Дэвид Мэдсен - Откровения людоеда
Потом я увидел дверь. Это была обыкновенная неокрашенная деревянная дверь, встроенная в стену второй кладовки; странно, подумал я, что она здесь находится Почему она была здесь? Это была, подумал я, очень личная дверь; это была чья-то дверь, а не какая-то там просто старая дверь. Это была дверь, которая принадлежала — без сомнения — кому-то, а не чему-то.
Эти размышления о двери были безумием.
Безумием ли? Мне показалось, что я услышал шум, раздавшийся из-за этой, мать ее так, двери; таинственный, отрывистый шум, словно пульсирующий скрежет или хватка, словно азбука Морзе, которую издает некто, страдающий тонзиллитом. Я поднял кверху голову и слушал так внимательно, как только мог. Затем, внезапно я отчетливо услышал голос, который произнес:
— Jacques, топ petit oiseau — mais non! — petit? No, comme tu es vraiment magniflque! Oh Jacques, je t’adore![107]
Я немедленно узнал эти пронзительные, театральные интонации.
Дрожа всем телом, я повернул ручку двери и толкнул ее.
— Maitre Orlando…[108]
От небольшой уютной картины, которую я сразу увидел, у меня перехватило дыхание: в середине комнаты (чрезвычайно хорошо оформленной комнаты, как мне удалось рассмотреть) стояла огромная двуспальная кровать, на которой лежал совсем голый Жак, его ноги были широко раздвинуты, руки он положил под голову, безразличная улыбка блуждала по его лицу. А сверху на Жаке был столь же голый мсье Кокто; его лицо, однако, было маской чистого ужаса.
— Не беспокойтесь, Маэстро, — заметил Жак с легкомысленностью, которая привела меня в ярость. — Месье Кокто — клиент.
В это мгновение раздался голос из-за двери; я повернулся и увидел Жанну.
— Во всяком случае, теперь — клиент, — сказала она.
Посетители и клиенты
История, которую я позднее услышал от Жака и Жанны, была гротескной, и вы сами узнаете ее.
Отправив Жана Кокто (лимузин от Отеля «Карбурн» был вызван за ним в начале второго), я позвал близнецов в свой кабинет, усадил их и потребовал исчерпывающего объяснения.
— В какие, черт подери, игры вы думаете играть? — спросил я.
— Мы не играем. Это не игра.
— По крайней мере, на этот счет ты прав. Ну? Что вы скажете об этом? Вы собираетесь сказать мне, что это была всего лишь одна незапланированная и украденная ночь любви, и что вы сожалеете об этом от всего сердца, и что это больше никогда не случится? Потому что если вы собираетесь сказать это, я вам не поверю.
— Нет, я не собираюсь говорить вам этого, — самоуверенно ответил Жак. Я почувствовал, что он будто нападает на меня.
— Тогда какого дьявола вы собираетесь рассказать мне? Я требую полного отчета от вас!
— Нам придется начать с самого начала! — печально сказала Жанна, качая головой.
— Да, — продолжал я, — с начала. Вы можете сказать мне, что делает эта комната в подвале? Эта комната, эта дверь…
— Эта комната — наша, Маэстро, — сказала Жанна. — Мы живем в ней.
— Кто живет в ней?
— Я. И Жак. Мы живем в ней.
— Вы живете в подвале моего ресторана? — в гневе закричал я.
— Нет, — ответил Жак, — мы живем в своей комнате.
— Умоляю вас, с каких это пор? И почему вы никогда не говорили мне об этом?
— Со времен господина Фаллона. И мы никогда не говорили об этом, потому что вы не спрашивали.
— Вы когда-нибудь спрашивали у нас что-нибудь о нас самих? — спросила Жанна, и я уловил нотку обиды в ее голосе.
— Не лги мне, — сказал я, не обращая на нее внимания.
— Это правда. Господин Фаллон построил комнату для нас, он и встроил дверь. Вторая кладовка обычно больше первой.
— Жан-Клод не говорил мне о том, что вы живете в моем подвале, — сказал я.
Жанна вставила:
— Мы живем в нашей комнате.
— Называйте ее как хотите. Более того, у меня создается впечатление, что есть еще ряд вещей, о которых Жан-Клод мне не рассказал. Слишком многое мне не по душе. Kaie так получилось, что вы живете в моем подвале — в вашей комнате — а я ничего об этом не знаю?
— Как я уже говорила, вы никогда не спрашивали нас, — ответила Жанна, и в ее голосе снова появились те же печальные, обвиняющие интонации.
— Почему я должен спрашивать? — завопил я, теперь чувствуя себя беспомощным. — Я не представлял себе — как я мог? — ради всего святого, я не знал! Вы приходите каждый вечер…
— Поднимаемся, Маэстро.
— И вы уходите — ну, хорошо, спускаетесь — рано утром. Какого черта я был должен думать, знать, спрашивать?
— Мы никогда не беспокоим вас, — сказал Жак, — вы должны признать это.
— Я не должен соглашаться с этим треклятым утверждением! — закричал я, беспомощно давая выход гневу. — Как вы осмелились жить в моем ресторане без моего позволения?
— Нет, мы никогда не беспокоим вас, — настаивала Жанна.
— Вы довольны нашей работой? — спросил Жак.
Я не мог говорить минуту или две. Я думал об успехе вечера нашего открытия, о Жане Кокто, о критиках и писателях, о меню, которое мы создали — я думал обо всем этом, и я знал, что при любых благоприятных условиях ничего из этого не получилось бы без близнецов.
— Это нечестный вопрос, — наконец сказал я. — Вы знаете, что я более чем доволен вашей работой…
— Тогда, eher Maotre,[109] в чем проблема?
Я немного сполз на своем стуле.
— Это не столько проблема, — сказал я, — сколько принцип.
— Месье?
— Проклятье! Видите ли, я должен знать, что происходит в моем ресторане…
Жанна сказала:
— И теперь вы знаете.
— Да, теперь знаю, и все дело исключительно в том, что я должен был знать об этом раньше.
— Вы сердитесь из-за мсье Кокто, — сказал Жак.
— Признаюсь, это шокировало меня. Я думал, что я — я потерял — его.
— Потеряли его?
— Если на то пошло, конечно, это звучит нелепо, но именно так я и думал — я имею в виду, конечно же, что я думал, он уже ушел — и я не знаю…
— Месье Кокто стал клиентом сегодня вечером, — сказала Жанна, помогая мне преодолеть замешательство.
— И что именно это означает?
— Клиент — это посетитель, который спит с Жаком.
— Понимаю. Посетители — это люди, которые просто едят здесь, а клиенты — это люди, которые едят здесь, а потом спят с Жаком. Верно?
— Совершенно верно.
— Или с тобой, если они этого хотят, я прав?
Жанна закивала:
— Или со мной. Но большинство из них предпочитает Жака. Женщина не может сравниться с ним, конечно же…
— О, конечно же…
— И люди сами удивляются своим собственным чувствам. Мы очень похожи, брат и я, разве нет? Иногда они думают, что он — это я; когда они обнаруживают, что это не так, то уже слишком поздно, и они охвачены слишком сильным сладострастием для того, чтобы остановиться. Обычно я делаю фотографии.
— Фотографии?
— Конечно. Без фотографий они бы не платили так щедро.
Все неожиданно стало ужасающе, отвратительно ясным.
— Я не верю в это, — попытался прошептать я, — я не хочу верить в это…
— Но я уверяю вас, это правда.
— Это помогло месье Фаллону купить отель в области, — сказал Жак, — и вам это тоже поможет, Маэстро.
II Bistro будет процветать благодаря своим клиентам. Кроме того, как вы сами видели, у меня с Жанной есть кое-какие милые штучки.
Кое-какие «милые штучки»? Я воскресил в памяти тот миг, когда открыл дверь, и теперь неожиданные детали, которые тогда казались размытыми, выпадали из сферы моего восприятия, с трудом запечатлелись в моей памяти, стали ослепительно ясными, засверкали роскошной и яркой доходчивостью: картины в старинных рамах, позолоченные зеркала (тоже, возможно, старинные), фарфор, гобелены; это было словно обнаружение гробницы Тутанхамона — золото, повсюду мерцающий свет золота.
— Мы пытаемся создать для себя уют, — сказала Жанна, словно не к месту чопорная сутенсрша, объясняющая перспективному клиенту: «Мы всегда стараемся содержать наших девушек в чистоте…»
— Жак занимается с ними сексом, Жанна делает фотографии, а потом шантажирует их с помощью снимков, — проворчал я, но это было, скорее, утверждение, а не вопрос.
— О, нет! — закричала Жанна, ужаснувшись тому, что она явно считала вопиюще необоснованным предположением.
— Нет?
— Нет! Наши клиенты любят, когда мы фотографируем. Они просят нас, чтобы мы сделали это. Вот как это началось: однажды один джентльмен сказал: «Жанна, пожалуйста, не могла бы ты сфотографировать меня вместе с Жаком?», и — чик! что-то типа того! — с тех пор мы делали фото каждый раз.
