Дымовое древо - Джонсон Денис
– Нет. Если только вы не считаете формой контакта то, что Питчфорк тут, в сущности, живёт.
– Питчфорк не состоит в нашей группе.
– Тогда кто же он?
– Я отравитель, – проговорил Питчфорк.
– Андерс действительно почётный сотрудник корпорации «Дель-Монте». Они очень много вкладывают в искоренение малярии.
– Я специализируюсь на ДДТ и мелиорации заболоченных местностей. Но понятия не имею, что за организмы оставляют эти мелкие грязевые пятнышки.
Полковник Фрэнсис Сэндс запрокинул голову назад и влил полбокала себе в глотку, моргнул, привыкая к темноте, кашлянул и сказал:
– Твой родной папаша – мой родной брат – погиб во время гнусного налёта япошек на Перл-Харбор. И кто же был в ту войну нашим союзником?
– Советы.
– А кто нынче наш враг?
Шкип знал сценарий:
– Советы. А союзники кто? Гнусные япошки.
– А с кем, – вставил Питчфорк, – сражался я в малайских джунглях в пятьдесят первом и пятьдесят втором? Да с теми же самыми китайскими партизанами, которые помогли нам в Бирме в сороковом и сорок первом!
Полковник сказал:
– Мы должны крепко держаться за наши идеалы, пока проносим их через этот лабиринт. Точнее, через эту полосу препятствий. Полосу дьявольски трудных препятствий, которые чинит нам действительность.
– Вот-вот! – вставил Шкип. Он не любил, когда дядя драматизировал очевидные вещи.
– Выживание – основа триумфа, – изрёк Питчфорк.
– Кто придёт первым? – спросил полковник.
– Но в конце, – сказал Питчфорк, – нас ждёт или свобода, или смерть.
Полковник поднял пустой бокал, указывая на Питчфорка:
– На Сороковом километре Андерс семь месяцев кряду обслуживал детекторную радиостанцию. По сей день так мне и не рассказал, где её прятал. Там, в этом лагере, было ведь по меньшей мере с дюжину сучьих япошек, которые день и ночь только над тем и ломали голову, как бы накрыть местонахождение этой шайтан-машины. – «Сороковым километром» называлась железнодорожная станция в Бирме, на которой японцы в 1941 году интернировали их рабочую бригаду. – А вместо плошек для риса были у нас кокосовые скорлупки, – рассказывал полковник. – У каждого – своя кокосовая скорлупка. – Он протянул руку и сжал племяннику запястье.
– Ой-ой-ой, – спохватился Шкип, – неужели мы вас теряем?
Полковник уставился на него:
– А?
Шкип вскочил, чтобы вернуть дядю в реальность:
– Господин полковник, я же правильно понял, что картотека в определённый момент отправляется обратно в Сайгон?
Полковник таращился на него из темноты и чуть подёргивался, мельчайшими движениями выправляя осанку, как бы стараясь удержать голову в равновесии на шее. Видимо, в качестве упражнения на координацию изучил с разных расстояний окурок своей сигары, после чего, кажется, овладел собой и сел прямее.
Сэндс сказал:
– Я всё это время повышал свой уровень французского. Командируйте меня во Вьетнам.
– А как у тебя с вьетнамским?
– Надо бы освежить знания.
– Ты ж ни словечка не знаешь.
– Выучу. Отправьте меня в языковую школу в Калифорнии.
– Никто не хочет в Сайгон.
– Я хочу. Определите меня там в какую-нибудь контору. Буду приглядывать за вашей картотекой. Назначьте мне куратора.
– Пообщайся с моей задницей – а то башка что-то разболелась.
– Каждый показатель будет у меня доступным для восприятия и восстановимым – просто перебери их двумя пальцами, и вжик-вжик, сэр, – что искали, то вам и выскочит.
– Ты настолько влюблён в документы? Что, попал под приворотные чары резинового клея?
– Мы им скоро накостыляем. Хочу быть там, чтобы этому поспособствовать.
– Никто не хочет ехать в Сайгон. Ты хочешь на Тайвань.
– Господин полковник, при всём глубочайшем уважении, сэр, ваши намёки не имеют под собой никаких оснований. Мы им скоро накостыляем.
– Я это не к тому, что мы им не накостыляем, Шкип. Я имел в виду, что мы не победим безусловно, по умолчанию.
– Понимаю. Я готов к тому, что они окажутся достойным противником.
– А-а-а! Вопреки всем моим усилиям ты всё-таки стал одним из этих новых ребят. У тебя уже иная закваска.
– Отправьте меня во Вьетнам.
– На Тайвань. Туда, где есть сносные условия для жизни и можно встретить всех, кто едет на фронт. Или в Манилу. Манила – это вариант номер два, я бы так сказал.
– Моё владение французским становится лучше, читаю я бегло, и всегда читал. Пошлите меня в языковую школу, и в Сайгоне я заговорю на нём так, точно родился французом.
– Да брось ты. Сайгон – это дверь-вертушка, там никто надолго не задерживается.
– Мне нужны канцелярские резинки. Большие, длинные и толстые. Хочу сортировать ваши карточки в стопки по регионам, пока вы не предоставите больше боксов. И больше столиков для карточек. Дайте мне в Сайгоне комнату и двух клерков. Я вам целую энциклопедию тогда накатаю.
Полковник усмехнулся, низко, сипло – саркастически, театрально, – но Шкип знал, что это добрая примета.
– Договорились, Уилл. Отправлю я тебя в школу, уж с этим-то мы разберёмся. Но сперва мне нужно, чтобы ты выполнил для меня одно задание. На Минданао. Есть у меня там один тип, которого мне охота активнее задействовать в работу. Не против пошариться немного по Минданао?
Сэндс подавил приступ страха и решительно промолвил:
– К вашим услугам, сэр!
– Доберись туда. Пообщайся вплотную со змеями. Попробуй на вкус человечину. Научись всему.
– Это довольно размытые требования.
– Есть там один человечек по фамилии Кариньян, священник, живёт на Минданао уже многие десятилетия. Отец Томас Кариньян. Найдёшь его в картотеке. Ознакомься с материалами по этому парню по фамилии Кариньян. Гражданин США, заброшенный к чёрту на кулички, католический падре. Он получает оружие или что-то в этом роде.
– Что всё это значит?
– Ну, что именно это значит, я без понятия. Такая вот формулировка. Получает пушки. По нему у меня ещё ничего не проработано.
– А потом что?
– А потом проваливай. Встреться с этим человечком. Похоже, так мы вскоре и оформим окончательно его карточку.
– Оформим?
– Мы создаём задел на будущее. Таковы приказы.
– «Оформим» – кажется… – Он не знал, чем закончить.
– Что тебе кажется?
– Звучит так, будто речь идёт не только о документах.
– Прежде чем будут приняты какие-нибудь решения, пройдёт не один месяц. Между тем мы хотим, чтобы всё было наготове. Если кто и даст делу ход, так это не мы. Ты там только для того, чтобы докладывать мне. Будешь передавать донесения через радиостанцию «Голоса Америки» на Минданао.
– А потом буду вашим каталогизатором во Вьетнаме?
– Тебе всё Вьетнам да Вьетнам! Лучше переправь свой М1 домой к мамочке. Мы такие больше не выпускаем.
– Вот дерьмо. Выпить, что ли, ещё бренди?
Полковник подставил стакан, а Шкип наливал.
– Тост – но не за Вьетнам. За Аляску. Ура!
Андерс и Шкип тоже подняли напитки.
– Это счастливая случайность. Потому что я как раз хотел подкинуть тебе заданьице, и, думаю, если твой образ действий в полевых условиях будет столь же образцовым, как я предвижу, у меня появятся все причины, чтобы тебя перекомандировали.
– Вы меня разыгрываете? И весь вечер меня разыгрывали?
– Весь вечер?
– Нет. Не весь. Начиная с…
– С каких пор, Шкип? – полковник затянулся сигарой, так что его толстощёкое лицо сверкнуло во тьме оранжевым огнём.
– Вы прямо как актёр дешёвого водевиля.
– И лицедействую тут перед тобой?
– С двенадцати лет.
Полковник сказал:
– Знаешь, я вот однажды ездил на Аляску. Путешествовал по Аляскинско-Канадской трассе, по той, что построили во время войны. Это фантастично. Не сама трасса, а пейзажи. Грандиозная дорога – всего лишь такая себе ерундовая чёрточка на фоне окружающей природы. Ты ни в жизнь ничего подобного не видал. Это мир, принадлежащий Богу, который был богом ещё до Библии… до того, как он пробудился ото сна и узрел сам себя… Богу, который был своим собственным страшным сном. Там ничему нет прощения. Допускаешь хоть одну крохотную ошибку, и природа расплющивает тебя в кровавую кляксу, да, в кляксу – сию же секунду, сэр! – воспалёнными глазами он огляделся вокруг, как будто лишь наполовину узнавал обстановку. Сэндс усилием воли приказал себе не терять самообладания. – Я повстречал одну даму, что прожила там порядочно лет – точнее, это-то уже позже было, а именно на прошлое Рождество имел я такое удовольствие. Теперь уже пожилая женщина, провела она свою молодость и бо́льшую часть зрелости на берегах Юкона. Зашёл у нас разговор об Аляске, и у неё было на это только одно замечание. Она сказала: «Это место, забытое богом». Эх вы, несчастные, чрезмерно деликатные сукины дети! Я считаю ваше молчание знаком уважения. Это я тоже ценю. Так позволите ли мне подобраться к сути? Реплика этой дамы заставила меня призадуматься. Оба мы почувствовали в этом месте одно и то же: здесь есть нечто большее, чем просто чуждая природа. Оба мы ощутили власть чуждого божества. А всего за несколько дней до этого, от силы парочку, на самом-то деле, я читал Новый Завет. Его дала мне моя малышка. Он у меня и вот прямо сейчас в ранце лежит, – полковник полупривстал и снова сел. – Но я вас пощажу. Суть-то в том, что – ага! ну да! – у старого чёрта в речах есть какая-то суть, и он ещё не настолько наклюкался, чтобы к ней не вернуться – вот она в чём суть-то, Уилл. – Никто другой никогда не называл Сэндса Уиллом. – Святой Павел учит, что есть один Бог, подтверждает это, но говорит: «Есть один Бог и много разных служб». Понимаю, что можно блуждать от одной вселенной к другой, знай только разворачивайся и шагай себе вперёд. То есть можно прийти в такую страну, где участь человека полностью отличается от того, как ты привык её понимать. И эта коренным образом отличающаяся вселенная управляется напрямую через землю. Прямо через грязь, чёрт бы её побрал! Так, а в чём же всё-таки суть? А суть – во Вьетнаме. Суть – во Вьетнаме. Суть – во Вьетнаме!
