Даниэль Труссони - Ангелополис
Верлен повернулся к Вере. Женщина поравнялась с ним и шла рядом, опустив руки в карманы куртки.
– Об этом Ангелополисе нет абсолютно никаких упоминаний, – проговорила она, как бы продолжая давно уже начатый разговор. – Ни один ангелолог не видел подобного места, ни одна исследовательская экспедиция не обнаружила его координаты.
– Потому что, пребывая в здравом уме, никто не мог заподозрить, что нефилимам хватит здравого смысла соорудить такой город, – сказал шагавший позади Бруно.
Верлен оглянулся.
– И все же, – произнес он, ощущая раздражение от безапелляционности слов товарища, – Персиваль Григори говорил о нем так, будто Ангелополис существует.
Охотник с трудом удержался от того, чтобы сказать то, что думал: если существует Ангелополис и к постройке его имеют отношение Григори, можно не сомневаться в том, где надо искать Эванджелину.
– Пленку отсняли почти три десятилетия назад, – проговорил Бруно. – Если они действительно соорудили этот город, мы уже знали бы.
– Григори мог солгать, – предположила Вера. – Ангелополис представляет собой утопию для ангельских существ, нечто такое, о чем рассказывают в школе, однако во что никто не верит. Возможно, нефилимы и хотели построить его, но вряд ли смогли бы. Думаю, это лишь концепция, идея, популярная среди ангелов со времени великого побоища при Потопе.
– Такое объяснение кажется мне более вероятным, – заметил Бруно. – Россказни о мифическом населенном ангелами раю подобны стране Нетинебудет Питера Пэна.
– Фильм указывает на то, что нефилимы – во всяком случае, Персиваль Григори – трудились над его возведением, – проговорил Верлен. – Он упоминал про валкин. У них имелся образец крови Эванджелины. С моей точки зрения, очевидно, что в восемьдесят четвертом году они разыскивали ее по той же причине, что и теперь.
Разом остановившись на месте, исследовательница повернулась к ангелологу.
– Эванджелину Каччаторе в последний раз видели в тысяча девятьсот девяносто девятом году.
Верлен посмотрел на воду Зимней канавки, остановив взгляд на большой дамбе.
Бруно ответил:
– Вчера вечером в Париже ее похитил ангел-имим. Перед этим она удостоила Верлена чести поговорить с ней. Яйцо с херувимом и колесницей находилось в ее распоряжении – она передала его нам.
– И поэтому вы явились ко мне, – прокомментировала Вера.
– А кто еще поможет нам разобраться в ситуации? – нетерпеливо проговорил мужчина. – Все это не просто совпадение. Нефилимы разыскивали Эванджелину не без причины. Анджела, яйцо, кинопленка, сказка про Ангелополис – все сложилось вместе далеко не случайно.
– Конечно, – согласился Бруно. – Однако о назначении Ангелополиса, цели его сооружения, точном месте нахождения Персиваль Григори ничего не сказал.
– В самом деле, – согласилась Вера. – Нужно узнать, что было сказано после того, как кончилась пленка.
– Но они мертвы, – пробормотал Верлен. – Владимир, Анджела, Лука… даже Персиваль Григори.
– Не все участники допроса оставили наш мир, – проговорил зашедший вперед Бруно.
Он озирался в поисках такси.
Со стороны канала задувал резкий ветер, и Верлен потуже запахнул куртку. Группа ангелов-мара застыла под каменной аркой, желтое свечение их тел отражалось в граните фасада. Мара редко выходят на свежий воздух. Их ввалившиеся глаза свидетельствуют о сотнях проведенных в тенях лет. Крылья усыпаны зелеными и оранжевыми пятнами с синим отливом, они такие же радужные, как перья павлина в синем свете зари. Неприятно было видеть этих созданий стоящими под очаровательной аркой моста как некое досадное недоразумение. Если бы сейчас было обыкновенное утро и они находились в Париже, Бруно настоял бы на том, чтобы арестовать всех тварей до одного.
После растянувшегося на вечность ожидания к бордюру подкатил видавший виды «универсал» и резко остановился. Бруно дал шоферу адрес, и они сели. Когда машина отъехала, Верлен заметил увязавшийся за ними гладкий черный автомобиль. Он следовал, держась на постоянном удалении от такси.
– За нами слежка? – спросила Вера.
Бруно кивнул.
– Сейчас разберемся.
Охотник, прислонившись к дверце, принялся наблюдать, ожидая, что заметит какой-либо знак, свидетельствующий о преднамеренном преследовании. Вера с улыбкой прикоснулась к его руке. Жест получился двусмысленным, однако он не сомневался, что дама и хотела этого.
Такси миновало театральный институт на Моховой, пересекло улицу Пестеля и выехало на узкую, обсаженную деревьями аллею. Окна баров и кафе уже были освещены, но магазины еще оставались закрытыми: стеклянные окна прикрывали металлические шторы.
– Высадите нас здесь, – распорядился Бруно, указав водителю остановиться около людного бара.
Они вышли из машины и прошли несколько кварталов, причем все это время Бруно то и дело оглядывался через плечо, и наконец остановились возле магазинчика с облупленным штукатурным фасадом. Вывеска над дверью гласила: «La Vieille Russie»[13].
Бруно взял железный молоток и ударил в металлическую пластину. Изнутри дома раздался звук шагов. В середине двери открылся глазок, и кто-то выглянул. Дверь отворилась, и показалась та самая женщина из фильма – жена Владимира, помогавшая Анджеле Валко. Поседевшая и согбенная Надя была в черном бархатном платье с рубиновой брошью у выреза. Верлен посмотрел на часы – всего семь утра.
– Не рано ли собрались в оперу, мадам? – произнес с легким поклоном босс.
– Бруно, – проговорила она, перебрасывая через плечо копну поседевших волос.
Он, нагнувшись, расцеловал ее в обе щеки.
– Ты знала о нашем приезде.
– Парижские ангелологи теперь не столь подозрительны, как прежде, – проговорила она, жестом приглашая их в сумрачный коридор. – Однако у меня еще есть друзья в российском отделении нашего Общества; они позвонили, узнав о вашем пребывании в исследовательском центре. Входите же. Но будьте осторожны. Возможно, не только я узнала о вашем прибытии в Санкт-Петербург…
Интерьер дома носил явно французские черты. Пройдя по коридору, они попали в гостиную, стены которой были отделаны темным деревом и красным бархатом и украшены цветастыми обоями времен Второй империи. С потолка свисала большая люстра, хрустальные подвески мерцали в первом утреннем свете. Надя провела гостей в комнату поменьше, плотно увешанную иконами. Изображения разной величины и формы были повешены так тесно, что края рам соприкасались и стены становились похожими на блестящий золоченый панцирь.
Заметив, что Верлен разглядывает иконы, хозяйка произнесла:
– Мой отец любил образа и открыл заднюю комнату своей антикварной лавки в Париже русским художникам, нуждавшимся в помощи и поддержке. В обмен на краски и кисти он принимал их работы. В то время подобный обмен можно было считать более или менее справедливым. Для меня они обладают не только исторической ценностью. Эти изображения стали воспоминанием о прошедшей эпохе. Рассматривая их, я вспоминаю наше изгнание, долгие ланчи в саду моих родителей с компанией их друзей, негромкий русский говор, красивый, но иногда не совсем благозвучный. Иконы стали музеем дней моей молодости.
Очнувшись от оцепенения, вызванного воспоминаниями, Надя повела гостей дальше анфиладой узких комнат, полных птичьих клеток и мраморных бюстов. Возле стены находился шкаф с коллекцией бабочек, там было много ярких, приколотых к стенке экспонатов. Медная пластинка свидетельствовала о принадлежности собрания великому князю Дмитрию Романову. Когда Верлен подошел ближе, чтобы рассмотреть ряды бархатных крыльев, то его пронзило внезапное чувство узнавания. Он вдруг осознал, что коллекция на самом деле составлена из перьев небесных созданий. Он заметил ярко-желтые перья ангелов Авесты, прекрасных, но ядовитых существ, крылья которых истекали отравой; радужно-зеленые крылья фарзуфов, денди ангельского мира, чьи перья под определенным углом отливали синевой и пурпуром, словно чешуи аквариумных рыбок; лавандово-оранжевые крылья андров, ангелов-мусорщиков; жемчужно-белые крылья фаскейнов, ангелов-обаятелей, голоса которых приводили в мечтательную рассеянность; ровные зеленые крылья ангелов-мара, паразитов, поселявшихся в человеческих душах, питающихся живым теплом. Собственно и сам Верлен, будучи опытным охотником, вполне мог бы создать линнеевский каталог подобных образчиков – однако хранить их ему не хватало духа. Мысль об убийстве и научной классификации этих существ и привлекала, и отталкивала его.
– Великий князь Дмитрий Романов был особенным человеком, – проговорила Надя, заметив искорку интереса в глазах ангелолога. – С помощью русского химика он создал консервирующее средство, способное окутать перо ангела и сохранить его… С тем же успехом можно пытаться сохранить очертания запаха или чего-то увиденного. Дмитрий подарил эти перья моим родителям, познакомившимся с ним во время изгнания. Кстати, в то же самое время князь помогал Коко Шанель в создании ее знаменитых духов. Нельзя считать совпадением то, что дама оказалась замешанной в интриги во время немецкой оккупации. Ее связи с нефилимами восходили ко временам русской революции.
