Джон Kаppe - В одном немецком городке
Гонт отпер замок. Тернер нажал на ручку, рывком распахнул дверь и снова услышал голос ее сестры, как тогда по телефону, и свой ответ, когда он швырнул трубку: «Скажи ей, что я уезжаю за границу». Окна были закрыты. От линолеума на них пахнуло жаром. В комнате стоял запах резины и воска. Одна занавеска была чуть отдернута. Гонт протянул руку и поправил ее.
– Не трогайте. Отойдите от окна. И стойте здесь. Если кто-нибудь зайдет, отправьте его отсюда.– Он швырнул вышитую подушечку на стул и обвел глазами комнату.
Стол был с хромированными ручками – лучше, чем у Брэдфилда. Календарь на стене рекламировал фирму голландских импортеров, обслуживающих дипломатов. Несмотря на свою комплекцию, Тернер двигался очень легко: он осматривал, но ничего не трогал. Старая военная карта, разбитая на прежние зоны оккупации, висела на стене. Британская зона была выкрашена в ярко-зеленый цвет – оазис плодородия среди иностранных пустынь. Точно в тюремной камере, подумал он, максимум безопасности. Может, это из-за решеток. Отсюда только и бежать – всякий бы убежал на его месте! В комнате стоял какой-то чужеземный запах, но он не мог определить, какой именно.
– Просто удивительно,– заговорил Гонт,– тут очень многого не хватает, должен сказать.
Тернер не смотрел на него.
– Чего, к примеру?
– Не знаю. Всяких штуковин. Машинок разных. Это – комната мистера Гартинга,– объяснил Гонт,– он, мистер Гартинг, очень любит разные приспособления.
– Какие именно?
– Ну, вот у него был такой чайник со свистком, знаете? Можно было приготовить отличный чай в этой штуке. Жаль, что ее нет, право, жаль.
– Еще чего не хватает?
– Электрокамина. Новой конструкции с двумя спиралями. И еще лампы. Была настольная лампа, японская. Во все стороны поворачивалась. С переключателем, чтобы горела вполнакала. И энергии брала мало – он мне говорил. Но я такую не захотел себе купить: куда мне сейчас, когда сократили жалованье. Только я думаю,– продол жал он, словно желая успокоить Тернера,– что он увез ее домой, правда? Если, конечно, поехал домой.
– Да, да, я тоже так думаю.
На подоконнике стоял транзистор. Нагнувшись так, чтобы глаза оказались на уровне шкалы, Тернер включил его. Они сразу же услышали слащавый голос диктора Британских экспедиционных сил, читавшего комментарии о событиях в Ганновере и о возможных успехах англичан в Брюсселе. Тернер медленно поворачивал ручку и передвигал указатель по освещенной шкале, прислушиваясь к вавилонской смеси языков – французский, немецкий, голландский.
– Мне показалось, вы сказали: соблюдение правил безопасности.
– Да, говорил.
– Но вы даже не посмотрели на окна и на замки.
– Посмотрю, посмотрю.– Он поймал славянскую речь и теперь сосредоточенно слушал.– Вы его хорошо знали, да? Часто заглядывали сюда на чашечку чая?
– Заглядывал. Если выдавалась минутка. Выключив радио, Тернер встал.
– Подождите за дверью и дайте мне ключи.
– Что же он такое сделал? – спросил Гонт в нерешительности.– Что случилось?
– Сделал? Ничего он не сделал. Он – в отпуске по семейным обстоятельствам. Я хочу остаться один, вот и все.
– Говорят, у него неприятности.
– Кто говорит?
– Люди.
– Какие неприятности?
– Не знаю. Может быть, автомобильная катастрофа? Он не был на репетиции хора и потом в церкви.
– Он что, плохо водит машину?
– Не знаю, по правде говоря.
Отчасти из упрямства, отчасти из любопытства Гонт остался у двери и смотрел, как Тернер открывает деревянный шкаф и заглядывает внутрь. Три фена для сушки волос, еще в упаковке, лежали на дне шкафа рядом с парой галош.
– Вы ведь друзья, верно?
– Не совсем. Только по хору.
– С кем же он особенно дружит? Может, с кем-нибудь еще из хора? Может, с какой-нибудь женщиной? – спросил Тернер.
– Он ни с кем не дружит.
– Для кого же он покупал вот это?
Фены были разного качества и разной конструкции, Цена, указанная на коробках, колебалась от восьмидесяти до ста марок.
– Для кого? – повторил Тернер.
– Для всех. Аттестованный дипломат или не аттестованный, для него это не имеет значения. Он всех обслуживает: устраивает дипломатическую скидку. Лео, он всегда готов помочь. Что бы вам ни вздумалось купить – радио там, или посудомойку, или автомобиль, он устраивает не большую скидку, понятно?
– Знает ходы и выходы, так, что ли?
– Правильно.
– И небось берет комиссионные за труды,– почти вкрадчиво заметил Тернер.– Что ж, правильно делает.
– Я этого не говорил.
– И девушку вам устроит, если нужно? Мистер-Чего-Изволите, так?
– Вовсе нет! – ответил Гонт возмущенно.
– Какую же он получал выгоду?
– Никакой. Насколько мне известно.
– Просто он всеобщий друг, да? Хочет, чтоб его любили. Так?
– Мы все этого хотим, разве нет?
– Пофилософствовать любим?
– Всем готов помочь,– продолжал Гонт, не очень чувствуя перемену в тоне Тернера.– Вот спросите хотя бы Артура Медоуза. Как только Лео поступил в архив, ну, прямо на следующий же день он пришел сюда, вниз, за почтой. «Не беспокойтесь,– говорит он Артуру,– поберегите ноги, вы уже не так молоды, как прежде, у вас и без того хватает забот. Я принесу вам почту». Вот он какой, Лео. Услужливый. Святой человек, можно сказать, если учесть, какие трудности он пережил.
– Какую почту он приносил?
– Всякую. Открытую и закрытую, он с этим не считался. Спускался вниз, расписывался за нее и нес Артуру.
– Так, понятно,– очень спокойно сказал Тернер.– А иной раз он забегал по дороге к себе, верно? Посмотреть, что тут у него делается, выпить чашку чаю?
– Верно, верно,– подхватил Гонт.– Всегда готов был услужить.– Он отворил дверь.– Ну, я оставляю вас здесь.
– Нет, не уходите,– сказал Тернер, продолжая наблюдать за ним.– Вы мне не помешаете. Останьтесь, Гонт, поговорим. Я люблю общество. Скажите, какие же у него были трудности?
Положив фены обратно в коробки, он вытащил полотняный пиджак, висевший на плечиках. Летний пиджак – вроде тех, что носят бармены. Из петлицы свешивалась засохшая роза.
– Какие же трудности? – повторил он, швырнув розу в мусорную корзину.– Можете мне довериться, Гонт.– Он снова почувствовал этот запах, запах гардероба, который заметил, но не мог сначала определить,– сладковатый, знакомый запах мужских лосьонов и сигар, какие в ходу на континенте.
– В детстве. Его воспитывал дядя.
Ощупав карманы пиджака, Тернер осторожно снял его с плечиков и приложил к своему мощному торсу.
– Невелик ростом?
– Модник,– сказал Гонт,– всегда одет с иголочки.
– Ростом с вас?
Тернер протянул ему пиджак, но Гонт брезгливо отступил.
– Меньше меня,– сказал он, не сводя, однако, глаз с пиджака.– Полегче на ногу. Мотылек. Двигался, будто танцевал.
– Педик?
– Конечно нет,– уже с возмущением ответил Гонт, краснея от одной мысли.
– Откуда вам знать?
– Оттуда, что он порядочный малый,– в ярости выпалил Гонт.– Даже если и сделал что не так.
– Набожный?
– Почитает религию. Очень. Никогда не позволит себе насмешки или хулы какой, хоть и иностранец.
Бросив пиджак на стул, Тернер протянул руку за ключами. Гонт нехотя отдал их.
– Кто это сказал, будто он сделал что-то дурное?
– Вы. Все чего-то вынюхиваете насчет него, примериваетесь. Мне это не нравится.
– Что же он такого мог натворить, хотелось бы мне знать? Почему мне приходится вот так вынюхивать?
– Один бог ведает.
– В мудрости своей.– Тернер открыл верхний ящик.– Есть у вас такая записная книжка?
На синем дерматиновом переплете записной книжки-календар был вытиснен золотом королевский герб.
– Нет.
– Бедняга Гонт. Что, не по чину? – Он перелистывал страницы от конца к началу. На какой-то страничке задержался, нахмурился, еще раз приостановился, записал что– то в своей книжечке.
– Такая полагается только советникам и тем, кто повыше, вот и все,– отрезал Гонт.– Я бы ее и не взял.
– Но он вам предлагал, правда? Это наверняка тоже был один из его приемников. Как он действовал? Стащит в канцелярии целую пачку и раздает своим дружкам с нижнего этажа: «Берите, ребята, там наверху коридоры вымощены золотом. Берите на память от старого товарища». Так было, Гонт? И одна только христианская добродетель остановила вашу руку, да? – Закрыв книжку, он взялся за нижние ящики.
– А хотя бы и так. Вы все равно не имеете права шарить по его ящикам. Из-за такого пустяка. Подумаешь, стащил пачку записных книжек – не дом же он украл! – Его валлийский акцент, сломав все препоны, вырвался на конец на свободу.
– Вы верующий, христианин, Гонт, и лучше меня знаете о кознях дьявола. Мелкие проступки влекут за собой крупные. Сегодня вы украдете яблоко, завтра угоните грузовик. Вы-то знаете, как это бывает, Гонт. Что еще он рассказывал о себе? Может, были еще какие-нибудь воспоминания детства?
Он нашел нож для разрезания бумаги – тонкий серебряный нож с широкой плоской ручкой и при свете настольной лампы принялся разглядывать выгравированную надпись.
