видом. Что у вас вольфрам вместо нервов. Что вы болезненно относитесь к потере руки. Хватит для начала?
Я задушу Кевина, подумал я.
– Как вам лягушачьи лапки? – спросил я.
– Мускулистые.
– Ничего, у вас острые зубки.
Ее отношение вполне заметно сменило направление от покровительства до неуверенности, и она начала мне нравиться.
После кэрри и лягушек мы выпили кофе, в промежутках пару раз обменявшись оценивающими взглядами. Мельком я подумал, какова она в постели, и так же мельком подумал, что никто не станет обнимать потенциальную кобру. У меня и мысли не возникло попробовать.
Она, кажется, приняла мою пассивность за разрешение действовать. Она заплатила за нас обоих кредитной карточкой "Памп", как и обещала, и явно ожидала, что я отплачу в понедельник, дав Кевину эксклюзивное интервью.
Я пообещал, зная, что не смогу этого избежать, и предложил подвезти ее до дома.
– Но вы же не знаете, где я живу!
– Да все равно, – сказал я.
– Спасибо. Здесь ходит автобус.
Я не настаивал. Мы расстались у дверей ресторана. Ни поцелуя. Ни рукопожатия. Она только кивнула и пошла вперед не оглядываясь, а я вообще не верил в ее добросердечность.
В воскресенье утром я снова открыл небольшой синий кейс, который мне дала Линда, и снова прочел все вырезки, где говорилось о покалеченных пони в Кенте.
Я опять прокрутил запись двадцатиминутной программы, сделанной Эллисом о детях, которым принадлежали пони, и просмотрел ее с другой – тошнотворной – точки зрения.
На экране он выглядел таким дружелюбным, таким обаятельным, таким умелым. Его рука с сочувствием обнимала Рэчел. Его приятное лицо было исполнено сострадания и гнева. Он говорил, что ослеплять пони или рубить им ноги – это преступление, такое же, как убийство.
Эллис, в отчаянии думал я, как ты мог? Что, если он не сможет удержаться. Я поставил пленку второй раз, подмечая детали и внимательно прислушиваясь к тому, что он на самом деле говорил.
Его чувство аудитории было непогрешимо. Дети были одеты в костюмы для верховой езды, двое или трое были в жокейских шапочках из черного вельвета.
Он усадил их на кипы сена. Сам он сидел среди них на полу, в темном спортивном костюме, со сдвинутой на затылок кепкой, с темными очками в кармане.
Некоторые ребятишки плакали. Он давал им свой платок и помогал справиться с горем.
Когда он говорил, обращаясь прямо в камеру, звучали такие фразы, которые делали зримыми детские страхи: "Из пустых глазниц их глаза стекали по щекам" и "Чистокровный серебристый пони, сверкающий в лунном свете".
Один его заботливый голос делал эти картины непереносимыми .
"Серебристый пони, сверкающий в лунном свете". Основа кошмаров Рэчел.
Я поставил пленку в третий раз и слушал, закрыв глаза, чтобы меня не сбивали с толку знакомое лицо или Рэчел в парике.
Он сказал: "Серебристый пони доверчиво подошел, соблазненный горстью кусочков конского корма". Он не мог знать об этом.
Он мог узнать, если бы кто-то у Фернсов догадался об этом.
Но сами Фернсы не могли этого сказать. Они не кормили Силвербоя кормом. Корм ему дал тот, кто приходил ночью.
Эллис, конечно, скажет, что он придумал это и выдумка случайно совпала с фактами. Я перемотал пленку и некоторое время смотрел в пространство.
Эллис ответит на все вопросы. Эллису поверят.
Во второй половине дня я написал длинный подробный рапорт для Нормана Пиктона – это было невеселое занятие.
Рано утром в понедельник, как он того требовал, я приехал к полицейскому участку в Ньюбери и лично вручил конверт в собственные руки инспектору по расследованию.
– Вы говорили об этом с кем-нибудь? – спросил он.
– Нет.
– В особенности с Квинтом?
– Особенно с ним. Но... – Я запнулся. – Это дружная семья. Более чем уверен, что вечером в субботу или вчера Джинни и Гордон сказали Эллису, что мы с вами и Арчи осмотрели "Лендровер" и что вы забрали секатор. Я думаю, вы должны принять во внимание, что Эллис знает о начале охоты.
Он с отвращением кивнул.
– И поскольку Эллис Квинт официально проживает в округе Метрополитэн, мы, округ Темз-Вэлли, не можем продолжать расследование...
– Вы хотите сказать, что не можете вызвать его в местное отделение Риджент-парк и задавать ему неудобные вопросы, вроде того, где он был в три часа ночи в субботу?
– Вот именно. Мы не можем допрашивать его сами. – Я думал, что это деление уже давно упразднено. – Для всего требуется время.
Я оставил его разбираться со своими проблемами и поехал в Кент. По пути, желая сделать Рэчел Фернс подарок, я завернул в Кингстаун и прошелся по магазинам.
Витрина с куклами и мягкими игрушками заставила меня задержаться может, Рэчел нужно любимое животное, которое займет место пони. Но, вероятно, Линда не обрадуется появлению в доме шумного создания, которое линяет и грызет мебель. Однако я зашел в зоомагазин – и вот тогда-то я и приехал в дом Линды Фернс, имея в машине аквариум, водоросли, миниатюрные руины готического замка, электрический насос, лампы, корм для рыбок, инструкции и три больших закрытых банки с тропическими рыбками. Рэчел ждала меня у ворот.
– Вы опоздали на полчаса, – укорила она меня. – Вы сказали, что приедете в двенадцать.
– Ты когда-нибудь слышала о шоссе М25?
– Все оправдываются, что ехали там.
– Ну извини.
Ее лысая головка все так же шокировала меня. Если не считать этого, выглядела она хорошо, щечки округлились и порозовели благодаря стероидам.
Она была одета в легкую маечку и спортивные штаны. Это безумие – любить чужого ребенка с таким всеобъемлющим чувством, но я впервые почувствовал, что такое отцовство.
