Вадим Сухачевский - Тайный суд

До скорой встречи.

– «Дядя Вася!..» – воскликнул Суздалев. – А у отца у ее – десять лет без права переписки! Знал же наверняка, сукин сын!.. А Дашенька как раз недавно спрашивала, что означает сей приговор. Я-то, дурень, что-то ей наплел, правду так и не смог сказать. А сказал бы правду – сейчас бы, может, жива была. Моя, моя вина! Жить, право, не хочется.

Васильцев подумал: кто знает, на ком из них двоих лежит большая вина. Пожалуй, все-таки на нем, на Юрии. Если у Суздалева оплошность (да и кто бы тут не оплошал?), то у него… Да трусость, трусость, конечно же! Трус, жалкий трус! Двуногое без перьев!..

– Ладно, – решительно рубанул рукой воздух профессор, – таких, как я, давно уже пора на удобрения. Пойду сдаваться.

– Сдаваться?.. О чем вы? – не понял Юрий.

– Ну как же, бумаженцию эту надо же им передать. – Суздалев кивнул на двух милиционеров, все еще стоявших у злополучных сараев.

– Но почему же – «сдаваться»?

– Э, Юрочка, вот увидите – меня тут же, на месте, немедля и заметут.

– Вас?! Почему?!

– Что ж вы, простых вещей не понимаете? Истинного душегуба ловить – мороки больно много, а если у нас и явления такого нет – так за каким лешим вообще ловить? А тут – вот он, злыдень, сам в руки идет! Вполне к тому же подходящий: без паспорта, да еще, поди, латинско-эллинский шпион…

– Чей? – не понял Васильцев.

– Латинско-эллинский, разумеется. Коля Весневский у них проходил как сиамский шпион – угораздило его, понимаете ли, тридцать лет назад в этом чертовом Сиаме мосты строить, и среди языков, которыми владел, вписал еще и этот самый сиамский. От немецких, французских или там португальских шпионов у них уже, поди, изжога, вот и влепили ему как сиамскому на полную: десять лет без права переписки. Ну а я тогда же вписал сдуру эллинский и латинский – так чей же я, спрашивается, шпион? Нашпионил небось сколько смог в пользу Фемистокла и Сципиона Африканского, пока доблестные органы не остановили… Все равно возьмут со дня на день, так уж какая разница когда?

– Но все-таки не за эту же мерзость.

– А, все едино! Обязательно пришьют что-нибудь эдакое. Коля вон Весневский у них, если помните, помимо того, что нашпионил в пользу этого Сиама, так еще и толченое стекло ясельным детишкам в манную кашу подсыпал, а доктор Плетнев пациентке зубами полгруди откусил. Ну а я – вот это вот. Понимаете, если наши люди творить такое ну никак не могут, то всякие там сиамские и латино-эллинские шпионы – с превеликим удовольствием.

– Давайте лучше я отнесу, – предложил Васильцев.

– Ну уж нет! – отрезал профессор. – Я оплошал – мне и все шишки.

– Но у меня хотя бы паспорт есть.

– Неужто вернули-таки? – удивился Суздалев.

Юрий кивнул – не объяснять же, как оно вышло на самом деле.

– Что ж, поздравляю. Но в таком случае – тем более! Раз так – вы еще, глядишь, выкарабкаетесь, а я уж в любом случае – никак. Давайте, давайте сюда… – С этими словами он отнял у Юрия листок и решительным шагом направился в сторону милиционеров.

Васильцев смотрел ему вслед. Он увидел, как Суздалев что-то объясняет им, показывая этот листок. Далее произошло то, что Суздалев и предрекал: один из милиционеров пронзительно засвистел в свисток, тут же откуда-то прибежали еще, схватили профессора за руки, повели. Проходя мимо Юрия, Суздалев взглянул на него даже, пожалуй, победоносно – мол, ну что я вам говорил! Со стороны послышалось:

– Что, словили, никак?

– Похоже что.

– Это ж с нашей котельной. Может, ошибка вышла?

– Там не ошибаются.

«И это тоже моя вина», – обреченно подумал Юрий, провожая взглядом профессора. Несправедливость творящегося терзала почти физической болью. И ничего он сейчас не мог сделать, ничего! Всего страшнее было именно это абсолютное бессилье, превращавшее из человека в двуногое без перьев. Вспомнились слова отца из той бесконечно далекой жизни: «Если в какой-то момент люди вдруг ощущают, что справедливость навсегда покинула наш мир, то им попросту незачем становится жить». Действительно, никакой воли к жизни у него сейчас не было…

Вдруг он заметил человека, которого узнал сразу же.

– Викентий… – произнес он.

Тот смотрел на Васильцева в упор, ничего не говоря.

– Это его рук дело? – спросил Юрий. – Этого?

Потомственный палач сказал:

– Он меня перехитрил. Я упустил его.

И тогда Васильцев, окончательно решившись, сказал:

– Передайте Домбровскому: я согласен.

Глава 9

Сов. секретно (Продолжение)

…Изучая странные события, связанные с убийствами чекистов, я пришел к выводу, что здесь не обошлось без участия отлично подготовленной, высокопрофессиональной группы, обладающей немалыми средствами и доступом к секретной информации. Приведу на то свои доводы.

1) Майор госбезопасности Цыганков, погибший в ноябре минувшего года (найден с проломленной камнем головой), исчез во время секретной командировки в г. Сызрань. Факт его отъезда из Москвы держался в строжайшей тайне. Доподлинно известно, что ни сослуживцам, ни жене, ни двум любовницам он о пункте назначения не обмолвился ни словом.

2) Майор Ведренко (найденный утопленным в Мытищах) накануне исчезновения отправился на конспиративную встречу со спецагентом Брунгильдой (Жилиной Н.В.) якобы по ее вызову, хотя установлено, что оная Брунгильда в это самое время находилась в больнице в состоянии комы (причина – избыточная доза кокаина, отчего вскоре и скончалась) и вызвать его никоим образом не могла.

3) Старший майор Буцис был похищен из вагона спецпоезда, в котором по Вашему личному заданию и при соблюдении повышенной секретности ехал на Дальний Восток для устранения там троцкистского антисоветского заговора.

«Ему-то, хрену этому, откуда все так уж в точности известно? – с досадой подумал народный комиссар. – И кличку-то ишь какую себе придумал: Призрак!»

Да ведь и вправду – призрак! За последние два месяца то было уже третье от него послание, но вычислить автора Николаю Ивановичу так и не удалось. Попытался сперва, дал кое-кому особое на то задание, да тут же и получил по рогам – порученцы эти навсегда сгинули без следов, а Призрак во втором письмишке посоветовал: не шебуршись, мол. Картотека, мол, у меня имеется, и, если шебуршиться продолжишь, всплывет она наружу, а там и на тебя кой-что имеется. Да и не на одного тебя, повыше бери.

Нарком тогда на миг попытался представить, что там конкретно на него, и мурашки по телу побежали волной.

А если повыше брать? Неужто и на Самого?..

Тьфу ты черт! Взбредет же в голову!..

Нет, не трогать этого Призрака и как зеницу ока беречь!

Нарком вернулся к записке.

…Пытаясь найти связь между всеми этими событиями, исследовал личную жизнь погибших, коя, как выяснилось, предстает в весьма и весьма неприглядном свете (см. Приложение 1)…

Нарком заглянул в это приложение к записке и сплюнул в сердцах. Не столько передернуло от художеств этих гавриков, сколько опять же от осведомленности всезнаистого Призрака. Приложение это подале убрал и стал читать снова.

Необычность происходящего заставила меня вспомнить о куда более давних событиях. Так, например:

– в 1842 году генерал-лейтенант Свиньин был обнаружен повешенным все в том же Нескучном саду со сходной покаянной табличкой на шее;

– камергер князь Изюпов в 1856 году исчез из поезда С.-Петербург – Москва, а его тело, прибитое колом к земле, было обнаружено сутки спустя в 10 верстах от железной дороги;

– в том же году в своем кабинете найден мертвым полковник 3-го Отделения Пнин. Причина смерти – булыжный камень, проглоченный им и застрявший в горле.

Список может быть и продолжен. Добавлю, что личная жизнь перечисленных жертв выглядела так же неприглядно, как и всех упомянутых мною в Приложении.

Но вот что хочу отметить особо: на стене кабинета полковника Пнина углем было начертано одно слово, и слово это было именно «камень».

Последняя подробность подвигла меня на дальнейшие исторические изыскания с привлечением старинных источников. В конце концов мне удалось обнаружить следующее:

– в XVI веке вестфальский рыцарь фон Кранх был повешен в собственной спальне. На стене углем начертано: «веревка»;

– веком позже, подавившись камнем (!!!), скончался испанский гранд де Савари, и на стене начертано: «камень»;

– тогда же в своем доме скончался некий венецианский патриций Маццини. Причина смерти – палка, загнанная ему в рот с такой силой, что сломала шейные позвонки. И именно слово «палка» было начертано у него на стене;

– наконец, в XVIII веке английский баронет сэр Уильямс, один из совладельцев Ост-Индской компании, задохнулся оттого, что рот его был забит травой. Там тоже присутствовала надпись, и, как нетрудно догадаться, написано было: «трава».