Дик Френсис - Напролом
– Сейчас спрошу.
– Мне на работу надо!
Должно быть, лицо у меня сделалось удивленным, потому что она пояснила:
– Я работаю в бюро новостей. На этой неделе я дежурю по вечерам.
Айсберг методично ходил по паддоку. Впереди у нас было две с половиной мили стипль-чеза. А после этого, в пятой скачке, мне предстояли еще две мили барьерной скачки. А потом...
Я мельком глянул на принцессу – лицо ее было очень доброжелательным, – подумал о штрафе, который она заплатила за меня, хотя была совершенно не обязана это делать, и сказал Даниэль:
– Я вас сам отвезу после пятой скачки. То есть если это, конечно, вас устроит.
Она впилась глазами в мое лицо, и ее беспокойство растаяло, как снег на солнышке.
– Да, – сказала она. – Точно устроит.
Никогда не следует ничего назначать на день скачек...
– Ну я буду вас ждать у весовой после пятой скачки, – сказал я. Дорога хорошая. В Чизик успеем вовремя.
– Класс! – сказала Даниэль. Принцесса обрадовалась тому, что мы наконец-то можем заняться ее лошадью и ближайшим будущим.
– Как любезно с вашей стороны, Кит! – сказала она, кивнув мне.
– Пожалуйста.
– Ну как вы думаете, мой старик сегодня в форме?
– Он очень выдержанный, – ответил я. – Думаю, все будет хорошо.
Принцесса улыбнулась. Она прекрасно знала, что выражение "очень выдержанный" – это эвфемизм, означающий, что лошадь плохо умеет делать финишный рывок. Она не хуже меня знала, на что Айсберг способен, а на что нет, но, как и все владельцы, желала услышать от своего жокея что-нибудь утешительное.
– Вы уж постарайтесь!
– Хорошо, – ответил я. Я сел в седло и направил Айсберга к старту.
"А, к черту все эти суеверия!" – подумал я.
Глава 7
С Айсбергом у меня проблем не было. Он брал препятствия правильно, но без энтузиазма, ровным галопом прошел финишную прямую и пришел вторым, скорее благодаря удаче, чем чему-то еще.
– Ах ты, старая черепаха! – гордо сказала принцесса в загоне, где расседлывают лошадей, поглаживая его морду. – Ты у нас настоящий джентльмен!
Авария случилась в следующем заезде. Мой конь был опытным, но не слишком умным. На втором барьере лошадь, шедшая впереди и немного справа, задела препятствие на прыжке и при приземлении покатилась кувырком. И мой дурень аккуратно сделал то же самое.
Падение было не слишком тяжелым. Едва коснувшись земли, я покатился кубарем – искусство, которому обучается каждый жокей, участвующий в скачках с препятствиями, и остался лежать, сжавшись в комок, ожидая, пока пройдут остальные лошади. Вставать на ноги посреди скачущего табуна – самый верный способ получить серьезную травму, поэтому первое, чему учат любого жокея, оставаться лежать на земле, чтобы лошади могли перескочить через тебя. Но падать близко к старту барьерных скачек плохо потому, что лошади идут быстрее, чем в стипль-чезе, и не успевают растянуться. Поэтому они часто замечают лежащего человека, когда он уже под ними, так что им просто некуда наступить, кроме как на него.
Я уже давно привык к синякам в форме копыта. После того как лошади пронеслись и стало тихо, я медленно и неуклюже поднялся, добавив к своей коллекции еще несколько штук, и увидел, что второй жокей тоже поднимается.
– Ты в порядке? – спросил я.
– Ага. А ты?
Я кивнул. Мой коллега высказал самое нелицеприятное мнение о своем коне, и тут подъехала машина, чтобы забрать нас и отвезти в травмпункт, где нас должен был осмотреть дежурный врач. В былые времена случалось, что жокеи участвовали в скачках даже с переломанными костями, но теперь медицинский контроль ужесточился – не столько ради покалеченных жокеев, сколько ради тех, кто на них ставит. Главное – угодить публике.
Но синяки не в счет. Врачи никогда не запрещают жокеям участвовать в скачках из-за синяков. Тем более когда синяки совсем свежие, их не видно. Я доказал доктору, что у меня сгибается все, чему положено сгибаться, и не сгибается ничего, что сгибаться не должно, и меня сочли пригодным к дальнейшему участию в скачках.
В дверь постучали. Одна из двух добровольных помощниц отправилась посмотреть, кто там, вернулась несколько озадаченная и сообщила мне, что меня спрашивает женщина, которая называет себя принцессой.
– Да, конечно, – сказал я, поблагодарил доктора и повернулся, чтобы уйти.
– Это что, правда? – недоверчиво спросила девушка.
– Что она принцесса? Да. Вы часто бываете на скачках?
– Сегодня в первый раз.
– Она три раза была лучшим владельцем за прошлые шесть сезонов. Любимица публики.
Девушка улыбнулась.
– Просто голова идет кругом!
Я вышел и увидел, что любимица публики весьма озабочена. Увидев меня, она очень обрадовалась. У нее не было в обычае приходить в травмпункт справляться о моем здоровье, и сейчас она, конечно, тревожилась не о моем состоянии, а о том, смогу ли я отвезти ее племянницу на работу.
Племянница тоже была здесь. Она обрадовалась и посмотрела на часы. Я сказал, что только переоденусь и буду готов, и принцесса поцеловала племянницу, похлопала меня по руке и ушла, сказав: "До завтра". Мы должны были увидеться в Ньюбери.
Я переоделся. Племянница ждала меня у весовой. Я повел ее к своей машине. Она не находила себе места от волнения. Впрочем, волнение ее несколько поутихло, когда она увидела, что у меня "мерседес". Но она тотчас вновь забеспокоилась, увидев, как я поморщился, садясь в машину.
– С вами все в порядке? Вы не можете потерять сознание или что-нибудь в этом духе?
– Да нет, вряд ли.
Я завел мотор и выбрался с забитой машинами стоянки. Одновременно с нами со стоянки выезжало еще несколько машин, но не так много, чтобы забить выезд на дорогу. Доедем без помех – разве что случится что-нибудь непредвиденное.
– Я думала, вас затопчут насмерть, – сказала племянница без особых эмоций. – Как человеку удается выжить в таком столпотворении?
– Везет, – коротко ответил я.
– Тетя явно вздохнула с облегчением, когда вы встали.
Я хмыкнул в знак согласия.
– Я тоже.
– Зачем вы этим занимаетесь? – спросила она.
– Скачками?
– Угу.
– Нравится.
– Нравится, когда вас топчут копытами?
– Нет. Это бывает не так часто.
Мы съехали с верескового холма и спокойно двинулись по дороге, которая в летнее время вечно бывает забита машинами отпускников. Но сегодня на дороге не было ни перегруженных фургонов, ни остановившихся на обочине машин с детишками, которых укачало, ни несчастных жертв кораблекрушения, мрачно ожидающих прибытия помощи. В ноябре девонширские дороги были пустынными и свободными и без помех вели нас к большим трассам, по которым мы без проблем доберемся в Чизик.
– Нет, скажите честно, – настаивала она, – зачем вы занимаетесь этим?
Я посмотрел на нее и увидел в ее лице интерес, вполне уместный для работника прессы. Еще я увидел большие серые глаза, тонкий прямой нос и решительно сжатые губы. "Красивая, породистая, ухоженная", – подумал я.
Репортеры уже сто раз задавали мне этот вопрос, и я дал стандартный ответ:
– Я занимаюсь этим потому, что родился для этого. Я вырос в конюшне.
Я не помню времен, когда не умел ездить верхом. И я не помню времен, когда не хотел быть жокеем.
Она слушала, склонив голову набок и глядя мне в глаза.
– По-моему, мне раньше никогда не приходилось встречаться с жокеями, – задумчиво произнесла она. – В Америке вообще скачки с препятствиями распространены меньше, чем в Англии.
– Да, пожалуй, – сказал я. – В Англии скачек с препятствиями, пожалуй, даже больше, чем гладких. Во всяком случае, не меньше, это точно.
– Так все же, зачем вы этим занимаетесь?
– Я же вам ответил.
– Ага, – сказала она и отвернулась, глядя на проносящиеся мимо поля.
Я дал волю фантазии. Я подумал, что для меня скачки – все равно что для кого-то другого – игра на скрипке. Я тоже извлекаю мелодию из сочетания тренированных мускулов и интуиции. Я стал жокеем потому, что общение с лошадью заполняет мою душу совершенным ритмом и высоким восторгом объединения с конем; но разве этакую чушь можно сказать вслух?
– Когда я верхом, – сказал я, – я чувствую, что по-настоящему живу.
Она снова обернулась ко мне и чуть заметно улыбнулась.
– Тетя говорит, что вы умеете читать их мысли.
– Это умеет любой, кто близко общается с лошадьми.
– Но некоторые делают это лучше других?
– На самом деле не знаю.
Она кивнула.
– Да, это похоже на правду. Тетя говорит, что вы и мысли людей тоже читать умеете.
Я коротко взглянул на нее.
– Похоже, ваша тетя вам много чего наговорила.
– Моя тетя, – пояснила она ровным тоном, – видимо, хотела, чтобы я поняла, что если я поеду с вами, со мной не случится ничего дурного.
– Великий боже!
– И я вижу, что она была права.
– Хм.
Я подумал, что если с Даниэль де Бреску случится что-то дурное по моей вине, для меня это будет самый верный способ потерять работу. Хотя, возможно, в других обстоятельствах и при ее согласии я бы не отказался... Она была стройной и длинноногой, двигалась со сдержанной грацией и смотрела на мир ясными глазами. И если я находил блеск и запах ее волос и кожи свежим и приятным, что ж, это всего лишь превращало путешествие из нудной обязанности в удовольствие.
