Питер Альбано - Атака седьмого авианосца
— Вчера вошли в Йокосуку и стали в доке В—2.
Брент почувствовал какое-то саднящее чувство беспокойства:
— Ты говорил, что мы всадили две «дуры» в арабский авианосец? Говорил или мне это приснилось? Меня так накачали морфином, что в голове все перепуталось… — добавил он смущенно. — Вроде говорил, да? Вчера? Или я брежу и грежу?
Йоси улыбнулся, участливо заглянул ему в глаза:
— Нет, старина, ты не бредишь и не грезишь. Я говорил, только не вчера, а шесть дней назад. В то утро, когда тебя ранило, мы обнаружили их в двухстах милях к востоку и действительно повредили двумя торпедами авианосец класса «Маджестик». Арабы убрались в Макассарский пролив, наверно, будут чинить его где-нибудь в Сурабае.
— Хорикоси отказался беседовать со мной на эту тему, — Брент показал туда, где в конце палаты, за стеклянной перегородкой находился кабинет начальника МСЧ.
— Да, он не без придури. Ненавидит войну.
— Ненавидит войну и служит на боевом корабле, на действующем флоте… Перевелся бы куда-нибудь.
— Некуда ему переводиться, Брент, — покачал головой Мацухара. — О семье своей он знает только то, что она погибла. Он один как перст. Да и адмирал никогда в жизни его не отпустит — он, что называется, — светило. Светило-самоучка.
— Полоумное светило.
Летчик усмехнулся:
— Мы все не вполне нормальные, Брент. Если на минутку задуматься, чем мы занимаемся, чем добываем себе на пропитание.
Брент, позабавленный этой странной логикой, хмыкнул, но мысли его тут же вернулись к прежней теме:
— По международному морскому праву арабы могут находиться в порту нейтрального государства не свыше семидесяти двух часов.
— Какое там международное право?! Какой нейтралитет? — саркастически расхохотался Мацухара. — Есть только право сильного и сила нефти.
— Так ты думаешь, «Маджестик» станет на ремонт на какой-нибудь индонезийской верфи?
— Индонезия — член ОПЕК, Индонезия поддерживает Каддафи, Индонезия хочет жить. Стало быть, примет арабский авианосец.
— Но ведь это дело нескольких месяцев. Мы подберемся поближе и пустим его на дно прямо в гавани.
Йоси покачал головой:
— Нет. У арабов есть базы на Борнео и в Халамахаре. Никогда адмирал без крайней необходимости не сунется в точку, куда дотягивается авиация наземного базирования. Он дождется, когда «Маджестик» выйдет в открытое море, на оперативный простор. И вот тогда…
Мысль Брента работала с прежней отчетливостью, и недоуменные вопросы наперебой требовали ответов:
— Марианские острова. Розенкранц. Арабские десантные суда…
— Над западным побережьем Сайпана в бухте Танапага я засек транспорт.
Брент недоуменно вскинул бровь:
— Мы же проходили над Мажиссьен-Бэй и ничего не видели.
— И скорее всего транспорт этот высадит «коммандос», — продолжал Мацухара.
— Пятый специальный саперный батальон или парашютную бригаду?
— Теперь я вижу, Брент, что с головой у тебя все в порядке. Да. Седьмую парашютно-десантную бригаду и усиленный батальон. В сущности, почти полк.
— Да ведь я помню, как полковник Бернштейн докладывал об этом на совете. «Моссад» несколько месяцев назад засек эти спецвойска, несколько транспортов и десяток новых субмарин. Все девицы из веселых домов Триполи и Бенгази — на жалованье у израильтян: «девочки» и рассказали об исчезновении их постоянных клиентов из Седьмой бригады.
— С такими союзниками мы непобедимы, — заметил Мацухара, и оба засмеялись. — Ну так вот: субмарины типа «Зулус», восемь единиц.
— Помнится, Бернштейн говорил о десяти.
Летчик негромко засмеялся:
— Верно. Было десять. Но две мы потопили к востоку от Роты. Две лодки и транспорт. Взяли пленных. Откуда, ты думаешь, у нас такие обширные сведения?
— Вытрясли?
— Вытрясли. Адмирал Фудзита, как ты знаешь, умеет быть очень настойчивым.
Да, Брент знал, до каких пределов простиралась «настойчивость» старого самурая. Ему не раз приходилось видеть, как пленных били, пытали, а после получения от них нужной информации — расстреливали или обезглавливали. Фудзита был мастером допросов: поначалу Брент с трудом переносил эти процедуры, но потом, узнав, как арабы обошлись с командой и пассажирами захваченного и угнанного в Триполи лайнера «Маеда Мару» — больше тысячи человек было удавлено, — он стал считать жестокое обращение с ливийцами в порядке вещей.
— Они заняли и Сайпан, и Тиниан, — продолжал летчик.
— Авиабазы?
— Конечно. И их авиация дальнего действия сможет оттуда наносить по нам удары.
— А у них есть АДД?
— Будет. Они превратили в бомбардировщики три эскадрильи: «Констеллейшн», DC—4 «Скаймастер» и DC—6 «Лифтмастер» — и усиленно тренируют экипажи.
— Агвиджан они тоже взяли?
— Пока нет. Там наша агентура. Местность ровная, как стол, — высадиться трудно. Наши люди смотрят за обоими островами: пока никто не прилетал. — Мацухара стал разглядывать сложенные на коленях массивные руки. — А вот о Розенкранце известно только, что он сел на вынужденную в Тиниане.
— Да? Это точно?
— Точно, — Мацухара постучал кулаком о ладонь другой руки. — Я всадил в него целую серию 20-мм, но потом боги отвернулись от меня — патроны кончились.
— Ничего, Йоси, когда-нибудь мы добьем этого негодяя, никуда он не денется.
— Я никому его не отдам, Брент-сан.
— Ладно. Бросим жребий.
Летчик рассмеялся, но тут же оборвал смех и, стиснув челюсти, устремил пристальный взгляд на висевший в изголовье меч.
— Император очень болен, — проговорил он негромко и медленно, словно у каждого произносимого им слова был нестерпимо едкий вкус. — Его дни сочтены. Говорят, у него рак. Уже было желудочное кровотечение. Я чувствую, что через несколько недель ему предстоит встреча с богами — его родственниками.
— Поверь, Йоси-сан, мне очень жаль… Я знаю, какую роль играет микадо в вашей жизни…
— Роль?! — вскинулся японец. — Ты знаешь, что такое «кокутай»? — спросил он, хотя ему было отлично известно, насколько глубоки познания Брента в японской культуре, и он сам провел немало часов, обсуждая с юным американцем «Хага-куре», тонкости буддизма, синтоизма, японской живописи и поэзии.
— Разумеется. Император — это Япония.
— Верно. Но это еще не все. Император — это наша душа, наше сердце, воплощение национального самосознания.
— Но, говорят, наследник престола Акихито — во всех отношениях достойный человек.
— Да. Япония будет счастлива, получив такого правителя, — летчик порывисто поднялся, точно переменой позы мог отогнать мрачные мысли. — Ты гораздо лучше выглядишь сегодня, Брент-сан.
— Надеюсь, что через несколько дней буду в строю, — американец с готовностью поддержал новый оборот разговора.
— Не торопись, Брент-сан, надо отлежаться.
— Да что ты, Йоси! Арабы пронюхают, что я валяюсь в лазарете, и завтра же будут разгуливать по Гинзе.
Оба рассмеялись. Мацухара пожал ему руку и двинулся к выходу из палаты.
Ночью Брента снова разбудили странные звуки, схожие с шелестом деревьев под ветром. «Брент-сан… Брент-сан», — шуршала листва.
Осторожно приподнявшись, он спустил ноги с кровати и встал на палубе, слабо освещенной с двух сторон: слева в дальнем конце горела единственная лампа под матовым колпаком, справа за стеклянной перегородкой сидел дежурный санитар. «Брент-сан…» — снова прошуршал ветер. Нет, это не ветер — его звал Такии. Но это же невозможно!
Брент склонился над туго спеленутым коконом, приникнув ухом к тому месту, где должна была находиться забинтованная голова, — и сквозь посвистывание и похрипывание мокроты, булькавшей в обожженной груди, словно там все время вздувались и лопались пузыри, разобрал невнятные слова, смысл которых был предельно ясен:
— У-бей ме-ня… у-бей ме-ня…
Брент отшатнулся и похолодел, словно услышал обращенные к нему слова призрака.
— Это еще что такое, мистер Росс?! — раздался рядом другой голос — высокий и ломкий. — Вам нельзя подниматься с постели.
Брент оглянулся: дневальный санитар, старшина второй статьи Харуо Катаяни, при каждом шаге повизгивая резиновыми подошвами по линолеуму, спешил к нему из дежурки.
— Мне показалось, он что-то сказал, — сам не зная почему, солгал Брент.
— Что вы, мистер Росс, это невозможно, — санитар взял со столика шприц. — Наверно, просто застонал. — Он выпустил содержимое шприца в емкость на штативе. — Ну вот. Сейчас стихнет.
Брент снова лег на свою койку:
— Да, старшина. Я ошибся. Конечно, он просто стонал.
Он не сводил глаз с Такии до тех пор, пока уже под утро сон не одолел его.
На следующий день Йосиро Такии был безмолвен и неподвижен, как труп, и Брент невольно засомневался — не почудился ли ему вчера ночью голос летчика. Но ведь он уже не получает болеутоляющих и снотворных, голова у него ясная, тело обрело прежнюю силу, и завтра его собираются выписать. Он не сводил глаз с соседней койки, следя, как санитары делают перевязку, и голова Такии напомнила ему те обугленные головешки, которые он видел в камине в отчем доме. Голова Такии сгорела до костей — кожи и мышц не было вовсе — и была похожа на пурпурно-черный склон вулкана после извержения: весь в затверделых корках, буграх и складках застывшей лавы.
