Себастьян Фитцек - Терапия
— Я говорила, что мы сбежали от родного дома Шарлотты на острове?
— Да, от некоего зла, как вы выразились.
Виктор потянул к себе ногой маленький коврик, обычно лежавший около стола. Теперь он хотя бы не стоял босиком на паркете.
— Мы побежали обратно к машине и поехали в Гамбург. Шарлотта не сказала, зачем надо туда ехать. Она только направляла меня.
— Что случилось в Гамбурге? Расскажите мне обо всем до мелочей.
— Мы сняли номер в отеле «Хаятт» на Мёнкебергштрассе. Шарлотта разрешила мне самой выбрать ночлег, и я вспомнила об этом дорогом отеле, потому что в его фойе в былые дни проводила удачные переговоры со своим агентом. И я надеялась, что тот благородный пряный аромат, который чувствуется сразу же при входе, разбудит во мне старые добрые воспоминания.
Виктор кивнул. Он тоже любил этот пятизвездочный отель. Особенно номера категории люкс.
— К сожалению, все случилось наоборот. Я становилась все более усталой и раздражительной. Мои мысли путались. Шарлотта оказалась обузой. Ей становилось все хуже, и она меня постоянно упрекала. Я опять дала ей лекарства, а когда она уснула, села за работу.
— Вы занялись книгой?
— Да. Мне необходимо было ее дописать, чтобы освободиться от этого кошмара. Так я думала. Вскоре мне удалось найти отправную точку для следующей главы.
— Что же это было?
— Мне потребовалось написать о причине ее болезни, учитывая те знаки, которые она мне давала. Она сама сообщила, что все началось в бунгало. Вначале я подумала, что, значит, первые признаки болезни появились в том лесном домике.
Нет, все началось с вызова «скорой помощи» на второй день после Рождества. И не в лесу. А на вилле.
— Но потом я поняла, что, говоря о «начале», Шарлотта имела в виду нечто иное. Она послала меня в бунгало посмотреть, чего там не хватает.
Туалетного столика? Телевизора? Плаката поп-группы?
— Я должна была заметить изменение. Кроме того, в доме произошло нечто ужасное. Столь ужасное, что Шарлотта не осмеливалась больше туда заходить. И это было связано с человеком, который был в комнате, когда я хотела туда зайти.
Анна замолчала, очевидно, ожидая расспросов.
— И что?
— Что «что»?
Виктор готов был закричать, что хватит выдавливать из себя в час по чайной ложке, но сдержался, иначе разговор, как в предыдущие дни, грозил оборваться на важном месте.
— И что вы в конце концов написали?
— Вы еще спрашиваете? Все же очевидно.
— В смысле?
— Вы же умеете анализировать факты. Вот и соедините все вместе.
— Ну я же не писатель.
— Вы говорите почти как Шарлотта, — пошутила Анна, но Виктор не обратил внимания. Он ждал ответа.
Это было то самое состояние, в котором он находился последние четыре года: ожидание. Наполненное страхом ожидание.
Поиск ответа. В его мозгу прокручивались уже сотни тысяч вариантов. Сотнями тысяч смертей умирала его дочь, и он сам вслед за ней. Поэтому он был уверен, что готов к любой боли. Но понял, что ошибся, услышав слова Анны:
— Конечно же, ее отравили!
К этому он не был готов.
У Виктора перехватило дыхание, и он был даже благодарен жестокому холоду, который хоть немного притуплял нахлынувший ужас. Он почувствовал тошноту и захотел бросить трубку и побежать наверх в ванную. Но у него совсем не осталось сил.
— Доктор Ларенц?
Ему надо было что-то ответить. Все равно что, лишь бы Анна продолжала считать его обычным психиатром, а не отцом призрака. Шарлотта — это галлюцинация. Химический сбой в мозгу Анны.
Чтобы выиграть время, он выдавил стандартную фразу всех психиатров:
— Рассказывайте дальше.
Но это было ошибкой. То, что Анна рассказала потом, оказалось еще невыносимее.
Глава 27
— Отравлена? — Голос Кая прозвучал неестественно громко. Виктор застал детектива в машине, когда тот возвращался из Шваненвердера в свое бюро. — Как твоей писательнице пришло такое в голову?
— Я тоже не понимаю. Она уверяет, что сложила факты в возможную историю.
— Факты? Ты имеешь в виду ее галлюцинации?
Из трубки донеслось отчаянное бибиканье, и Виктор догадался, что Кай, как обычно, не подключил к телефону наушник и едет по автобану с телефоном в руке.
— Да. Она сказала, что в бунгало что-то произошло. И это происшествие привело к важнейшим изменениям у Жози…
— У Шарлотты, — поправил Кай.
— Ну да. Но давай на минуту представим, что речь идет о моей дочери. У Жозефины было какое-то шокирующее переживание в нашем лесном доме. Что-то очень плохое. И это событие стало причиной.
— Причиной чего? Что кто-то пришел и отравил ее?
— Да.
— И кто же это был, интересно мне знать?
— Жози.
— Что ты сказал?
Шум в телефоне почти пропал. Наверное, Кай съехал на обочину.
— Сама Жози. Она сама себя отравила. В этом смысл истории. Случившееся было столь ужасно, что она решила покончить с собой. Постепенно и малыми дозами. На протяжении многих месяцев, чтобы врачи ничего не заметили.
— Ну-ка подожди. Для меня это слишком. Зачем ей это делать?
— Хоть ты и не психиатр, но, очевидно, слышал о синдроме Мюнхгаузена?
— Это патологические лжецы?
— Примерно так. Пациент с синдромом Мюнхгаузена причиняет себе вред, чтобы вызвать заботу окружающих. Этот человек знает, что, когда он болен, ему уделяют больше внимания.
— И что, человек для этого сам себя травит? Чтобы его, больного, приходили навещать?
— Да, чтобы приносили подарки и угощения, чтобы ему сочувствовали и опекали его.
— Это как-то нездорово.
— Вот именно, это болезнь. Таких пациентов чрезвычайно трудно лечить, ибо они очень умелые актеры. Они в состоянии симулировать опаснейшие болезни, обманывая самых лучших врачей и психиатров. Вместо того чтобы заниматься настоящим заболеванием, то есть психическим расстройством пациента, у него лечат вымышленные симптомы. А порой и реальные, например когда человек выпивает какую-нибудь бытовую химию, чтобы придать больше веры жалобам на хронические боли в желудке.
— Постой, уже не думаешь ли ты, что твоя собственная дочь… Господи, да ей же было всего одиннадцать, когда началась болезнь.
— Или отравление. Я теперь и сам не знаю, чему верить. Открыв рот слушаю фантазии какой-то шизофренички. Сам понимаешь, я рад любому объяснению, которое прольет свет на самые мрачные страницы моей жизни. Впрочем, почему нет? Такое объяснение возможно. Хотя и ужасно.
— Ладно. Ненадолго забудем, что это все чей-то бред. — Кай снова вел машину. — Предположим, Анна действительно рассказывает про Жози. И предположим, она права и твоя дочь действительно отравилась. У меня только один вопрос: чем? Только не говори, что двенадцатилетний ребенок знает, что нужно принимать, чтобы убивать себя в течение целого года, да так, чтоб ни один врач этого не заметил.
— Я тоже не знаю. Но послушай, мне нет дела, правдивы ли рассказы Анны. Я хочу знать, имеет ли она отношение к пропаже моей дочери. И прошу тебя это выяснить.
— Хорошо, я же хочу тебе помочь. И уже кое-что выяснил.
— Ты смотрел видеозаписи?
Виктор почувствовал струйку пота на спине.
— Да, как ты и просил меня, я достал из сейфа диски с записями всех камер наружного наблюдения. А теперь приготовься.
— Диски пропали?
— Нет, но записей первой недели не существует.
— Это невозможно. Они были защищены от перезаписи. Их нельзя было стереть, только уничтожить.
— Тем не менее. Я вынул их вчера из сейфа и хотел посмотреть сегодня утром. Там ничего нет.
— На всех?
— Нет. Что и странно. Нет только записей первой недели. Я как раз сейчас заезжал к тебе, чтобы проверить, все ли я взял.
Виктор схватился рукой за каминную полку, боясь, что сейчас грохнется на пол.
— Ну? И что это значит? — спросил он. — Ты все еще будешь уверять меня, что все это случайность?
— Нет, но…
— Никаких но! Это первый след за четыре года. И я его не упущу.
— Я тебя и не отговариваю. И все-таки послушай.
— Что?
— Все дело в Анне Роткив.
— В смысле?
— С ней что-то не в порядке.
— Да что ты говоришь!
— Смотри сам. Я честно сделал все свои домашние задания. Мы полностью проверили эту женщину.
— И что?
— Ничего.
— Как «ничего»?
— О ней нет никакой информации. Вообще никакой.
— Это плохо?
— Это очень плохо. Это значит, что ее не существует.
— Как так?
— Нет писательницы с таким именем. Тем более известной. И в Японии тоже нет. Она никогда не жила ни в Берлине, ни в Стеглице, ни в другом районе. Нет отца-американца, который работал на радио.
— Черт! А что с больницей?
— Пока глухо. У меня не было времени, чтобы найти человека, согласного поступиться обетом молчания в обмен на некоторое количество денег. Это следующий пункт. Собираюсь позвонить твоему ван Друйзену.
