Алексей Егоренков - Земля точка небо
– Валентина… – Павел запнулся и встал.
Гостья встала и заговорила чуть громче.
– За то, что собрал нас здесь вместе, я страшно рада вас видеть…
– Валентина… – он сделал шаг к ней, приподняв руки.
– Я люблю вас, ребята, я люблю вас всех!
– Валентина, я… – сказал Павел. Из его глаз текли настоящие слезы. Семь парней тоже покраснели и готовы были разрыдаться. «Интересно, как у них это выходит», – подумала Лиза.
– Я люблю тебя! – воскликнул Павел.
– И я тебя, – заверила его Валентина. Они упали друг другу в объятия.
Восторг. Аплодисменты. Серпантин. Аплодисменты.
Публика бушевала. Хлопала Анжелика, и парни тоже, и Лиза, к своему ужасу, тоже начала бить в ладоши, глупо улыбаясь оператору. Маразм катился валом, он гремел и цвел, пока не истекли минуты, отпущенные графиком на финальную сцену.
– Ну что же, – Анжелика снова взяла поддельный микрофон и вышла к публике. – Это было просто супер, просто ВАУ, настоящий урок судьбы. Пожелаем Валентине и Павлу удачи, их ждет романтический ужин в коттедже у озера, напоминаю, что это приз от наших спонсоров, «Дом недвижимости», вы ищете дом? Тогда бегом – в «Дом недвижимости» – а я прощаюсь с вами, это была Анжелика Лето, программа «Вау!», до встречи в эфире!
Анжелика на секунду замерла, потом крикнула, повернувшись к гостям и семи парням.
– Еб, ТИШЕ нельзя?! Мне это говно потом переозвучивать!
Так закончилась последняя сцена, но еще оставались первые. Стремительный перекур, и шоу опять завертелось: гость мучился виной, Анжелика болтала, Элиза Фрейд несла чушь, парни спорили. Лизу уже едва держали ноги, а съемки всё шли, не думая прекращаться.
...22 апреля 2003 года
Захлебываясь воздухом, он несся по тротуару. Уродливые спортивные штаны хлопали как парус, глаза заливал пот, а пыльный краденый скейт, который Максим прижимал к груди, то и дело норовил поддать ему в челюсть. Но самое главное: на хер все это было нужно? Бежать переулками от незнакомого придурка, страдать от гипервентиляции, и главное, на кой черт исполнительному понадобился этот скейтборд?
Когда Макс, одетый как последняя рвань, выпутался из лимонных кафельных тоннелей «Кропоткинской», возле арки его поймал исполнительный продюсер.
– Сетку принес?
Максим, чувствуя себя идиотом, показал ему теннисную сетку.
– Отлично, скорей, идти далеко.
– Если далеко, почему не на машине?
– Машина стоит еще дальше. Пробки.
Они бегом миновали несколько переулков и вышли к подножью высокого спуска.
– Помоги, скорее, – продюсер взялся натягивать сетку между кленом и фонарем.
– Мы перегородили аллею, – сказал Максим, помогая развернуть тяжелый рулон.
– Сам знаю. Тут никто не ходит – карабкаться долго. Теперь слушай, – исполнительный выставил палец, не дав Максу заговорить. Он глянул на часы. – Ты стоишь вот здесь.
Он взял Максима за плечи, отвел в сторону и выровнял.
«Как со шкафом обращается, урод», – подумал Макс.
– Так, сейчас вниз будет ехать паренек на доске. Он влетит в сетку, а доска поедет дальше и остановится здесь, – продюсер стукнул носком кроссовка в бордюр. – Хватай ее и беги прямо туда, по улице. Там гаражный комплекс, легко затеряться. В милицию попадешь – не страшно, я тебя заберу. Главное, не трогай пацана. Это категорически. Не дай себя разглядеть и не потеряй доску, если хочешь сохранить работу.
Максим не был уверен, что хочет этого, но продюсер не стал его слушать.
– Все, парень уже едет, я исчезаю, – сказал он и немедленно исчез, оставив Макса посреди аллеи.
«Ну, пиздец», – думал Максим, стоя в позе вратаря. Реально. Полный.
Кто-то врезался в сетку, так сильно, что с молодого клена посыпались ветки и листья. По асфальту навстречу Максу с грохотом несся черный скейт. Он громко хлопнулся о бордюр и замер. Поколебавшись, Максим неловко сгреб доску в охапку и кинулся прочь.
И вот он бежал, едва разбирая дорогу, слыша чужой топот и думая: Зачем? На хера? Кому он нужен, этот чертов скейтборд?
– Стой! Ну стой, козел! – визгливо ревел позади тот, кому скейт был определенно нужен.
Максим случайно пропустил нужный переулок и хотел нырнуть в следующий, но его обнаружить не удавалось – дома с высокими окнами ложились в ровный коридор, и улица струилась между ними.
«Только не тупик», – думал Макс. Черт, только не тупик.
Да, это был тупик. Бетонный забор и запертые ворота.
Развернуться и двинуть ему в голову, – решил Максим. Выбросить скейт и бежать. И на хер такую работу.
Между забором и домом виднелся узкий проход, и Макс бросился в него. Пробежав сквозь запах мочи, обнаружив гору строительного мусора, он взобрался наверх и замер.
Перед Максимом расстилалось целое море из рубероида, переложенного рядами бетонных плит. Это и был гаражный комплекс, точнее – крытый паркинг – но Макс оказался не внутри, а наверху. Повсюду торчали железные поганки дымоходов, гудели отдушины, выгибались дугой ребристые трубы. Гадливо ступая по хрустящему покрытию, он пробирался вперед, пока не заметил бетонную шахту. Макс укрылся в ее невысокой тени, обнял доску и сел, пытаясь тише глотать воздух.
К-БАХ! К-БАМ, К-БАХ!
Максим зажмурился, но лишь оттого, что в лицо брызнула колючая бетонная крошка. Он слишком выдохся, чтоб переживать, и только вяло удивился: пистолет? Макс не бывал под обстрелом раньше и вел себя, как пешеход на разделительной полосе.
К-БАХ! К-БАМ-М!
«Не задело бы», – подумал он и подавил усталый зевок.
– Выходи! – донесся истошный рев. – Выходи, сука! Выходи! Выходиэ-гэ-гэ…
Тьфу. Недоразвитый какой-то.
– Сука! – пищал и ревел тонкий голос. – Я всё! Папе расскажу всё!
«Черт», – подумал Макс. Черт, черт, я отобрал, меня заставили отобрать вещь у ребенка!
Ему стало противно и стыдно. Максим почти решился встать, сказать что-нибудь уместное и вернуть пареньку скейт. Но у ребенка имелась другая игрушка, и Макс не осмелился.
– Да ты слышишь хоть?! – вопил голос. – Ты знаешь, кто мой папик? Он прокурор, ты понял? Он про-ку-РОР!
Бетонная пыль оседала на доску. Максим зажал манжету в кулаке и вытер лакированную поверхность. Ему захотелось принять душ.
– Нет, это правда, – сказал исполнительный продюсер. Они сидели в кафетерии у сухого замшелого фонтана. – Отец прокурор, сын звезда хип-хопа. Вот так. Ты что пьешь? Я капуччино.
– М-м… айриш-кофе?
– Угощаю.
Макс прикурил сигарету. Он уже переоделся в нормальный костюм, а грязные уродливые шмотки остались в машине подальше от глаз. Еще принять душ – и порядок.
– Парень увлекается тем и этим… экстремальный спорт, – сказал исполнительный продюсер. – И пускай бы. Если бы не прямой эфир сегодня вечером.
– И?
– Мне говорить, во сколько нам обошлось бы любое происшествие?
– Эфир? – Максим коснулся щеки большим пальцем. – И что, по-другому нельзя?
– Я вообще бы переехал доску машиной, да она стоит почти столько же.
– Она – скейтборд что ли? – Макс толкнул доску ногой.
– Тихо. Мне еще сдавать ее вечером.
Принесли бокал айриша, и Максим присосался к нему, чувствуя, как виски пробирается в застывшие сосуды.
– Вопрос основной, – нарушил тишину продюсер. – Искренне – как тебе работа?
Макс облизнул стеклянный обод.
– Искренне, – сказал Максим, глядя в густое небо за окном. – Так себе.
Продюсер только улыбнулся.
– Хотя было интересно, – добавил Макс.
Да, и если пересказать Лизе. В него стреляли… Опять же, стреляла знаменитость.
– Продюсеры у нас – это рабы. Хотя отдача есть, – заметил исполнительный продюсер.
Максим облизал сладкий ободок и причмокнул.
Отдача была. Определенно.
– Ладно, – сказал он. – Пока сойдет. Я в деле.
– Добро. Тебя зовут…
– Максим.
– Максим. Учти, отныне твое имя – продюсер. Зовут продюсера – значит, наверняка зовут тебя, и ты приходишь. Главное – не переживай. Это вроде нефтепромысла, – исполнительный допил кофе и отставил чашку. – Готов? Ну, по машинам.
...17 мая 2003 года
Конечно, всё оказалось не так радужно. Кроме съемок приходилось высиживать долгую переозвучку в компании режиссера и крикливых монтажников. Анжелике хватало двадцати минут, а Лиза застревала в студии часов на пять, долго разминалась и кашляла в микрофон, пробовала говорить, вечно сбивалась или путалась.
Кроме Анжелики, ей нравился только режиссер.
Его звали Алексей, но, в отличие от большинства своих пухлых и добрых тезок, режиссер был из породы тощих, энергичных, вечно недовольных Алексеев; он часто матерился, много курил и изображал на лице мину, говорившую: «я не виноват, что вокруг одни идиоты». Это был единственный человек, который не утомил Лизу в первые две недели.
– Теперь мне уже не кажется, что 250 долларов – большие деньги. Всего тысяча в месяц. Если подумать, как раз в обрез.
