Алексей Шведов - Голова-гнездо
Падение наконец прекратилось, и моё заново обретённое тело неожиданно мягко упало на… ну, какую–то поверхность, слегка спружинив. Стало чуть–чуть потеплее. Где я нахожусь, чёрт возьми? Откуда это я столь долго летел? М-да, одни вопросительные знаки…
Где–то блестело что–то с прямыми углами. Тьма по–прежнему окружала меня, но теперь её девственная целостность несколько нарушилась. Что–то блестящее справа, слева… Я повернул голову — больше нигде ничего не блестело. Что же это, твою мать, такое, подумал я, пристально вглядываясь во все эти углы. Ответов, естественно, не было никаких. Да я и не надеялся на ответы, если честно, по крайней мере, на такие скорые. Рано или поздно всё так или иначе разъяснится. Рано или поздно всё так или иначе встанет на свои места.
Я ощупал своё тело — всё было на месте: ноги, руки, голова. Это заставило меня взглянуть на сложившуюся ситуацию с чуть меньшим пессимизмом. Одет я был в костюм, ноги были в носках, на шее — галстук. Пальцы коснулись (пола?). Что–то мягкое, ворсистое — похоже, ковёр,
Но почему тут так темно?!
Я встал. Нащупав на руке часы, нажал подсветку. 24:32. Чего?! Какие ещё «24»?!?!?!
Вглядевшись получше, я понял, что запаниковал зря: мои «Монтана» показывали пятый час ночи. 04:32. Успокоившись, я начал медленно приближаться к одному из блестящих прямоугольников. Что же это всё–таки такое?
На полпути я замер. Только сейчас до меня дошло, кто я вообще такой и что препятствовало моему Падению. Последнее воспоминание: кулак Русакова соприкасается с моей челюстью, я нажимаю на курок и… Угу. Так. Выходит, я вырубился, но сейчас очнулся. Угу, так. И ещё раз: угу, так. И, пожалуй, м–да–а…
Когда меня нокаутировали, было три часа дня, сейчас, похоже, царила ночь. Где я был всё это время? Неужели валялся в обмороке?! С моих глаз и мозга вдруг словно кто–то снял фильтры, и реальность явилась во всей своей красе. Тьма рассеялась, неясные очертания стали ясными. Истина первая: я находился дома у Марины (а где же я ещё должен был наводиться?). Истина вторая: блестящие прямоугольники есть не что иное как окно и стёкла в дверцах стенки.
Я ощупал рукой челюсть. Она болела и немного опухла, но сломана, кажется, не была. Ещё почему–то сильно ныл затылок — наверное, я ударился, когда падал. Ну, Русаков… Стоп! А где же он сейчас? И где хозяйка квартиры?
— Марина! — выкрикнул я осторожно, вернее, почти прошептал.
Ничего.
Нащупав выключатель, я пробормотал, усмехнувшись: «Да будет свет!». Свет стал. Диван был пуст. Может, Марина у себя в комнате, а Русаков ушёл? Надо проверить.
Спустя пять минут я убедился, что в квартире нахожусь в полном одиночестве, и что шлюха–хозяйка на пару с санитаром–психопатом куда–то слиняли, заодно прихватив с собой и мой служебный пистолет
Молодцы, что и говорить… Во рту чувствовался солоноватый привкус крови, и чтобы избавиться от него, я направился в ванную, где всё прополоскал. Щека изнутри оказалась разодранной, два зуба были сломаны. Осколков от них во рту не обнаружилось, следовательно, теперь они находились в моём желудке. Странная фантазия вдруг озарила сознание: так ведь можно и всего себя сожрать. Сперва — зубы, потом — дёсны, горло. Пищевод исчезнет в себе же, туда же отправятся руки, ноги, голова с мозгом. Бр-р! И о чём я только думаю?
При помощи обнаружившейся в шкафчике над раковиной импортной туалетной воды и полотенца я более–менее разобрался с ссадиной на затылке; ссадина эта уютно располагалась за левым ухом, на самой вершине огромной шишки. На ощупь та была мягкой и болезненной, и я подумал: вот уж повезло так повезло.
Потом я пошёл на кухню, врубил свет и там. Приготовлю себе кофе, пожалуй. Посижу, попью его, подумаю заодно о том, о сём. Чёрт, но интересно, куда же всё–таки смылись Русаков и Марина? Почему они оставили меня здесь одного? И вернутся ли они в ближайшее время?
Пока кипятилась вода, я закурил. Русаков — убийца, это точно. Господи, как он мне врезал, сволочь! Это было… так… тринадцать часов назад. Неужели я столько времени и правда валялся без сознания?
Вода закипела, я вырубил плиту и, разыскав в Маринином столе всё необходимое, сделал себе кофе. Затяжка, глоток, затяжка, глоток. «А она — шалава конченная, — всплыли на поверхности памяти слова Олега, соседа Марины. — Мы её втроём ебали, а потом и вдвоём ещё». Вот сучка. Да ещё и минетчица к тому же, раз он предостерегал меня от поцелуев. А, все они такие! Их нужно именно трахать и только. Ничего больше. Жаль, конечно, что всё вот так вот получилось. Если бы не Русаков, я бы, может, успел сделать две полезные вещи: переспать с Мариной и заодно, имея санкцию на обыск, обшарить квартиру. Но… стоп! Почему бы мне не заняться этим прямо сейчас? Пока Марина отсутствует, я наверняка успею всё здесь перерыть, и, может быть, отыскать какие–нибудь улики против Русакова. Может, Лаховский оставил после себя какие–нибудь записи? Или фотографии?
А подписи понятых можно, наверное, и подделать.
Чтобы быстрее приступить к осуществлению задуманного, я сделал не один, а сразу два глотка кофе. При определённом наклоне чашки уже можно было увидеть её дно с небольшой трещинкой. Я затушил сигарету и задумался над новым вопросом, пришедшим в мою голову: а что вообще Русаков делал у Марины? Судя по тому, что он решил, будто это она его заложила… значит, они не… или…
«Навела, шлюха!»
(или сука — как он там сказал?)
А что, если они оба замешаны в убийстве?!
Не знаю, не знаю, не знаю, проклятье, не знаю, чёрт возьми! Но почему–то мне кажется, что Марина здесь не при делах, а вот Русаков, похоже, действительно является насильником и убийцей. Но зачем он всё–таки пришёл к сестре своей жертвы, к своей бывшей любовнице, которая, оказывается, шлюха, совокупляющаяся с подростками? Что заставило его явиться сюда?
Я наконец допил чёртов кофе, вымыл чашку и покинул кухню. Было уже пять утра, светало. Так, это сейчас уже воскресенье, получается? Я решил, что, пожалуй, начну обыск с комнаты Александра, и плевать на отсутствие понятых. Раскрытие этого преступления теперь было для меня делом личным.
Открыв дверь, я вошёл в комнату. Нашёл выключатель, врубил свет. Так, с чего же начать? Мой взгляд упал на приоткрытую дверцу шкафа для одежды. Мне вдруг захотелось распахнуть её пошире и заглянуть туда, в темноту, где, казалось, прятался какой–то органический хищник–магнит, притягивающий меня к себе, как обычный магнит — железку. Почему–то стало прохладней, и я почувствовал себя слабым и беззащитным, словно младенец. Раньше такие ощущения мне никогда не приходилось испытывать.
Влекомый непонятной силой, я медленно приблизился к шкафу. Правая рука вытянулась вперёд — она вдруг показалась мне чужой и очень длинной — и коснулась дверной ручки.
Труп Марины с дыркой во лбу рухнул прямо на меня — обнажённый и слегка окровавленный. Я завопил и только где–то секунд пять спустя понял, что воплю лёжа. Вот оно, доказательство, чёрт побери! Прямо на мне, мёртвое и голое… О боже!
Скинув с себя труп, я поднялся. Ноги дрожали, руки тоже. Что ж, вот и ещё один пациент для папочки — то–то он обрадуется. А в деле уже целых два трупа, один из которых убит выстрелом из моего пистолета. Угу, так это что же у нас получается? А это у нас получается (я присел на кровать), что после того, как я оказался в обмороке, Русаков… Ну да, всё ясно как дважды два. Он убил Марину из моего ПМ и сбежал, неизвестно по каким соображениям оставив в живых меня. Но почему Марина голая? Была она изнасилована или нет? Как мне это выяснить? Я ведь следователь, а не эксперт…
Присев на корточки, я осторожно раздвинул ноги трупа. Они были холодными и достаточно окоченевшими, из чего я смог сделать заключение, что убийство было совершено… ну, от пяти до десяти часов назад, где–то так. Мои пальца коснулись влагалища — того самого, в которое я так жаждал проникнуть. Вот и проник, ха. Но ведь и не поймёшь, насиловали её или же нет. Пальцы скользнули вглубь. Не знаю, что я надеялся там обнаружить — вероятно, какие–то остатки спермы, но некрогинеколог из меня получился плохой. Холодные стенки влагалища не оставили на моих пальцах никакой визуальной или тактильной информации. Было бы там хоть чуть–чуть спермы, я бы, думаю, это понял.
Или же она была слишком глубоко.
Только тут я обратил внимание на тот факт, что у меня, оказывается, мощнейшая эрекция. Коснулся рукой ширинки — ни хера себе! А если бы кто–то засёк меня здесь? Ну, сказали бы, доработался парень. Классическая некрофилия. Мне и самому стало страшно от своих действий и мыслей. Это всё из–за сотрясения, точно! Боже, твою мать, да разве я когда–нибудь мог подумать, что буду ковыряться между ног у трупа?! Патологоанатомы — другое дело, это их профессия, а я…
А я следователь. И, провались всё к чёртовой матери, я на работе, пускай сейчас и выходной. Так что я имею полное право делать всё, что может так или иначе помочь расследованию, и в моих действиях нет ничего такого шизофренического. Это — моя работа.
