Валери Стиверс - Кровь нынче в моде
— Ты ее знаешь? — заинтересованно спрашивает Рико.
— Не очень. Она чья-то ассистентка.
— Ладно, держись от нее подальше, милочка. Клинический случай. Эта девушка известна тем, что слишком сильно прониклась эстетическим образом «Тэсти». Я хочу сказать, что у всех есть свои отклонения, но она была госпитализирована, а это уже не модно. Правда, ее одежда претендует на стиль и довольно высокого качества, но… простите, разве сегодня Хэллоуин? Вовсе нет.
— Я считаю, она красива, — выступаю я в ее защиту.
Она была со мной не очень-то любезной, но я вспомнила лопнувшие кровеносные сосудики на ее пальцах и то, что она рассказала мне о своем выпускном сочинении в Гарварде. Мне стало жаль ее.
— О всемогущий, спаси меня от красоток, — причитает Рико. — Любая может быть красивой, но только Кейт может решиться надеть платье в лохмотьях и обувь, которая похожа на спортивные тапочки, и тем не менее выглядеть на все сто.
Я никогда не считала себя стильной, поэтому краснею.
Вновь появляется Джеймс, держа в каждой руке по бокалу шампанского, и подает их оба Рико. Мгновение его светло-карие глаза вопросительно изучают мое пылающее лицо — от этого мой румянец становится еще сильнее. Он быстро отводит взгляд.
— Там, где взял, этого больше нет, — говорит он.
— Я собираюсь пойти попудрить носик, если вы понимаете, о чем я. — Рико неожиданно исчезает, и мы с Джеймсом остаемся наедине.
— Мне нравится Рико. Он такой веселый и напоминает мне одного приятеля с моей прежней работы. Как ты с ним познакомился? — Ну и ну! Я начинаю вести светские беседы. С ума сойти!
— По объявлению. Я приземлился в Нью-Йорке несколько лет назад с тысячей долларов в кармане, парой пачек сигарет, пятьюдесятью семью пленками и тропической болезнью. Рико оказался единственным, кто меня в этой ситуации не испугался.
— Как мило. — Я испытываю приступ сарказма, хотя, конечно, забавно представить его тогдашнего, тощего и полагающегося только на удачу. Я не могу долго смотреть на него, у меня начинает кружиться голова. — Что это была за болезнь?
— Малярия.
— Ты принимал лекарства?
— Не те, которые были нужны.
— С ума сойти, неужели тебе не прописали мефлохин, хингамин, прогуанил, дараприм… — Названия слетают с моих губ помимо моей воли.
Он не утруждался приемом антималярийных препаратов на начальной стадии болезни. Он даже не знал названий лекарств.
Возникает пауза, довольно неловкая. «Давай, скажи что-нибудь дельное» — приказываю я себе.
— Ужасно, но я не видела свою маму с шестнадцатилетнего возраста, — выпаливаю я. — А она была модным дизайнером, и все здесь знают ее.
Я много лет ни с кем о ней не говорила, и вдруг все эти неприятные вопросы. — Это неожиданно даже для меня самой. Зачем я вываливаю все это на него? Сумасшествие, да и только.
Он слегка наклоняется, внимательно глядя на меня.
— Почему ты не виделась с ней? — с искренней заинтересованностью спрашивает он.
Стоило мне только начать говорить об этом, как меня буквально понесло:
— Она просто ушла из дома. Она не объяснила почему. Должно быть, из-за карьеры. Мода поглотила эту милую, нормальную, практичную женщину. Она отняла у меня мать. — Надеюсь, в моем голосе не слишком много горечи.
Джеймс, кажется, не склонен ее осуждать.
— Что ты имеешь в виду?
— Она занялась дизайном, потому что любила шить. Это было творческое стремление, а не погоня за гламуром и не стремление увидеть свое фото в журнале. Когда я была маленькой, мы с ней были моделями — в журнале «Маккол».[14]
— Продолжай, — просит Джеймс.
Проходящая мимо загорелая девушка в вызывающе облегающем белом топе на бретельках внимательно смотрит на нас, но он не замечает ее.
— Как бы то ни было, моя мама увлеклась дизайном и хотела создавать настоящие вещи — с аппликациями, из шелка, с дорогой подкладкой. Чтобы осуществить свои мечты, ей нужен был Манхэттен. Тогда моя тетя Виктория еще не могла помочь ей своими связями.
— Тетя Виктория?
Ах да, он же ничего не знает про Викторию.
— Моя тетя, я живу сейчас у нее, и устроила мне эту стажировку. Она удачно вышла замуж, и теперь Виктория — известный дилер произведений искусства. Но тогда, много лет назад, Эва все делала на свой страх и риск.
Он кивает. Я продолжаю свои подробные объяснения. Со мной такое случается, когда я нервничаю.
— Она шила первые образцы платьев в нашей гостиной. Я их примеряла — десятилетняя девочка и стандартная модель имеют одинаковые размеры. Потом мы вместе поехали в Нью-Йорк, чтобы показаться издателям и закупщикам. Первые успехи были потрясающими. Мой папа очень волновался за нее. Мы отмечали ее успех в местном кафе-мороженом, когда мама получила первый заказ от магазина. — Я взглянула на Джеймса, чтобы понять, не выгляжу ли я сейчас слишком глупо, но по его лицу трудно было это определить. Конечно, он же из Огайо. Ему все нипочем. — Позже Эва обвиняла моего папу в том, что он мешает ей развиваться, но это было не так. Он никогда не запрещал ей посещать модные вечеринки, хотя его туда не приглашали. Он не возражал против того, что она проводит ночи в городе. Однако она настаивала, что назрел конфликт. Если же он отрицал это, она обвиняла его в пассивной агрессивности.
— Когда вы заметили, что она изменилась? — мягко спросил Джеймс.
— Не знаю. Это происходило постепенно. Она начала посещать Недели высокой моды в Нью-Йорке. И конечно же, всевозможные модные тусовки. А потом и любые другие… К тому времени, когда я стала подростком, у нее начались неприятности. Она приходила домой поздно, и от нее пахло сигаретным дымом. Она вечно опаздывала на последний поезд и возвращалась домой на такси, а это для нас было слишком дорого.
— Это ужасно. Мне очень жаль, Кейт. И это неловко, но… Тревога! Лиллиан! Она направляется прямо к нам.
Я подняла глаза и увидела ее, скользящую в нашем направлении. Так плавник акулы рассекает волну. Ее ледяной отстраненный взгляд пронзает нас насквозь, уходя куда-то вдаль, но она определенно смотрит в нашу сторону. Мы с Джеймсом расступаемся.
— Она могла бы найти себе собеседников получше, — быстро шепчу я.
Но она, видимо, думает иначе, неумолимо подплывая к нам, суровая и нечеловечески прекрасная.
— Мисс Макэллистон. Мистер Труакс. — Ее голос одновременно и бесстрастный, и волнующий.
И снова я чувствую себя пригвожденной к месту. Я вздрагиваю и складываю руки на груди.
— Привет, Лиллиан, — говорит Джеймс. — Я и не знал, что тебе нравятся джинсы-«бананы».
Я крайне удивлена, что он способен шутить с ней.
— Мне многое нравится, дорогой, — вкрадчиво произносит она.
Если бы это не было столь невероятно, я бы, пожалуй, подумала, что она заигрывает с ним.
Пронзительный взгляд Лиллиан — как острые грабли.
— Вижу, ты нашла дорожку, чтобы попасть на эту вечеринку, — говорит она. — Молодец!
Я сомневаюсь, как лучше поступить — выдать Аннабел или все же лучше не стоит.
— Кейт — одна из немногих, кто действительно заслуживает внимания, — говорит Лиллиан Джеймсу. — Я увидела ее в Брайант-парке месяц назад и сразу поняла, что она станет одной из нас.
Джеймс поворачивается ко мне, как бы говоря: «Тяжелый случай, да?»
— Лиллиан, я у вас только на одно лето. Осенью я иду в медицинскую школу.
— Уверена, ты передумаешь к тому времени, дорогая. — Она улыбается. Ее изящные клыки — как еще назвать ее чрезвычайно длинные передние резцы — словно подмигивают нам.
— Конечно, «Тэсти» — очень престижная работа. — Я не хочу показаться невежливой и уж тем более спорить с ней. Она вселяет в меня слишком большой ужас.
— Разумеется. А теперь пойди, дорогая, покажи эти оригинальные туфли, которые на тебе, Кристен. Ты знаешь ее, я полагаю.
Лиллиан Холл заметила мои туфли! Я удостоилась такой чести.
— Они изготовлены из переработанного сырья, — сообщаю я.
— Невероятно. Пойди и расскажи об этом Кристен. Мне нужно поговорить с Джеймсом о небольшой проблемке по поводу полос, посвященных вечеринке.
И хотя на самом деле мне не хочется оставлять Джеймса с ней и вообще покидать его, разве у меня есть выбор?
— До свидания, Кейт, — прощается она.
«Найти Кристен», к несчастью, означает найти Алексу, поскольку они стоят рядом. Я прячусь за какой-то женщиной, беседующей с мужчиной в блейзере из розового вельвета, и обдумываю, что же мне делать.
— Поразительно, дорогой, — говорит женщина. — Ты овладел этим цветом.
— Ты не считаешь, что это слишком предсказуемо?
— Нет. Ты его нейтрализуешь. А сумка исключительно сногсшибательная.
У него огромный кожаный мешок, как для почты, с тисненым лейблом «Прада».
— Они сделали только шестьсот шестьдесят шесть таких и более половины были обещаны знаменитостям. Уилмер тоже хотел такую, но его не было в списке.
