Шарлатаны - Робин Кук
Получив в начале недели ключи от Клэр, Ной перенес в кабинет часть своих бумаг, в том числе кое-какие наброски, касающиеся выбора наставников. Каждому новичку полагался наставник из факультетских преподавателей. Правда, сам Ной не особенно близко общался со своим наставником, если не считать одного-двух приятных ужинов в его компании, и все же он находил такую программу полезной. Всегда есть парочка младших ординаторов, которым сложно привыкнуть к новой для себя роли, потому что хирургическая ординатура разительно отличается от учебы в медвузе.
Усевшись за стол, Ной вытащил список первокурсников и преподавателей, согласившихся участвовать в программе наставничества, после чего попытался составить подходящие пары. Вскоре стало очевидно, что делать это приходится наугад. Ной ничего не знал о новичках, кроме названия института, который они окончили. А с другой стороны, он очень хорошо знал будущих наставников — некоторых даже слишком хорошо.
Покончив с составлением пар наставник — ученик, Ной открыл план лекций для студентов ординатуры. Особенно его беспокоила еженедельная лекция по основам фундаментальной науки — первое учебное мероприятие, которое ему следовало организовать. Лекция была назначена на половину восьмого утра в ближайшую пятницу, а Ною еще предстояло определиться с темой встречи, не говоря уж о лекторе. Погрузившись в работу, он, сам того не осознавая, старательно отгораживался от другой проблемы, по-настоящему волнующей его, — грядущей конференции по легальным исходам.
Время пролетело незаметно. Сигнал-напоминание, который Ной установил на мобильнике, заставил его вздрогнуть и вернул к реальности. Часы показывали четверть девятого. В рабочее время Ротхаузеру нечасто приходилось включать будильник, лишь в тех редких случаях, когда удавалось укрыться от постоянных звонков и эсэмэсок. В клинике вечно происходили события, требующие его неотложного внимания. Останься Ной в хирургическом блоке, его наверняка задергали бы вызовами. Но, воспользовавшись тишиной и покоем раннего субботнего утра, Ной успел наметить темы трех ближайших лекций по науке и отправить потенциальным лекторам письма с просьбой выступить перед ординаторами.
Ной вышел из кабинета, запер дверь и направился к лифту. Его путь лежал в соседний корпус Уилсон-Билдинг, где находилась главная аудитория — большой амфитеатр Фэгана. Попасть туда можно было по переходу, расположенному на втором этаже башни Стэнхоуп-Билдинг.
Глава 3
Суббота, 1 июля, 9:27
— Спасибо, что пришли, и добро пожаловать в нашу ординатуру — лучшую хирургическую ординатуру в мире, — произнес с кривоватой улыбкой доктор Эдвард Кантор, давая понять слушателям, что в его словах есть некоторая доля преувеличения. Этот высокий, стройный, слегка угловатый врач обладал чрезвычайной проницательностью и умом. Доктор Кантор взял свои записи и, покинув кафедру, которую занял двадцать минут назад, вернулся на место. Кроме него, в яме амфитеатра сидели еще трое: доктор Мигель Эрнандес, заведующий хирургическим отделением, и заместители директора ординатуры Уильям Мейсон и Акира Хироси. Пятый стул пустовал.
Церемония приветствия началась по расписанию, в половине девятого. Ной прибыл на пару минут раньше. Он вошел в аудиторию через верхнюю дверь и сразу заметил доктора Эрнандеса, взобравшегося на кафедру. Заведующий был болезненно пунктуальным человеком, поэтому просто молча стоял и ждал, когда стрелки на часах покажут ровно 8:30. Помещение было построено в форме полукруглого амфитеатра, ряды сидений круто уходили вверх на целый этаж. Яма в основании напоминала сцену, а все собравшиеся — актеров и зрителей в древнегреческом театре. Аудитория была забита до отказа, а двадцать четыре новоиспеченных младших ординатора в ослепительно-белых, до хруста накрахмаленных медицинских куртках сидели в центре первого ряда, полные энтузиазма и нетерпения.
Ной начал спускаться по одной из двух узких лестниц, делящих аудиторию на три сектора. Доктор Эрнандес заметил его и помахал рукой, указывая на единственный свободный стул в яме. Ной помахал в ответ и жестом дал понять, что предпочитает остаться среди публики. Это было спонтанное решение, которое он принял за секунду, как только понял, что иначе придется сидеть рядом с доктором Мейсоном. Ротхаузер и без того волновался перед выступлением, поэтому меньше всего хотел усугублять волнение соседством с неприятным ему человеком. Кроме того, внизу Ной оказался бы в непосредственной близости от доктора Кантора. После конфликта, случившегося пять лет назад, его всегда охватывало смущение при виде директора ординатуры.
Ной устроился в двенадцатом ряду возле прохода и перевел дух.
Собрание шло по накатанной колее. Пока доктор Эрнандес почти тридцать минут рассказывал о достижениях современной медицины. Ной, не в силах удержаться, исподтишка наблюдал за доктором Мейсоном. На лице звездного хирурга застыло привычное выражение презрительного безразличия, появлявшееся всякий раз, если речь шла не о его персоне. Ной поймал себя на том, что в голове крутится одна и та же тревожная мысль о конференции по летальным исходам: как, черт возьми, ему пройти по этому минному полю? Все утро, занятый работой, Ной успешно отгонял ее, но сейчас, глядя на Мейсона, не мог думать ни о чем другом.
Затем заведующий хирургией уступил свое место на кафедре директору ординатуры, и все продолжилось в том же духе. Ной удивлялся, как аудитория еще не погрузилась в сон. Доктор Мейсон, судя по всему, отчаянно скучал — он ерзал на сиденье и постоянно менял позу, то закидывая ноги с толстыми ляжками одна на другую, то скрещивая их под стулом.
Наконец доктор Кантор вернулся на место, а доктор Эрнандес снова встал за кафедру. Отрегулировав микрофон под свой рост, он кашлянул и объявил:
— А теперь хочу представить вам нашего нового главного ординатора доктора Ротхаузера. — С этими словами он указал на Ноя.
Тот поднялся и начал спускаться по ступеням, чувствуя, как волосы на затылке шевелятся, а пульс бешено стучит в висках. В зале раздались разрозненные аплодисменты, смех и отдельные шутливые выкрики. Ной пользовался популярностью не только среди медсестер, но и среди коллег-врачей. Причиной тому служила его отзывчивость: о каком бы дне недели и времени суток ни шла речь, Ной никогда не отказывался подменить товарища.
Он шагал, внимательно глядя себе под ноги: лестница была довольно крутой, один неверный шаг — и кубарем полетишь вниз. Такого позора Ной не пережил бы. Оказавшись наконец внизу, он с горящим от смущения лицом направился прямиком к кафедре. Доктор Эрнандес кивнул ему и вернулся на свое место.
Приподняв микрофон на нужную высоту, Ной все равно продолжал горбиться и слегка наклонялся вперед. Затем он взглянул на новоиспеченных младших ординаторов, сидевших в первом ряду. Ной начал было говорить, но получился
