Джей Эм - Ад Лабрисфорта
– В церкви. В своём приходе.
– Где?..
– В моём приходе. Я же священник, Пит.
Услышав это, Реджинальд Питер Филдингтон, наркоман, застреливший шестерых из-за суммы денег, которой ему едва хватило на одну дозу, поперхнулся хлебной коркой, от которой машинально продолжал откусывать на протяжении всего разговора.
Наблюдая за «квартирантами» – расстрельниками – Уэсли вскоре понял, что всех их объединяет какая-то общая черта. На первый взгляд это были такие же разные люди, как остальные. Но если присмотреться внимательнее, по походке, по выражению лиц становилось ясно, что их жизнь отмечена печатью постоянного ожидания.
Их было пятеро. Пятеро людей, сломленных мрачной теснотой камер без окон, и тем, что каждые четверть часа, когда надзиратель совершал обход, их ожидание превращалось в настоящую пытку: сейчас? или ещё четверть часа спустя? или завтра?..
Когда-то эти люди ломали чужие жизни. Теперь ломались их собственные.
Флэш не пытался представить себе, что они совершили. Если даже Мьют не приговорён к казни… Впрочем, здесь, скорее всего, дело в том, что Мьют считается психически больным.
«Может быть, Джим прав, может, права некоторых людей стоит нарушать – таких, например, как Мьют, или Филдингтон, или эти громилы, – думал Уэсли. – Они вполне заслуживают того, чтобы закончить свои дни в таком месте, как Лабрисфорт».
Но ведь сюда могут попасть и невиновные. Разве он не доказал это на своём примере?
Числился среди «квартирантов» и некий Роджер Фрэнсис. Но не среди тех пяти. Он был шестым, и статус имел особый. Ральф Фортадо рассказал Уэсли, что Фрэнсис благополучно пережил уже два расстрела – то есть, его оба раза не включали в очередную партию приговорённых.
Дело было в том, что Роджер Фрэнсис – учёный. Поговаривали даже, что он имеет научную степень – и, вроде бы, не одну, за что ему и прилепили кличку Доктор. Мнения о том, каких именно наук он доктор, расходились. Ральф был уверен, что наиболее вероятные варианты – математика и химия, либо – математика и физика, либо все три науки разом. Другие склонны были приписывать Фрэнсису если не докторство, то, как минимум, обширные познания в области биологии, информационных технологий, и ещё каких-то нескольких «логий», которых Фортадо припомнить не мог. Возможность гадать о специализации Фрэнсиса существовала по той причине, что сам учёный на эту тему распространяться не любил. На научной почве Доктор был малость свихнут. А может, и не малость. Обсуждать свою работу или что-то с ней связанное здесь, в тюрьме, с арестантами, для него было всё равно что для адепта какого-нибудь тайного общества вести с непосвящёнными дискуссии о вере. То, что его не поймут – полбеды. Гораздо хуже, что сама по себе такая ситуация унизительна.
Но кое с кем в Лабрисфорте Доктору своим научным капиталом делиться приходилось. В этом заключался секрет его тюремного «долгожительства».
– Он пробыл на острове уже полгода, – сообщил Флэшу Ральф. – Тех смертников, вместе с которыми его должны были расстрелять, давно сожрали рыбы.
– А почему это ему так везёт? – поинтересовался Уэсли.
– А ты угадай, – нарочито таинственно улыбнулся Ральф.
– Э-э… Говоришь, он химик?
– Ну да. Молодец, Флэш, ты умный парень. Доктор больше времени, чем в своей камере, проводит в специально оборудованной каморке за складом. И стряпает там для наших боссов наркоту. Думаю, что из таблеток, которые можно купить в любой аптеке. Средства от кашля, и всё такое. А может, я ошибаюсь, и там что-то посерьёзнее… И даже не только дурь.
– А что ещё?
– Знать – не знаю. Но ведь попал сюда Доктор не из-за наркоты. Бомбы делал.
Но началось всё не с бомб. Ральф рассказал Уэсли то, что ему было известно о Фрэнсисе. А известно ему было немало, потому что как-то раз он случайно услышал разговор двух надзирателей, которые трепались насчёт Доктора.
Оказалось, что Фрэнсис большую часть сознательной жизни трудился над разработкой какой-то технологии, которую ни за что не желали принимать всерьёз в научных кругах. Что это была за технология, Фортадо толком понять не смог – потому что и сами лабрисфортские охранники этого не понимали. Дело было затратное, и Доктор, у которого поначалу водились денежки, порядком поиздержался. Легальных путей финансирования своей дальнейшей деятельности Фрэнсис не обнаружил – желающих оказать ему спонсорскую поддержку не нашлось. С горя учёный заключил сомнительную сделку с сомнительными личностями. Впрочем, сомнительной сделка была для обеих сторон: Роджер продал ещё не изобретённое изобретение. При условии, что тёмные личности материально помогут осуществить великий замысел, права на готовую технологию должны были перейти к ним.
– Короче, я считаю, он делал какое-то оружие, – подвёл итог этой части рассказа Ральф. – Не станут же бандиты интересоваться усовершенствованным аппаратом по производству попкорна, правда? Нет, вряд ли, конечно, Доктор пытался слепить карманную термоядерную бомбу или гибрид «Узи» и «Калашникова». Скорее всего, что-то, связанное с химией, или, может, с биологией, с генетикой… Или вообще какие-нибудь технологии для информационной войны. Но это так, домыслы.
Дела Доктора не двинулись в гору и после того, как у него появились деньги, чтобы продолжать исследования. Время шло, а подозрительная группировка компаньонов Фрэнсиса всё не получала желаемого результата – прибыли, которую надеялась выручить от продажи таинственного оружия другой, ещё более подозрительной группировке. Когда бандитам окончательно надоело ждать, денежный поток, ведущий в лабораторию Доктора – и вылетающий оттуда в трубу – был раз и навсегда перекрыт. А Доктор оказался кругом должен своим недавним благодетелям. Суммы долгов стремились к астрономическим, а расплачиваться было нечем.
Бывшие компаньоны предложили Фрэнсису альтернативу: отправиться в море с камнем на шее, или срочно переоборудовать свою лабораторию для новых целей, а именно – самого простого и экономичного производства взрывчатых веществ и взрывных устройств.
Очень может быть, Доктор посомневался, прежде чем сделать выбор. Он верил, что занимается по-настоящему великим делом, и тратить свои умственные способности и время на такие смехотворно элементарные задачи было для него почти равносильно смерти. Почти – но, видимо, не совсем. В итоге он всё-таки согласился фабриковать взрывчатку, которую его компаньоны-хозяева перепродавали, наверное, той самой ещё более подозрительной группировке, которой поначалу надеялись сбыть докторское изобретение. Та группировка – то ли сама, то ли через сеть каких-то посредников – оказалась связанной с ближневосточными террористами. Когда лавочку фабрикантов бомб накрыли, ситуация возникла щекотливая. Замять дело было никак нельзя, сильно раскручивать – опасно. Кто-то предложил простой и безопасный для всех – или почти для всех – выход: найти козла отпущения. Недолго думая, на эту важную роль выбрали Фрэнсиса, объявив его организатором сети подпольных цехов по изготовлению и продаже оружия.
– Такая вот с Доком история, – заключил Фортадо. – Иногда я думаю – лучше бы его, как положено, пристрелили в срок. Но это я не со зла.
– А с чего?
– Да так. Считай меня параноиком, но мне всё время кажется, что как-нибудь наши боссы забавы ради велят Доку построить пыточный агрегат. По типу средневековых, знаешь – только, разумеется, усовершенствованный по последнему слову техники. Тогда нам всем несладко придётся.
Уэсли попытался угадать: шутит Ральф или говорит всерьёз? Но по выражению его лица понять это было нельзя.
– Док – он согласится, – продолжал Фортадо. – Особенно если ему за это дадут возможность поэкспериментировать. Заключённые для экспериментов – самый тот материал. Слышал я как-то одну такую историю. Давно дело было, когда учёные про человеческие мозги ещё совсем мало знали. И очень рвались свои познания расширить. Надо же точно установить, какая часть мозга за что в организме отвечает. А как установишь? Не в своих же собственных головах копаться? Думали-думали, как быть, да и придумали. Возьмут какого-нибудь арестанта, расковыряют ему башку, электричеством на мозги воздействуют и смотрят: туда ткнули – рука дёрнулась, сюда – нога. Так и накопили научных знаний целую кучу.
Уэсли вспомнил, что однажды где-то ему действительно приходилось читать о таких исследованиях. Но тогда он не представлял, что сам окажется в роли заключённого.
За всё время, проведённое в тюрьме на острове, с Доктором Флэш говорил мало. Перекинулся десятком фраз – не больше того. Поэтому составить личного впечатления насчёт глубины его помешательства на проблемах науки Уэсли не пришлось. Всё, что он мог сказать о Роджере Фрэнсисе – что его внешность под известный стереотип «сумасшедшего учёного» совсем не подходит. Челюсть у Доктора была квадратная и решительная, шевелюра густая, без намёка на лысину, сложение крепкое. Единственным признаком высокого ума на его лице были очки с толстыми стёклами – видимо, зрение за время своих исследовательских изысканий он посадил порядочно.
