Олег Верстовский — охотник за призраками (СИ) - Аллард Евгений Алексеевич "e-allard"

Нет, я не обращусь в зверя. Нет. Надо держаться, обязательно держаться. Но мучительная боль, резь скрутила тело. Я упал на пол, трясясь, как эпилептик. Перед глазами повисла мутная кровавая пелена. Когда она рассеялась, я увидел несколько ослепительно ярких, режущих глаза, пятен. Они раздражали, бесили меня. Хотелось кинуться на них, разорвать на мелкие клочки. Я прыгнул, и острая боль пронзила бок, грудь, горло. С рычанием впился зубами прямо в то место, откуда исходила боль. Что-то горячее плеснуло в меня, залило на миг глаза. Чувствуя чудовищную силу в мышцах, немыслимую нечеловеческую мощь, я с размаху располосовал зубами податливую плоть. И ликование охватило меня, радость победы над кем-то кто так сильно раздражал, бесил меня.

В голове запульсировало, словно какое-то существо просилось наружу, расталкивая мозги своими лапками с острыми коготками. Перед глазами затрепетала чёрная кисея с ослепительно вспыхивающими искрами. Но она стала тускнеть, расползаться. Сквозь неё проступили стены, отделанные голубоватой плиткой, грязный пол.

Озираясь по сторонам, я сидел на полу, содрогаясь от бьющей меня дрожи. И горький какой-то металлический запах противно бил в нос.

Взгляд наткнулся на обезглавленный труп, лежащей в блестящей, будто лакированной луже крови. Ёкнуло сердце и комок застрял в горле, мешая дышать, когда на глаза попалась оторванная голова со слипшимися чёрными кудрями. Франко уже никогда не вернётся к жизни.

В шаге от меня на боку неподвижно лежала Лиз. С колотящимся сердцем я подполз ближе, и ужас сковал меня. Из страшной раны на животе девушки вывалились темно-розовые кишки, на шёлковой блузке расплылись тёмные пятна.

Подхватил ставшее таким тяжёлым тело, прижал к себе, пытаясь зажать рану рукой, но она провалилась куда-то внутрь, обдав жаром. Закрыл лицо руками и разрыдался, униженный, опустошённый.

Странный стук. Вроде бы негромкий, деликатный. Но от него завибрировали стены, пол, предметы стали терять очертания, словно растворяясь в воздухе. Я пытался понять, откуда он исходит, вертел головой.

Дёрнулся и открыл глаза.

Уставился, в разделённый балками на квадраты, потолок, люстру на изящном бронзовом основании с хрустальными висюльками и рожками, напоминающими свечи. Присел и огляделся, не понимая, как попал сюда, почему одет в костюм, а рубашка промокла насквозь от пота и от неё несёт жаром.

Из высоких арочных окон шпарил не по-осеннему яркий солнечный свет, сияющей каймой обрисовывал мебель из желтовато-коричневого с золотистым оттенком дуба. Рядом с широкой кроватью — небольшой плюшевый диван. В углу между высокими и узкими окнами — комод с безделушками — ночничок в виде ананаса, ваза из синего стекла, бронзовая фигурка атлета. На тумбочке лампа на бронзовом основании, темно-розовый абажур-шляпка. В изголовье кровати — картина с осенним пейзажем. Отделанный розово-серым мрамором камин с изящной кованой решёткой перед ним. Коричневый палас с неброским восточным орнаментом.

Снова этот звук, что разбудил меня. Теперь я понимал, кто-то стучится в дверь.

— Мистер Стэнли! Мистер Стэнли, вы слышите? — послышался надтреснутый баритон. — С вами все в порядке? Можно войти?

— Да. Входите.

Дверь с лёгким скрипом приоткрылась, показался высокий старик с благообразным вытянутым лицом и седыми бакенбардами.

— Через полчаса в столовой будет подан обед.

Он медленно, с достоинством поклонился, а лишь слабо кивнул в ответ:

— Спасибо, Томас.

Дворецкий исчез, а я стянул с себя измятую одежду и поплёлся в ванную. Дух этого дома выдерживался и здесь. Небольшая ванна без смесителя, но зато с двумя позолоченными кранами (отдельно для холодной и горячей воды) в виде лебедей. Я заполнил ванну водой и душистой пеной. Залез и расслабился, прикрыв глаза.

Мысленно вернулся к событиям этого дня.

Не в моем кошмаре, а наяву мы благополучно миновали блокпост, устроенный полицией на мосту Уайтстоун. Паренек-патрульный, вскочивший на подножку нашего пикапа, стал рассказывать, как ему крупно повезло — в первое дежурство принял участие в поимке опасного преступника. И медная бляха на груди новоиспечённого полицейского сияла, так же как его белозубая улыбка. И почему-то вспомнилось, что этот значок назывался «coppers», то есть «медный» и именно отсюда пошла кличка полицейских — копперс, или копы.

Он откинул край брезента, вытащил краснощёкое яблоко и спросил у Лиз разрешения взять его. Она по-королевски лучезарно улыбнулась и кивнула. Он ловко подбросил его, поймал и с хрустом откусил кусок. Спросил невнятно, с набитым ртом:

— А вас уже кто-нибудь пригласил на праздник Хэлоуина?

— Пока нет, — ответила Лиз.

— О, тогда… — он замялся, но потом набрался смелости и предложил: — Может быть, вы придёте к нам?

— Я постараюсь, — протянула ему руку с длинными белыми пальцами.

Парень как-то неловко пожал её и залился краской, словно юная девица, на лбу выступила испарина.

— Джон! Джон! Fuck off! Что ты там застрял? Иди сюда!

Соскочив с подножки, парень отдал шутливо честь, приложив два пальца к лихо заломленной набок фуражке, и убежал. А я газанул так, что стрелка спидометра испуганно перескочила «20 mPh» (20 миль/час) и старенький пикап рванул вперёд, как горячий жеребец. Мы пронеслись со свистом по стучащим на стыках ребристых плитах моста, так что стальные тросы слились в единую серую сетку, выскочили на магистраль, промчались под старинным арочным каменным мостом. И оказались на Уайтстоун экспрессуэй.

Впереди показалась развязка, и я растерялся, не знаю, на какую из дорог свернуть, но Лиз мягко сжала мне руку:

— Сверни вот здесь.

По левую руку за деревьями промелькнуло тёмно-синее зеркало залива Флушинг Бэй, и несколько катеров рядом с пирсами. Свернули на Гранд Централь паркуэй.

Справа потянулась невысокая холмистая гряда, утонувшая в изумрудной зелени, прошитой золотом и багрянцем. Слева раскинулся пустырь, уже облагороженный в парк Флашинг-Медоус. Я хотел побывать здесь, посмотреть на две вышки с огромными дисками, напоминающими НЛО — именно их снимали в комедии «Люди в чёрном». Но, увы, сейчас я их увидеть не мог — их построят только в 60-х годах.

— Останови здесь, — Лиз сжала мне руку.

Биллборд закусочной Николас'динер, предлагавший хот-доги, гамбургеры, и конечно, кока-колу. Бутылка с красно-коричневой жидкостью торчала на переднем плане.

На фоне буйно разросшихся вязов белело длинное одноэтажное здание, смахивающее на вагон метро, поставленный на высокий фундамент из бежевого кирпича. Фасад отделан ребристыми алюминиевыми панелями, широкие квадратные окна. Рядом же красовалась телефонная будка.

Когда я завернул на парковку, Лиз выпорхнула из кабины, исчезла за стеклянной дверью будки. Я понаблюдал, как она что-то щебечет, накручивая на пальчик длинный провод. И ощутил невероятное облегчение.

Перемахнув через высокий борт, рядом со мной приземлился Франко. Размял затёкшие ноги и огляделся.

Мы поднялись по выложенным кирпичом ступенькам. Витал чудесный аромат кофе, жареного мяса, свежего хлеба. Из стоящего в дальнем углу джукбокса лился чуть хрипловатый и совсем ещё юношеский голос Фрэнка Синатры, исполнявшего свой хит If You Are But a Dream.

If you are but a dream

I hope I never waken,

It's more than I could bear

To find that I'm forsaken.

[2]

За стойкой, что шла вдоль задней стенки закусочной, я обнаружил мужчину средних лет и пышногрудую и полнотелую красотку, которая всем своим видом показывала, что еда здесь натуральная и полезная для здоровья. Иссиня-чёрные волосы крупными локонами ниспадали на слишком открытые смуглые плечи с оливковым оттенком. На вытянутом лице выделялись сильно подведённые глаза и алые резко очерченные губы. Портил её только крупный с греческой горбинкой нос. Её напарник тоже был обладателем такого же внушительного шнобеля, без горбинки, но сильно выступающего вперёд на широком лице.