Побег (ЛП) - Кэмпбелл Нения

Глядя на его внушительное сооружение, она подумала: «Теперь пути назад нет».

Вэл глубоко вздохнула и вошла внутрь. Здесь пахло так, как пахли все старые здания — сладко от пыли и старой краски. Там стояла полированная винтовая лестница с перилами из кованого железа и священная тишина, которая, казалось, сопровождала все библиотеки. Вэл шла, пока не подошла к справочному бюро. За ним были стены с книгами, расставленными на красиво выстроенных полках, утопленных между массивными белыми коринфскими колоннадами.

— Добрый день, — сказала женщина. — Хочешь купить дневной пропуск? Или ты здесь ради шахматного турнира?

Вэл съежилась. Боже, нет.

— Эм, я здесь, чтобы кое-что забрать? Меня зовут Банни Киллоран.

Женщина пожала плечами, не узнавая этого имени.

— Прости, может быть, тебе стоит проверить внизу.

— А как насчет… — Вэл запнулась на словах, — Валериэн Кимбл?

— О. — Вэл почувствовала пульс страха, когда лицо женщины изменилось, расцветая узнаванием. Она порылась в ящике полированного деревянного стола. — Да, у меня действительно есть кое-что — для нее. Вчера это принес молодой человек.

— Молодой человек? — Тот самый, который оставил ей записку на работе? Вэл взяла конверт из плотной бумаги онемевшими пальцами. — К-как он выглядел?

— Прости. Я не запомнила. — Женщина натянуто улыбнулась.

Нет, вы не понимаете. Все совсем не так. Это не так…

Она перенеслась в вестибюль гостиницы в Норт-Пойнте с другим осуждающим администратором. О боже. Вэл задрожала от рвотного позыва. О боже.

— Я могу еще что-нибудь помочь тебе?

— Нет, — глухо сказала Вэл. — Ничем.

Сейчас мне никто не может помочь.

***

Сидя на одном из пластиковых сидений поезда, Вэл собралась с духом, чтобы открыть конверт. Он потрескивал, что означало, что внутри были бумаги. «Еще записки», — подумала она.

Украдкой оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что никто не наблюдает, Вэл развернула металлические зубцы, чтобы открыть клапан. Она осторожно вынула бумаги, лежавшие внутри. Сначала не поняла, на что смотрит, а потом до нее вдруг дошло, и Вэл ахнула, поймав взгляд мужчины, сидевшего рядом с ней.

Откинувшись на спинку сиденья, Вэл снова подняла бумаги так, чтобы только она могла их видеть, и заставила себя посмотреть, по-настоящему посмотреть на них.

Ей пришлось заставить себя понять, что они были реальными.

На первой странице был набросок, который Гэвин показал ей в их последний день вместе. Она, лежащая на кровати, в обморок от изнеможения после того, как он — ее сердце сжалось — изнасиловал ее. Простыни спутались вокруг бедер, на лице застыло выражение трагического покоя. Разбросанные листья и лепестки цветов образовывали пеструю гамму цветов под ее телом, выделяясь на фоне монохромной цветовой гаммы. За ухом у нее заправлена поникшая тигровая лилия, разительный контраст с тщательно затененными прядями ее крашеных черных волос.

Он раскрасил ее губы и грудь в кораллово-розовый цвет с нежностью, которая соответствовала цветам, но остальная часть ее тела была оставлена в различных оттенках серого. Глядя сейчас на изображение, Вэл снова поразилась тому, насколько отвратительно непристойным казался рисунок: каким безжизненным выглядело ее тело, как влажно блестели ее губы. Мерзость, как она называла его тогда, и сейчас Вэл чувствовала то же самое. Его стиль напомнил ей о маньеризме, который она изучала в художественном классе. Искаженные позы, манеры которых были исследованием точности и невозможной красоты. Хотя рисунок отличался от того, что она помнила. Ее глаза были выжжены, коричневая бумага завивалась в двух очень маленьких дырочках.

Сигаретой такое не сделать. Ее мысли были пугающе бесстрастны. Тот, кто это сделал использовал что-то маленькое и металлическое. Разогрел этот предмет и… проткнул бумагу.

Да, именно это ее и беспокоило. Это не было случайным актом осквернения. Действовали преднамеренно. Все спланировав.

Точно так же, как планировалось то, что собирались с ней сделать.

Сердце Вэл готово было выскочить из груди, она быстро перелистнула на вторую страницу и подавила тихий стон. Это была его роза, все еще забрызганная засохшей кровью из перерезанного горла. Желание закричать возникло, как бешеный зуд. Она чувствовала, как оно нарастает, необузданное, и поддаться ему казалось безумием. Но это все похоже на безумие. Нет, нет, нет.

Внизу темно-коричневыми чернилами, очень похожими на пятна (крови), портившие работу, была написана одна фраза, выведенная резким почерком, поражавшая еще больше своей жестокостью:

Ça fait mal mais tu le veux.

Это больно, но ты этого хочешь.

***

Мередит и Джеки были обе в квартире, когда Вэл, спотыкаясь, вошла, сжимая конверт в очень бледной руке. Они вдвоем уютно сидели на потрепанном диванчике и смотрели «Клуб «Завтрак», а между ними стояла миска попкорна.

Вэл уставилась на них, быстро моргая, и попыталась придать своему лицу выражение, близкое к нормальному. Почему они дома? Ее часы показывали, что сейчас только 15:30. Они обе, должно быть, рано закончили работу.

— О, привет, Банни, — сказала Джеки. — Хочешь попкорна?

От запаха жирного масла у нее свело живот.

— Н-нет, спасибо, — отказалась Вэл. Могли ли они видеть, как побледнело ее лицо? — У меня есть немного хлеба.

— Куда ты ходила? Обычно ты не отправляешься так рано.

Вэл покраснела, услышав, что за ее привычками наблюдают. Она и не подозревала, что настолько предсказуема.

— Мне нужно было выполнить одно поручение. В… в библиотеке оставили кое-что, что мне нужно было забрать. Книгу, — добавила она неубедительно.

Ее соседки обменялись взглядами.

— Хорошо, — сказала Мередит.

— Я ухожу на работу через час, — сообщила им Вэл, прежде чем отправиться в свою комнату. Она услышала, как снова включился телевизор, они не стали даже дожидаться пока она уйдет. Вэл прислонилась спиной к закрытой двери своей спальни, прижимая кулак ко рту, чтобы заглушить рыдания. Что ей теперь делать? Что она могла теперь сделать?

Но она знала ответ на свой вопрос. Она сделает то, что всегда делала в такой ситуации — выживет. Она была «выжившей». Так ее называли во всех статьях, как будто она отважная героиня в какой-то постапокалиптической пустоши. Выжившая, со снисходительной похвалой. Как будто все это гребаная гонка, в которой она вырвалась вперед по чистой случайности, оставив всех остальных позади. Жизнь была ее наградой. Спасибо, Гэвин.

Вэл бросила сумку на кровать и начала переодеваться в униформу официантки. Она ненавидела эту глупую штуку. Черный передник, носился с накрахмаленной белой блузкой, на которой был чертов воротник Питера Пэна. Надев ее, она почувствовала себя ребенком.

Она подумала о рисунке в папке и стиснула зубы, повернувшись спиной к зеркалу шкафа и застегивая блузку до горла.

Она определенно больше не ребенок.

Он позаботился об этом.

Вэл переложила ключи и бумажник в сумочку поменьше, которая помещалась в ее рабочем шкафчике. Ей хотелось бы таким же образом запереть свои мысли, но их не так-то легко отбросить в сторону.

Мартин может заметить. Он был очень наблюдателен. Дезире тоже. Эти двое всегда совали нос в ее дела, притворяясь, что им не все равно. Но никого не волновали ее дела — совсем никого. Уж точно не незнакомцев. За чужим сочувствием всегда имеются личные причины, даже если вы их не видели.

Она покачала головой. Это несправедливо. Она ненавидела это — все — так сильно, но такова цена бегства. Когда весь ваш фундамент дал трещину далеко за пределами точки восстановления, все, что вы могли сделать, это склеить жалкие, зазубренные осколки своей жизни вместе и попытаться не пролить на них кровь.

Сорок минут спустя, накрасившись губной помадой и с минимальным количеством туши для ресниц, Вэл уже выходила за дверь. Теперь она выглядела как человек, даже если и не чувствовала себя таковой.