Дин Кунц - Подозреваемый
Внимательно оглядел оружие. Судя по всему, предохранителя не было.
Откинув барабан, Митч обнаружил, что патронов пять. Это его удивило, он ожидал насчитать шесть.
Все знания об оружии он почерпнул из книг и фильмов.
Несмотря на все разговоры Дэниэля о том, что первейшая обязанность родителей — научить детей самодостаточности, он не смог подготовить Митча к встрече с такими, как Джон Нокс.
«Дичь должна научиться убегать, хищник должен научиться охотиться».
Родители воспитали его дичью. Но теперь, когда Холли попала в руки убийц, бежать Митчу было некуда. Он бы скорее умер, чем спрятался, оставив ее им на растерзание.
Застежка-липучка позволила закрепить кобуру повыше лодыжки. Из-под штанины она не высовывалась. Он не любил расклешенные джинсы, но эта пара отлично скрыла компактный револьвер.
Он надел пиджак. Прежде чем выйти из машины, намеревался засунуть пистолет за пояс, на пояснице, чтобы не виднелся из-под пиджака.
Пистолет он осмотрел так же внимательно, как револьвер. И вновь не обнаружил предохранителя.
После нескольких неудачных попыток вытащил обойму. Насчитал восемь патронов, оттянув затвор, увидел девятый.
Вставив обойму в рукоятку и услышав щелчок, указывающий, что она заняла положенное место, Митч положил пистолет на пассажирское сиденье.
Зазвонил мобильник. Часы на приборном щитке показывали 5.59.
— Тебе понравился визит к папе и маме? — спросил похититель.
Слежки он не заметил, и тем не менее они знали, где он был.
— Я им ничего не сказал, — без запинки ответил он.
— А зачем заезжал? За пирожными или молоком?
— Если вы думаете, что я могу получить у них деньги, то вы ошибаетесь. Они не столь богаты.
— Мы знаем, Митч. Мы знаем.
— Дайте мне поговорить с Холли.
— Не в этот раз.
— Дайте мне поговорить с Холли.
— Расслабься. С ней все в порядке. В следующий раз ты с ней поговоришь. Это та самая церковь, в которую ходили ты и твои родители?
На стоянке других автомобилей не было, ни один не проезжал мимо. На другой стороне улицы автомобили стояли только на подъездных дорожках, ни одного — у тротуара.
— Вы ходили в эту церковь? — переспросил похититель.
— Нет.
И хотя Митч сидел в закрытой машине с запертыми дверцами, ощущал он себя мышью в открытом поле, на которую внезапно упала тень ястреба.
— Ты был алтарным служкой, Митч?
— Нет.
— Это правда?
— Вы, похоже, знаете обо мне все. И вам известно, что это правда.
— Для человека, который никогда не был алтарным служкой, Митч, ты очень уж похож на алтарного служку.
Он не ответил, полагая, что ответа не требуется, но, поскольку похититель держал паузу, сказал:
— Я не понимаю, о чем вы.
— Во всяком случае, не о том, что ты набожный. И не о том, что ты всегда говоришь правду. В разговоре с лейтенантом Таггартом ты показал себя изворотливым лжецом.
В двух предыдущих разговорах похититель говорил только по делу, как и положено профессионалу до мозга костей. А тут вдруг болтовня ни о чем. Не вязалось все это с тем обликом, который сложился у Митча.
Но, с другой стороны, собеседник называл себя манипулятором. И прямо сказал, что Митч для него — марионетка, которой он будет управлять.
Поэтому пустопорожняя болтовня, несомненно, преследовала какую-то цель, пусть она и ускользала от Митча. Похититель определенно хотел сбить его с толку, чтобы потом добиться нужного ему результата.
— Митч, ты уж не обижайся, но ты наивен, словно алтарный служка.
— Раз вы так говорите, будем считать, что так оно и есть.
— Говорю. Я так говорю.
Возможно, похититель хотел разозлить его, потому что злость путала мысли, а может, этим похититель выражал сомнения в его способности справиться с тем делом, которое ему собирались поручить, только покорностью и послушанием многого не добьешься.
Но Митчелл уже признал собственную беспомощность в сложившейся ситуации. И они не могли унизить его еще больше. Он и так полагал себя абсолютной никчемностью.
— Твои глаза широко открыты, Митч, но ты ничего не видишь.
Эта фраза расстроила его куда сильнее, чем все остальное, сказанное похитителем. Менее часа тому назад, на втором этаже гаража, ему в голову пришла та же самая мысль, которую он выразил практически теми же словами.
Загрузив труп Джона Нокса в багажник, Митч вернулся на второй этаж, чтобы понять, что же произошло. Увидев конец газового ключа, зацепившийся за петлю узла, сообразил, что к чему.
И в тот самый момент почувствовал, что за ним наблюдают, над ним посмеиваются. Его внезапно осенило, что на втором этаже он может найти для себя разгадку куда более важной тайны, и разгадка вот она, у него перед глазами.
И тут же пришла мысль, что он видит, но слеп, что слышит, но глух.
А теперь вот этот насмешливый голос по телефону: «Твои глаза широко открыты, Митч, но ты не видишь».
Сверхъестественное, и это уже не казалось ему преувеличением. Он чувствовал, что похитители не только наблюдают за ним и слушают его в любое время и в любом месте, но могут читать его мысли.
Митч потянулся к пистолету на переднем пассажирском сиденье. Нет, непосредственной угрозы не было, но пистолет добавлял уверенности.
— Ты здесь, Митч?
— Я слушаю.
— Я позвоню в половине восьмого.
— Опять ждать? Зачем? — Нетерпение грызло его, и он не мог взять это чувство под контроль, хотя понимал, что поспешность только навредит. — Давайте решим все прямо сейчас.
— Успокойся, Митч. Я как раз собирался сказать, что тебе нужно делать, когда ты меня перебил.
— Тогда, черт побери, скажите.
— Хороший алтарный служка знает ритуал литании. Хороший алтарный служка выполняет указания, но ни во что не вмешивается. Еще раз прервешь меня, и тебе придется ждать до половины девятого.
Митч подавил нетерпение. Глубоко вдохнул, медленно выдохнул.
— Я понимаю.
— Хорошо. Итак, после окончания нашего разговора ты поедешь в Ньюпорт-Бич, в дом твоего брата.
От удивления у него вырвалось:
— В дом Энсона?
— Побудешь у него до моего следующего звонка в половине восьмого.
— А почему нужно впутывать в это моего брата?
— В одиночку тебе не справиться с тем, что предстоит сделать.
— Но что нужно сделать? Вы мне не сказали.
— Скажем. Скоро.
— Если нужны двое мужчин, вторым необязательно должен быть он. Я не хочу втравливать Энсона в эту историю.
— Подумай, Митч. Кто лучше, чем твой брат? Он тебя любит, так? Он не хочет, чтобы твою жену изрезали на куски, как свинью на бойне.
Все несчастное детство Митча Энсон был надежной веревкой, которая удерживала его на плаву. Именно Энсон поднимал паруса надежды, когда казалось, что нет ветра, который может их наполнить.
Именно старшему брату он был обязан умиротворенностью разума и счастьем, которые обрел, наконец-то вырвавшись из родительского дома, свободой души, которая позволила ему завоевать Холли.
— Вы меня подставите, — сказал Митч. — Если я не смогу сделать то, что вы хотите, или что-то пойдет не так, вы меня подставите, и все будет указывать на то, что Холли убил я.
— Петля затянута гораздо туже, чем ты это себе представляешь, Митч.
Они могли гадать, куда подевался Джон Нокс, но точно не знали, что его труп лежит в багажнике «Хонды». И мертвый похититель был доказательством той истории, которую Митч мог рассказать властям.
А мог ли? Он не рассматривал все версии, которыми полиция могла интерпретировать смерть Нокса, и, возможно, большинство из них только усугубили бы его вину, а не помогли оправдаться.
— Я хочу сказать, что вы точно так же поступите с Энсоном. Закуете в цепи косвенных улик, чтобы добиться его содействия. Так вы работаете.
— Все это не будет иметь ровно никакого значения, если вы сделаете то, что нам нужно, и получите ее назад.
— Но это несправедливо, — запротестовал Митч и внезапно осознал, что простодушием и доверчивостью и на самом деле уж очень похож на алтарного служку.
Похититель рассмеялся:
— То есть ты полагаешь, что с тобой мы поступаем по справедливости? Так?
Сжимающая рукоятку пистолета рука стала холодной и мокрой от пота.
— Ты бы предпочел, чтобы мы оставили в покое твоего брата и разрешили взять в напарники Игги Барнса?
— Да, — ответил Митч и тут же ощутил укол совести: слишком быстро он согласился пожертвовать другом, чтобы спасти любимого брата.
— И это будет справедливо по отношению к мистеру Барнсу?
Отец Митча верил, что от стыда нет социальной пользы, это признак суеверности, и здравомыслящий человек, ведущий рациональную жизнь, должен быть свободен от него. Дэниэль также верил, что образование нужно и для того, чтобы изгнать из человека способность испытывать стыд.
