Дэвид Моррелл - Тотем
— Вот такой, какая здесь лежит?
— Да.
— И она останется во мне навсегда?
— Нет. С недельку или около этого. Потом я вытащу ее, и ты будешь выглядеть таким же, как раньше. Только у тебя, наверное, останется шрам, — врач посмотрел на мать и отца, — но с возрастом его практически не будет видно. Но вот что ты обязан запомнить: эту твою больную руку ни в коем случае нельзя ничем нагружать. Если ты будешь пытаться поднимать тяжелые вещи или сильно сжимать кулак, то стежки могут разойтись. Так что не напрягайся. Пусть тяжести за тебя поднимают мама и папа.
— И они будут за меня постель убирать?
— Можешь в этом нисколько не сомневаться, — ответил отец. — И ежедневное пособие будет, тоже назначено.
Тогда и Уоррен заулыбался. Все нормально, ему удалось всех провести, поэтому можно было утереть слезы, неуклюже поводя забинтованной рукой и пытаясь сесть.
— Дай-ка я тебе помогу.
Мама, она усадила его на краешке стола.
— Я думаю, что с ним все будет в порядке, — сказал доктор. — Отправляйтесь сейчас домой. Вот вам таблетки на случай болей, после того как закончится местная анестезия. Позвоните, если будут какие-нибудь осложнения. Но мне кажется, что все будет в порядке, так что привозите его через недельки полторы — вот так.
— А повязка?
— Меняйте ежевечерне. Поначалу придется отмачивать бинты, прежде чем снять. Я не хочу, чтобы какие-нибудь сухие кровяные сгустки прилипали к зашитым местам.
— Как ему одеваться?
— Да как угодно — форма одежды домашняя. Можете давать в обед мороженое. Я ввел ему противостолбнячную сыворотку, так что не вижу никаких проблем.
— Тогда все. Спасибо вам.
— Удачно, что вы смогли так быстро привезти его ко мне. Кровотечение было очень сильным.
Они еще о чем-то говорили, но Уоррен не слушал. Он осматривал кабинет, все эти стеклянные шкафы, блестящие металлические штуковины, ему вовсе не хотелось ни о чем думать, и он почувствовал себя совсем сонным. Разок он даже чуть не ковырнулся со стола вперед головой.
— Ну-ну, молодой человек. Я думаю, вам пора домой.
Несмотря на дергающую огневую боль, распространяющуюся по руке, Уоррен чувствовал себя абсолютно счастливым. Ему удалось их провести. Как учила мать, он поблагодарил врача и даже здоровой рукой пожал мужчине ладонь, и вот они вышли из кабинета, и тут он понял, что это вовсе не то место, куда его обычно приводили. Коридор, медсестры, старик в кресле с колесиками… и тут он, наконец, догадался, что родители привезли его в больницу. Он знал, что рана тяжелая, но не думал, что настолько. Они прошли сквозь самораскрывающиеся перед ними с шипением двери, и сестрички беспрерывно улыбались ему, а вот уже их автомобиль.
Отец держал его за здоровую руку. Смотри-ка, он даже не сердится, хотя мать вызвала его с работы. Уоррен был доволен, что его выдумка удалась, и все прошло гладко. Весь вечер и всю ночь он пытался придумать, как получше скрыть укус. Но его осенило только тогда, когда он бросился в ванную. Рука распухла, горела, рваные края раны саднило. Он заходился от боли. Ко времени завтрака в комнату зашла мать, чтобы разбудить его, но он зарылся в простыни, притворяясь, что не хочет просыпаться. Он оставался в постели до тех пор, пока не понял, что вот сейчас за ним уж точно придут. Поэтому он стал подслушивать, а когда убедился, что мать находится в гостиной, встал и кое-как сам оделся. Боль была столь сильна, что его трясло. Он поскользнулся и на рукаве выступила кровь. Но к тому самому времени он уже придумал, что делать и выскользнул на улицу, побежав к мусорной куче. Самая дрянь началась, когда ему пришлось наклониться над мусором, чтобы налить кровь на осколки стекла. Когда он отцепил пропитанную кровью тряпку, то увидел распухшую пульсирующую рану с комьями засохшей грязной крови, настолько омерзительную, что его едва не стошнило. Его затрясло, и Уоррен прикоснулся рукой к разбитой бутылке. Таким образом, он исполнил свой план до конца. Но тут он потерял равновесие, случайно надавил на руку, и рана словно взорвалась. Никогда раньше он не испытывал такой глубоко саднящей боли.
Поэтому-то он и не мог заглушить крик. Никак.
41
— Расскажи, как ты здесь очутился.
— На машине приехал.
Данлоп рассмеялся. Они ехали на патрульной машине к городу. Гордон посмотрел на Слотера.
— Нет, серьезно.
— Ты знаешь, об этом мне бы не очень хотелось говорить.
— Твои слова здорово смахивают на мои. — Данлоп увидел, как на сей раз Слотер взглянул на него.
— У тебя руки трясутся.
— Я уже к этому привык.
— Хочешь выпить?
— И не единожды.
— Тебе бы лучше на всякий пожарный таскать с собой бутылку.
— Я ее в номере оставил. Видишь, какой храбрец. Был…
— Неужто настолько плохо?
— Еще хуже. Я ведь не шутковал.
— Что за сон тебе снится?
— Так расскажешь, как ты здесь очутился?
Слотер взглянул на него. Глаза его странно поблескивали, словно он о чем-то все время упорно думал.
— Со мной что-то произошло. Сломался, или нет, совсем издергался.
Данлоп знал, насколько трудно было Натану в этом признаться.
— Я на тебя рассчитываю…
— Да, я так и понял.
— Мне наплевать на то, каким я был, но то, каким я стал… Жена со мной развелась.
— Ты что ей изменял?
— Нет, ничего подобного у меня никогда не было.
— Значит, она просто не смогла больше тебя выносить.
— Точно.
— Думаю, что моя женушка тоже скоро со мной разведется.
— По той же самой причине?
— Точно.
— Из-за пьянства?
— Частично.
— Когда я уволился из полиции, то однажды ночью сел на кухне и спросил сам себя, где мне лучше всего оказаться.
— Неужели ты решил, что лучше этого места не найти на всем свете?
— Нет, ты погоди. Я разложил карту. Знаешь, я всегда мечтал о горах… и о бегающих по полям, совершенно свободных лошадях… Я ведь никогда не видел ничего подобного, никогда даже близко не приближался к таким местам… Но для меня горы олицетворяли все то, в чем я тогда нуждался. Так вот: я стал изучать все горные штаты и выбрал среди них те, в которых разводили лошадей.
— И выбрал Вайоминг.
— Нет, просто закрыл глаза и ткнул пальцем.
— И вышел Поттерз Филд?
— Я знаю кучу людей, забравшихся в еще большую глушь, и по менее веским причинам.
— Я ведь не спрашиваю, какие причины были у тебя.
— Я знаю. Так вот: на следующий день я выехал и — полюбил эти места. Нет, разумеется, сперва дела шли погано. Попытался было выращивать лошадей, но все спустил псу под хвост. И следующим номером моей программы был полицейский участок — снова-здорово. Но здешняя жизнь мне кажется именно такой, какой бы я хотел ее видеть. Здесь нет сложных проблем, и я могу с ними справиться. Я свободен. А вот с тобой что произошло?
— Да просто у этого парня, который сидит тут рядом с тобой, были полные штаны амбиций. Приходилось всякий раз доказывать, что ты действительно такой крутой, каким представляешься, и всякий раз оказывалось, что это совсем не так.
— А может быть, просто так любил зашибать, что это вышибло из тебя всю прыть?
Данлоп пожал плечами.
— Что было сперва: курица или яйцо? Да и какая разница? Все равно я очутился здесь. Неважно, что меня сюда привело, просто нужно признать, что здесь мне самое место. Нигде. И я никто и звать меня никак.
— Так почему бы не прекратить воевать с самим собой? Почему не осесть в таком вот местечке?
Данлоп засмеялся.
— Да нет, я серьезно, — настаивал Слотер. — Ведь все могло бы быть намного хуже. Но иногда мы оказываемся именно в том месте, которое нам необходимо.
— Или которое заслуживаем. Натан, это чересчур напряженно снова оказаться вместе, и когда!.. Я чертовски рад тебя видеть. Но знаешь, мне не нравится то, что я чувствую.
42
Оно обнюхивало ботинок. Но вдруг отпрянуло назад и село на корточки, почувствовав в горле странное ощущение. Удушающий спазм прошел, и оно уставилось на ботинок. Подождало и уже почти решило снова обнюхать его, но потом передумало, торопливо отправившись к куче одежды, лежащей в углу. Голубая, жесткая, грязная и влажная, как и ботинок. И вновь горло перехватило, зацарапало, и от этого оно взъярилось и, отскочив от одежды, зарычало.
Несколько в стороне лежал еще один ботинок: на сей раз длинный и темный, сквозь поверхность которого просвечивали светлые пятна, и который слабо пахнул — частично потом, частично животным, которому он когда-то принадлежал. Оно принюхалось и подобралось поближе. Затем закусило кожу и помотало мордой, сапог свободно болтался в пасти, летая из стороны в сторону. Но одежда, висящая наверху, терлась о голову и здорово раздражала, поэтому оно хватануло лапой, зацепилось за карман, потянуло вниз, и какие-то вещи свалились вниз. Обмотанное тряпками, испуганное, оно отчаянно пыталось выбраться из-под одежды, рыча, отбиваясь лапами и скидывая другие вещи. Тут оно стало принюхиваться. Мыло и какие-то химикалии, оно затявкало. Закусив крепко ткань и разрывая ее на мелкие полосы, оно услыхало какие-то звуки, доносившиеся из коридора. Повернулось, всматриваясь. Но дверь была закрыта. Шум прекратился. Поэтому оно вернулось к одежде, трепля ее и рыча.
