Джон Харви - Ты плоть, ты кровь моя
– Чарли!
– А, Фрэнк!
Они были примерно одного роста, на дюйм-два выше шести футов, но Резник потяжелее на добрых полтора стоуна.[11]
– Ну, – спросил Резник, – как тебе живется на пенсии?
– Не так уж плохо.
Резника это явно не убедило.
– У тебя сейчас уже тридцать лет стажа, Чарли. Попробуй сам. Тогда и узнаешь.
Резник покачал головой:
– Я еще повкалываю немножко.
– Хочешь откинуть копыта, так и не сняв упряжи?
– Надеюсь, что нет.
У него было какое-то желтое пятно, заметил Элдер, размазанное и засохшее на рубашке рядом с галстуком.
– Девоншир? – спросил Резник. – Туда забрался?
– Корнуолл.
– А чего это тебя назад принесло?
– Ну, всякие дела… – Элдер сделал неопределенный жест рукой.
Резник кивнул:
– Ладно, мне надо идти. Рад был повидаться с тобой, Фрэнк.
– И я был рад, Чарли.
Элдер постоял, глядя, как он удаляется, очень легкой походкой для такого грузного мужчины. Он еще не исчез из виду, когда Морин стремительно вышла из-за розария на главную аллею.
– О старых временах вспоминали?
– Что-то в этом роде.
Морин кивнула:
– Я с ним один раз работала вместе. Отличный мужик. Хороший полицейский.
– Удивительно, что он все еще работает на Каннинг-серкус, в уголовном отделе.
– Ну, нельзя сказать, чтобы у него не было возможности оттуда уйти. Главным инспектором, начальником отдела по расследованию особо тяжких преступлений, еще когда он только создавался. Насколько я знаю, ему этот пост буквально на блюдечке преподнесли.
– А он отказался.
– Слишком много административной работы. Сплошные бумаги. А он по-прежнему любит сам во всем разбираться. Он у нас такой. Вот и носится, возится со всякой дрянью.
– Вполне могу его понять.
– А кроме того, ты ведь помнишь его ПП – постоянную подружку, сержанта Келлог? Линн Келлог?
Элдер, кажется, ее помнил: круглолицая, с тихим голосом, приземистая, около тридцати.
– Несколько лет назад они одновременно получили предложение перейти в новый отдел, который тогда только создавался. Келлог как раз должна была получить сержантское звание. В этом случае они оба попадали в неудобное положение, понимаешь…
Элдер понимал. Он не раз был свидетелем подобных происшествий.
– В результате Резник отказался, решил остаться на прежнем месте. А Келлог перескочила в отдел особо тяжких. Это было еще до того, как отдел раскидали по двум разным офисам. Ну она-то карьеру сделала. Теперь – инспектор в Карлтоне, вполне соответствует своей должности.
До участка, где когда-то работали Элдер и Морин, было полчаса езды по дороге на Мансфилд; он теперь располагался в новом здании, более всего напоминавшем второразрядную гостиницу.
– А они по-прежнему вместе живут? – спросил Элдер. – Резник и Келлог?
– Насколько я знаю, да, – ответила Морин, а потом, заметив грустную ухмылку Элдера, спросила: – А что? Что тут смешного?
– Да я по поводу Резника. Вот уж никогда бы не подумал, что он способен на такое…
– На какое?
– Ну, сама понимаешь… Молодая женщина… Любовная связь, романтика…
– Не одобряешь?
– Да нет, не в этом дело, – возразил Элдер, хотя, сказать по правде, он не был в этом до конца уверен. – Просто я всегда смотрел на него вроде как на грустного старого холостяка.
– Может, в этом тоже есть своя привлекательность, – улыбнулась Морин. – К тому же он нежный и заботливый. Чего нельзя сказать о некоторых других.
– Ладно, пошли, – оборвал ее Элдер. – Мне надо с тобой поговорить о Шейне Доналде.
Ничего особо интересного Морин ему сообщить не могла. Обе местные газеты продолжали публиковать материалы о досрочном освобождении Доналда, не желая слезать с этой темы. Родители Люси Пэдмор со своей стороны собрали несколько тысяч подписей под воззванием, требующим в законодательном порядке ввести пожизненное тюремное заключение для всех убийц, действительно пожизненное. Дэвид Пэдмор по-прежнему сообщал всякому, кто соглашался его слушать, что именно он сделает с Доналдом, если у него будет такая возможность.
– Сколько времени пройдет, как ты считаешь, пока это дело вызовет общественный резонанс? – спросил Элдер. – Когда все стенды будут увешаны разными плакатами, а все репортеры бросятся на розыски Доналда?
– Ну, трудно сказать, может, ему еще повезет…
Элдер же полагал, что везение и Шейн Доналд – вещи несовместные.
– Что тебе удалось накопать в Йоркшире? – спросила Морин. – Что-нибудь новенькое узнал?
Он рассказал ей, как там все происходило, ничего не скрывая, описал безрезультатный в целом визит к отцу Сьюзен Блэклок, упомянул о двух ее подругах по драматической студии, которых он попробует разыскать.
Морин несколько минут молчала, что-то обдумывая.
– Ну? – в конце концов осведомился Элдер. Они остановились у восточного края парка, возле батареи пушек, когда-то привезенных из Крыма.
– Тебе не кажется, что для нее это может оказаться большой травмой – я о матери Сьюзен, – то, что ты снова все это вытащил на поверхность?
– Конечно, я это понимаю.
Они отправились дальше, сквозь тоннель под Эддисон-стрит, и вышли наружу с другой стороны.
– Ты же не только за этим приехал, – заметила Морин. – Все это мы могли обсудить и по телефону.
Элдер улыбнулся:
– Из-за Кэтрин я приехал. Она завтра участвует в соревнованиях. Клубный чемпионат графства на стадионе «Харви-Хэдден».
– Значит, задержишься здесь?
– Так и было задумано. Хотел остановиться в какой-нибудь гостинице на Мансфилд-роуд, чтоб номер с завтраком…
Морин сделала гримаску:
– Консервированные помидоры и вчерашний чай на завтрак под сплошные рекламные призывы? А почему бы тебе не звякнуть Уилли Беллу? У него квартира недалеко от Мапперли-Топ, и живет он один. Он иногда пускает к себе жильцов, наших, из полиции. С ними ему не так скучно, да и лишние денежки… Ничего особенного, но у него чисто, насколько мне известно.
Элдер знал Уилли Белла. Сержант в отделе уголовного розыска, десять лет назад перебрался сюда из Шотландии, из Дамфриса или Галловея, и все никак не мог избавиться от мягкого шотландского акцента; когда-то был женат, насколько Элдер помнил.
– Если у тебя есть его номер телефона, – сказал он, – я ему позвоню попозже.
Достав из сумки мобильник, Морин нажала кнопку «меню», потом «телефонная книжка», потом «вызов».
– Вот, – сказала она, протягивая телефон. – А почему бы сразу не позвонить?
15
Утром Пам Уилсон стояла в кабинете Питера Гриббенса, рассматривая фотографию на столе. Гриббенс с женой. Кажется, ее звали Ванесса. Насколько она помнила, Ванесса. Оба в туристской одежде, на середине подъема на какую-то гору, где-то в глуши, вероятно, в Озерном краю,[12] оба сияют, словно сам Господь их благословил, да и немудрено, коль они попали в этот местный филиал его рая. Пам как-то спросила Гриббенса после того, как один из его подопечных бежал из-под надзора, – ему поверили, а он плюнул всем в лицо, – как тот ухитряется все время оставаться вежливым, даже улыбается, и так день за днем, день за днем, после всех разочарований и провалов.
– Я молюсь, – ответил тогда он, ни минуты не раздумывая. – Прошу Господа дать мне силы. – Потом добавил, улыбаясь: – Ну и «Мармайт»,[13] конечно. И еще хороший крепкий чай.
Пам никогда не любила «Мармайт», даже когда была ребенком. Папа иногда делал ей маленьких солдатиков из этой пасты и выстраивал их по краю ее тарелки. А что до остального… с нее вполне хватило одного посещения воскресной школы, а потом еще совершенно необъяснимого, даже теперь, помешательства на Клиффе Ричарде,[14] когда она еще и в тинейджеры не выбралась; после такого вряд ли станешь доброй христианкой.
Открылась дверь, и в кабинет бочком протиснулся Шейн Доналд.
– Привет, Шейн. Проходи, садись.
– Что случилось?
– О чем ты?
– Вы ж сами сказали, чтоб я явился к вам в офис.
– Именно так.
– Тогда в чем дело?
– Я просто проезжала мимо, вот и все. И у меня для тебя вроде бы хорошие новости.
Она села, подождала, пока Доналд сделает то же самое. Его взгляд как будто ни на чем не задерживался, не фокусировался, лишь глаза поблескивали из-под полуопущенных век. Пам сегодня была в черном жакете поверх свободного серого топа, в черных кордовых брюках, на ногах – старые, поношенные кроссовки, которые она носила уже несколько лет.
– Новости – это о работе. В одном из супермаркетов, из самых крупных, есть вакансия…
– Это не для меня.
– Что ты хочешь сказать?
– Они меня не возьмут.
– Почему ты так думаешь?
