Сара Рейн - Темное разделение
Поезд все еще трясется по сельской местности, и сейчас мы проезжаем уродливые промышленные города центральных графств. Слезливый дождь стекает по чумазым окнам нашего вагона, но я вижу фабрики с серыми крышами и облаками дыма над ними, и порою мелькают узкие улицы с прилипшими друг к другу домами, где живут муравьи-рабочие, снующие между домами и заводами. Туда-сюда, туда-сюда, вперед-назад, как лемминги, они и света белого не видят, бедняжки. Возможно, однажды кто-нибудь — кто-то с проницательностью Флоя — найдет способ зафиксировать эту серость и тусклость и туманные от дождя фигуры.
Рассказала сейчас Мэйзи, как детьми мы часто сочиняли песенки в поезде, чтобы попадать в ритм постоянного перестука колес, но она не поняла, потому что у нее не было такого детства. Я бы научила Виолу и Соррел петь эти песни — или, возможно, они придумали бы свои, — но этого уже никогда не случится. (Однако я все еще храню одно мимолетное воспоминание — маленькие теплые пальчики, решительно обвившие мои. Пока я помню это, я не верю, что потеряла их навсегда.)
Говорю себе, что будут другие дети — доктора уверяют, нет причин не заводить других, дети будут совершенно нормальными, — но как-то не могу радоваться этой мысли. Эдвард искренне говорит, что он очень хочет сыновей, но у меня есть ужасное подозрение, что сыновья будут все в него, и это очень печальная перспектива.
Вопрос: как я найду смелость вернуться к Эдварду после того, как решу эту проблему с Мэйзи?
Ответ: не имею ни малейшего понятия. Но я знаю, что придется.
Мы почти приехали. Путешествие было долгим, и еще эта утомительная задержка на линии какое-то время назад, так что мы стояли почти час, но поезд уже замедляет ход, и впереди у нас только маленькая остановка прямо перед Западной Эферной. Если нагнуться вперед и протереть запотевшее окно перчаткой, я смогу увидеть свет от фонарика станционного смотрителя, подающего сигналы машинисту. Мы уже дома.
Дом. Как много воспоминаний связано с этим словом. Я помню, я помню дом, где я родилась… Рождество, лето и весна. Потрескивающие поленья в камине, и ягоды на деревьях, и желтеющие лютиками луга.
И восторг путешествия — я обожаю путешествия. Ездить в Лондон за покупками, или в гости, или на дни рождения, сначала детские, потом на настоящие вечеринки с танцами, но всегда возвращаться в Западную Эферну. Поезд всегда пел свою собственную песенку, когда мы ехали домой, и колеса выстукивали: домой, домой…
Я помню, я помню розы: красные и белые… И извилистая дорожка с бордюрчиком, таволга и сирень летом. Я впервые поцеловалась на этом бордюрчике — у отца был бы приступ, а мама пришла бы в ужас. Мне было четырнадцать, когда это случилось, а мальчик был кем-то из местных, я забыла его имя. Какой шлюхой надо быть, чтобы не помнить того, кто впервые поцеловал меня.
Черная смородина осенью, и запах яблок. И обжигающие морозы в ноябре, когда воздух звонкий и колючий, так что щиплет нос, и паутинки на ограде — блестящие и белые, как кружево. Я потеряла девственность в один из таких дней, под деревьями в Бекс-Корпс. Это было немного страшно, и немного больно, а потом прекрасно, но я помню его имя, и я помню, что он был сыном одного из наших соседей. Когда все закончилось, он был ужасно расстроен; он сказал, что обесчестил меня и совершил огромный грех против женственности. Какая глупость, мне так же хотелось этого, как и ему. (Хотя какое открытие я сделала потом, когда узнала, что не все мужчины проходят весь цикл ровно за три минуты, а потом рыдают от стыда. Флой однажды сказал мне, что большинство мужчин считают преждевременную эякуляцию чем-то betise. Вполне справедливо.)
И все же тем ледяным днем под буковыми деревьями — и один или два раза в полдень и ночами потом (и будем честными, Шарлотта, четыре или пять любовников после этого!) — все это означало, что мне пришлось притворяться с Эдвардом в брачную ночь. Эдвард считал бы огромным оскорблением и позором, если бы его жена не оказалась девственницей.
Мы почти дома, едем в коляске, запряженной пони. Мы взяли ее на этой крохотной станции и проедем на ней последние несколько миль до дома моих родителей. Поворачиваем направо на перекрестке — местные называют его перекрестком четырех дорог, — и я вижу указатель с названием нашего дома. Через поля видна церковь, где нас венчали с Эдвардом. Она довольно мрачная и никогда мне особо не нравилась.
Сейчас уже почти темно, но я наклоняюсь вперед и вижу старые деревья на холме слева.
Я помню, я помню эти темные и высокие пихты… И дом, расположенный за этими деревьями, куда мы с Мэйзи уже почти приехали.
Мортмэйн.
Глава 9
Мел казалось странным и удивительным, как незначительное на первый взгляд событие может сыграть роль катализатора и как именно оно в конце концов заставляет тебя перейти свой собственный и очень личный Рубикон, сделать шаг, на который ты не можешь отважиться вот уже несколько месяцев. Или может быть, она пересекла этот Рубикон давным-давно и просто не заметила?
Близнецам было четыре месяца, когда место в парламенте, на которое рассчитывал Джо, освободилось. Его кандидатура как кандидата от партии на дополнительных выборах была объявлена официально, и он сказал Мел, что они должны дать прием. Так много людей будут вовлечены в кампанию, что было бы хорошо заранее отблагодарить их за работу, которую они сделают, обеспечивая его победу.
Все это было очень разумно. Мел всегда знала, что, если Джо действительно будет официально баллотироваться в парламент, придется принимать участие в разнообразных увеселительных и других публичные мероприятиях, и думала, что это внесет разнообразие в ее жизнь и даже понравится. Но затем Джо самым обычным голосом добавил, что этот вечер должен стать дебютом близнецов. Нужно купить им новую одежду для этого случая — цена не имеет значения, конечно, в пределах разумного, — и Джо заранее сделает несколько их фотографий для рекламы. И раз уж он сейчас подумает об этом, то нужно пригласить несколько других маленьких детей в качестве компании для близнецов. Это будет потом хорошо смотреться на фотографиях, не правда ли, Мел?
Что думала Мел на самом деле — было совершенно неважно, потому что Джо сделает то, что хочет, независимо от ее мнения. Становилось очевидным, что вечеринка для членов избирательной кампании не имеет приоритетного значения и что он рассматривает прием как главное мероприятие по пиару, чтобы привлечь внимание избирателей к близнецам.
Это привело ее в смятение. Мел была уверена, что такая шумиха не пойдет на пользу близнецам и вряд ли им понравится. Казалась невыносимой сама идея, что их будут использовать, и Мел с болью представляла, как они неожиданно окажутся в гуще других детей — нормальных детей, — которые не поймут, что с ними не так, и, возможно, будут смотреть на них и показывать пальцами. И ей самой придется смотреть на всех этих детей и чувствовать возмущение и обиду, что она не смогла родить нормальных детей, как все другие женщины!
Хуже всего, что это только начало: Джо будет постоянно привлекать внимание к близнецам, если поймет, что это может быть ему на руку. «Я не могу допустить, чтобы такое случилось, — подумала Мел. — Я не могу».
Джо продолжал обсуждать свои планы на вечеринку, Несколько раз высказывая сожаление, что они так пока и Не купили большой дом, который произвел бы большее Впечатление, хотя, возможно, это и к лучшему: так он не окажется хвастуном или богатым выскочкой, это всегда отталкивает людей. Какое платье Мел купила на этот вечер? Ой, слишком экстравагантно. Довольно яркий зеленый цвет, нет? Ну, если ей нравится… И без сомнения, она потом сможет еще несколько раз надеть платье, чтобы окупить его стоимость, правда? А в чем будут близнецы? А, бледно-зеленый для Симоны и бледно-голубой для Сони? Без сомнения, Мел знает лучше, но он всегда думал, что розовый — самый красивый цвет для девочек. Чушь, их волосы совсем не рыжие, разве что слабоватый оттенок. Ярко-розовый вполне бы подошел. Нужно думать о том, как будут смотреться цвета на черно-белых фото. А не поздно еще поменять одежду в магазине?
Мартин Бреннан и педиатр охарактеризовали детей как совершенно здоровых. Прибавка веса в норме, сердце, легкие и почки работали у обеих отлично. Близнецы идеально реагировали на раздражители; уже было понятно, что Симона любит яркие цвета, а Соня — звуки, они активно и жизнерадостно смотрели на окружающий мир и радовались, когда с ними разговаривали или пели.
— Сейчас нужно стараться сделать их жизнь как можно более нормальной, — сказал Мартин Мел. — Выводите их на прогулку, понемногу закаляйте. Заворачивайте их так, чтобы они не привлекали внимания — мы не хотим, чтобы они вызывали праздное любопытство, — но приучайте их к людям, шуму магазинов и транспорта. Они не должны жить в стеклянной клетке.
