Андрей Курков - Ночной молочник
Ждать ему пришлось не долго.
– Вот, Мурик, ложись на свое любимое место! – проговорила Валя, опуская его возле батареи под окном. – Сейчас мы тебе покушать дадим!
Диме надоело наблюдать комедию, в главных ролях которой играли его жена и кот-аферист. И это притом, что ощущал он все-таки негромкую гордость в душе. Гордость за свою выдумку, ставшую реальностью. Хотя ничего тут особенного не было. Просто надоел ему этот смехотворный траур по коту. Траур, который больше всего ощущался именно на кухне.
Он зашел в комнату, включил телевизор.
Валя тут же заглянула, словно с проверкой. Доложила, что котик ест с аппетитом.
Через полчаса она вдруг предложила мужу в кафе сходить.
Дима удивился.
– Ну это, возвращение мурика отметим, – мягко произнесла она. – Мы же с тобой давно никуда не ходили!
С этим Дима не мог не согласиться. Действительно, никуда они не ходили с Валей. «Надо все-таки детей завести, – подумал он. – Будут дети – появятся крестные. Будет к кому в гости ходить! А то вся родня так надоела!»
Вышли они из дома и тут же неприятное знакомое рычание услышали. У забора с их стороны стоял соседский бультерьер Кинг и злобно скалил свои блестящие острые зубы.
Дверь соседского дома была открыта, и на пороге с сигаретой в руке стоял хозяин собаки, лысоватый, с пивным животиком мужик лет пятидесяти. По слухам, раньше он работал мясником на рынке, но оттуда его погнали за воровство.
– Эй, заберите свою собаку! – крикнул Дима.
– Кинг, сюда! Сюда иди! – хрипловатым голосом приказал собаке сосед.
Бультерьер лениво вернулся через дырку в заборе на свою территорию. Дима смотрел на эту дырку в заборе и наливался злостью. Он ее уже раз пять забивал досками. Сама собака не могла бы эти доски отбить, а значит, это ее хозяин всякий раз пробивал в заборе дыру, чтоб его бультерьер ходил гадить на соседский двор.
«Отравить бы его, падлюку!» – подумал Дима.
Когда дошли они с Валей до ближнего вагончика-кафе, злость в Диме поутихла. Взяли они по тарелке пельменей и сто грамм водки на двоих. Ели и друг на друга смотрели. И никакого разговора им не надо было. В вагончике под потолком телевизор какой-то сериал показывал. Голоса героев были невнятными. Иногда проявлялся вдруг какой-нибудь музыкальный мотив, размытый и эмоционально не конкретный. Этот звук, а точнее, шум жизни, вполне соответствовал атмосфере их ужина.
Валя сама стопочки из графинчика водкой наполнила. Сама и тост сказала: «За возвращение Мурика!»
Выпили. А пельмени-то уже и кончились. Заказали еще по порции.
– Раньше порции больше были, – с сожалением в голосе произнесла Валя. – Раньше в порции было 14 пельменей или 7 вареников, – и она вздохнула тяжело, будто бы только что проводила свою молодость.
– Та-а! – махнул рукой Дима, внезапно пожелавший успокоить жену. – Мы можем себе и сами дома пельменей наварить. Сколько хочешь!
– А Мурик тоже пельмени любит! – вспомнила Валя. – Я возьму ему отсюда парочку.
Возвращались они медленно и под руку. Шел косой снежок. Мимо проходили люди, но все по одному, словно и не было во всем Борисполе в этот момент на улицах ни одной семейной пары, идущей под ручку.
Открывая дверь, Дима увидел записку.
«Придешь, срочно перезвони мне на моб. Боря».
В коридоре их встретил новый Мурик. Сразу стал о ноги хозяйки тереться.
– Соскучился! – обрадовалась она. – А я тебе пельменчиков принесла!
Жена с котом ушли на кухню, а Дима отправился в комнату. Позвонил Борису. На душе неспокойно было.
– Я к тебе на минутку заеду, – сказал Борис совершенно спокойным голосом. – Короткий разговор есть!
– Заезжай! – ответил ему Дима.
Он приехал минут через двадцать. Вызвал Диму на улицу.
– Слушай, давай я у тебя твои ампулы выкуплю, – предложил. – По десять гривен за штуку!
– А ты узнал, что в них? – поинтересовался Дима.
– Нет, но на них все равно клиенты нашлись! Давай! Не раздумывай!
Дима припомнил объявление об импортном лекарстве от рака. Улыбнулся едва заметно.
– По десять – маловато, – сказал.
– Ну, давай по двадцать, – легко согласился на торг Борис.
– По тридцать, – огласил свою цену Дима.
Борис явно спешил. У Димы возникло такое ощущение, что клиент ждет Бориса с ампулами буквально где-то здесь за углом. Ждет и нервно на часы смотрит.
– Ладно, – выдохнул Борис. – Где они у тебя?
– Подожди у калитки! – попросил его Дима. Сам вернулся домой. Взял пустой «бонусный» мешок из-под кота. И отправился в гараж.
Там присел на корточки и стал перекладывать в мешок коробочки с ампулами.
– Восемьдесят на четыре… это триста двадцать ампул, – бормотал он себе под нос. – Триста двадцать на тридцать… – задумался, сплюнул под ноги и достал мобильник. Нашел функцию калькулятора. – Девять тысяч шестьсот, – прошептал себе под нос.
Взгляд его упал на десяток упаковочек, еще не перекочевавших в мешок, предназначенный для грузчика Бори. Эти упаковки Дима решил оставить себе. На всякий случай. А вдруг там действительно лекарство от рака?!
Боря рассчитывался крупными купюрами. Расчет происходил в машине при тусклом свете верхней лампочки салона. Дима три раза пересчитывал полученную от Бори сумму и всякий раз сбивался. Сбивался из-за назойливой мысли, состоявшей всего лишь из одного слова: «Продешевил!»
Наконец сделка была завершена. Борис уехал. Дима прощально улыбнулся вслед удаляющейся машине. Вместе с Борей уезжал в прошлое неприятный эпизод с черным чемоданом.
25
Киевская область. Макаровский район.
Село Липовка. Утро
– Это она тебе отомстила! – твердила Ирине поутру мама, услышав о том, что произошло с дочкой предыдущим вечером. – Собирайся, езжай! Извинись перед нею и скажи, что дурь на тебя нашла!
Ирина отрицательно мотнула головой. Голова от этого движения немного закружилась. Она посмотрела на свой электронный будильничек, который утром не пищал. Не пищал потому, что отключила Ирина ему вечером эту функцию. Положила на тумбочку деньги, полученные от Егора. Придавила их будильничком, но перед этим сделала свой будильничек немым.
– Он тебе каждую неделю деньги давать не будет! – продолжала мама. – Нашла на мужика жалость, вот и дал! Сам, наверно, всю ночь проворочался, об этих деньгах думая! Дармовых денег не бывает! Да и за что тебе их давать?!
Ирина смотрела теперь на деньги, на сотенные купюры, стараясь не слушать маму. А тут еще Яся проснулась. Заплакала. И поняла Ирина, что уже десятый час! Что спала она долго и глубоко, и ее маршрутка уже давно до Киева доехала и обратно вернулась. А значит, никуда она сегодня не поедет. И рукой, ладонью, дотронулась она поочередно до своих полных грудей. И взяла проснувшуюся дочурку на руки. Задрала шерстяную блузку, надетую на голое тело. Поднесла Ясечку ротиком к соску и тут же почувствовала крепкие и горячие дочуркины губки – словно ожог.
А за окном солнце светило и играло лучами на намерзшем на оконное стекло узоре.
– Я с ней на улицу схожу, – произнесла Ирина, опустив взгляд на ребенка. – Я с ней давно на улицу не ходила. А тут как-то душно!
На эти слова мама подарила своей взрослой дочери горький, разочарованный взгляд.
– Ты думаешь, шо за мою пенсию мы с жизнью справимся? – сказала она напоследок. Поднялась и вышла из комнаты Ирины.
Зашла мама к себе, включила телевизор и, сделав звук погромче, ушла на кухню.
Странно, но непонятно о чем сообщавший дикторский голос привнес мир в их небольшой домик. Ирина отняла Ясю от левой груди. Перевернула на другую сторону головкой и поднесла к правой.
Минут через пять губки Яси расслабились, и она отпустила сосок.
– Спит! – тихонечко прошептала Ирина.
Опустила Ясю на кровать, прикрыла одеялом.
А сама накинула пальто и вышла в тапочках во двор. Морозный воздух обжег голые лодыжки. Зашла за дом, к вечно открытому сараю. Рядом в хозблоке шумели куры. Ирина заглянула и туда, просто так, из любопытства. Три месяца она жила по какому-то дикому графику. И теперь, когда первая маршрутка на Киев ушла без нее и она застала поздний зимний рассвет в своем доме, ее распирало непривычное детское любопытство. Словно, пока ее не было, все играли в увлекательную игру. А она эту игру пропустила. И теперь, когда все игравшие разошлись по делам или по домам, просто осматривала место пропущенного веселья.
В какой-то момент Ирина забыла, зачем она шла в сарай. Все-таки материнство обостряет инстинкты, но отупляет мозги. Эту фразу она уже слышала несколько раз, но не помнила, от кого.
– А! Старые санки! – припомнила она.
Дверь в сарай открылась со страшным скрипом. Отец никогда не смазывал петли дверей. Говорил, что сами воры испугаются, если двери громко заскрипят. Может, действительно из-за этого их ни разу не обокрали, в то время как соседи о кражах в их селе сообщали чуть ли не каждый день.
